Xотите услышать сказку? Жила-была прекрасная роза. Она выросла вдали от родины, в чужой стране, но ностальгией не страдала. Ее всегда окружали люди, которые заботились о розе и восхищались ею. “Я чрезвычайный и полномочный посол”, — думала роза и гордо расправляла холеные лепестки. А люди стали приходить все реже и реже, ухаживать за цветком все меньше и меньше... И роза умерла.
Ну, сказка, конечно, не Андерсена, так ведь и мы живем не в Копенгагене, а в Москве. Где год за годом умирают растения в Главном ботаническом саду России. В саду, в котором собрана уникальная коллекция мировой флоры и который в другой стране стал бы неиссякаемым источником дохода и национальной гордостью.
А нашему Ботаническому саду одна гордость теперь и осталась. Все остальное приходит в упадок и загибается на глазах.
Спит последним зимним сном Ботанический сад. Сугробами окружены колонны главного корпуса, выстроенного в стиле сталинский ампир. Из-за зимнего безлюдья кажется, что время обратилось вспять, я попал в послевоенный санаторий, и из-за угла вот-вот выйдут бравые летчики, распевающие: “Однажды вечером, вечером, вечером...”
Таких осколков прошлого в Ботаническом саду множество. Даже не осколков, а целых глыб. Например, главная оранжерея сада, вывезенная некогда из имения партайгеноссе Германа Геринга. Еще в 1990 году комиссия, обследовавшая ее, признала, что несущие конструкции изношены полностью и развалиться трофей может в любой момент. Советская власть на последнем дыхании выделила пять миллионов инвалютных рублей на строительство новой оранжереи. Но строители-финны успели только поставить металлический каркас. Кончилась советская власть — кончились и деньги. А в лексикон сотрудников “тропического рая” прочно вошла фразочка: “Когда построят новую оранжерею...”
Так вот, когда ее построят, тысячи растений со всего мира можно будет рассадить на большем просторе. Когда ее построят, пальмы не будут подпирать прозрачные оранжерейные потолки, угрожая выдавить стекла. Когда построят новую оранжерею, в ней будут учебные классы и просторный лекторий с кинозалом. Вот только неизвестно — когда...
Пока мы заходим в старую. Среди пряно пахнущих деревьев и кустов шмыгают коты. Они тоже здесь работают: охотятся на землероек.
От больших залов оранжереи, как ветки от ствола, тянутся длинные теплицы. На дверях предупреждения: “Карантин!”. Господи, и здесь тоже грипп?!
— Это для растений — карантин, — поясняет заведующий отделом, профессор Борис Головкин. — Любители свои цветы к нам приносят, а на них могут быть вредители. Вы проходите осторожнее: лужи на полу. Сейчас еще ничего, а когда дождь — все протекает.
Меня окружают красные, розовые, белые азалии. У них сейчас пора цветения. Горшки плотными рядами стоят на стеллажах, подвешены к балкам. Под стеллажами — тоже горшки. Там, внизу, выращивают растения для продажи. Тесновато для коммерции, но выхода нет. Вот когда построят новую оранжерею...
Маленькие деревца обхватили корнями камни. Это бонсаи.
— Много их у нас украли, — говорит Головкин. — Просто стекла снаружи выдавливают, берут и уносят.
Растительный мир за стеклом разделен на маленькие пятачки. Субтропики, тропики, Канарские острова на участке в несколько квадратных метров. Есть и уголки водной флоры. Но оба бассейна заперты на замок. Сотрудников не хватает — вот и ухаживают по очереди то за одним сектором, то за другим, а там и на кувшинки с лилиями время выкроят. Вокруг и без бассейна воды много. Даже слишком. Она хлещет из труб, поднимаясь вверх паром. Трубы лопаются от старости — их меняют кусками, но заплаты не спасают гниющие коммуникации...
Заведующий рассказывает, как погибло дерево какао. Росло оно себе, даже плодоносило. Но тропические растения не выносят температуры ниже +10 градусов. И одного из “глобальных похолоданий” какао не пережило.
А последняя катастрофа, которую здесь называют “Чернобылем”, произошла совсем недавно — в середине января. Что-то замкнуло на подстанции, и в оранжерее почти на сутки вырубился свет. Сотрудники отстояли трудовую вахту, обогревая растения дымом пузатых печек, что расставлены по всей оранжерее. Резервные электростанции, которые и стоят не так уж дорого, Главный ботанический сад Российской Академии наук купить не в состоянии...
Мы идем к выходу, особо не торопясь. Все-таки вокруг — вечное лето.
— Трах-тах-тах! — гулко грохочет по всей оранжерее. Трясутся стеклянные потолки и стены. Становится неуютно.
— Это ерунда, сосульки падают, — отмахивается Борис Николаевич. — Мы к этому уже давно привыкли.
Главная фондовая оранжерея — лишь маленький кусочек на огромной, в 330 га, территории Ботанического сада. И ее проблемы — лишь малая часть от общих.
Вот еще одна сказка. Точнее быль. Жил-был мальчик, которому очень нравилось возиться с растениями. С детства он бегал в Ботанический сад. Потом отучился, защитил диссертацию. Ему предлагали хорошую, руководящую должность в Ботаническом саду. А он ушел экскурсоводом в Дарвиновский музей, получает там 6—7 тысяч и вполне доволен.
В Ботаническом саду зарплаты нищенские. Ведущий научный сотрудник (доктор наук) со всеми надбавками получает около 3000 рэ, кандидат наук — 2700. Специалисты, обслуживающие растения, — около 2000. Простые работяги — и того меньше.
Поэтому приходится брать работников, которые даже лейку в руках держать не умеют. Но ничего, люди обучаются садоводческим премудростям и... сразу же уходят в конторы, занимающиеся модным и хорошо оплачиваемым ландшафтным дизайном. Там опыт работы в Ботаническом саду ценится высоко...
— Может, и стоит обучать флористов за деньги? — спрашиваю я у заместителя директора сада Зиновия Кузьмина.
— Есть у нас учебный центр. Правда, открыли его в только в январе.
Если судить по другим коммерческим предприятиям Ботанического сада, вряд ли учебный центр принесет большие доходы. В оранжерею водят экскурсии по расценкам 1998 года: за полтора часа — всего 20 рублей с человека. А экскурсия на иностранном языке — аж все 30... В саду продают цветы и саженцы, но сами сотрудники признают, что не могут серьезно конкурировать с западным цветочным товаром, которым завалена Москва. В летнее время взимается смешная плата за вход в сад, но любой желающий может попасть внутрь через многочисленные дыры в заборе...
Здесь сохранились леса. Настоящие: когда в 1945 году на тогдашней окраине Москвы сад был основан, их просто не стали вырубать. Здесь есть огромные розарий и дендрарий, японский сад с чайным домиком и сакурами. Используя только эти ресурсы, европейский буржуй сделал бы так, что народ валил бы в сад валом, а деньги текли рекой. Но в Ботаническом саду работают ботаники. Они занимаются процессами микроэволюции растений. Сохранением вымирающих видов путем создания банка замороженных семян. Проблемами гибридизации и защиты растений. А бизнесом — не умеют. Да и не должны.
— Было у нас тут три-четыре коммерческих директора, — говорит Зиновий Кузьмин. — Поначалу пытались улучшать экскурсионное обслуживание, наладить продажу семян и саженцев. Но быстрой прибыли эти проекты не давали. И коммерческие планы сводились к предложению построить на территории сада... жилой дом.
Были и более крутые идеи — открыть ночной клуб и ресторан. Даже поставить буддийскую пагоду высотой в 500 метров — покруче Останкинской башни... Но руководство сада ни одно из предложений не приняло, полагая, что коготок увязнет — и весь сад растащат арендаторы. И будет здесь очередной Диснейленд с аквапарком. Поэтому Ботанический сад продолжает вести дела на бюджетные деньги, перечисляемые Академией наук. Но даже они горят в руках некоторых хозяйственников синим пламенем. О чем свидетельствует история с экспериментальным хозяйством Ботанического сада в подмосковном поселке Снегири.
А сейчас будет не сказка, а настоящий плутовской роман. Николай Цицин, первый директор Ботанического сада, работал не только с растениями, но и с животными. Инициировал опыты по выведению новых пород коров (буренок, например, скрещивали с азербайджанскими зебу). В конце концов после десятков лет работы были выведены коровы, устойчивые к болезням, да еще и молоко дававшие повышенной жирности. Они-то и жили в научно-экспериментальном хозяйстве “Снегири”, принадлежавшем Ботаническому саду. Доились и размножались. Но настоящие испытания на неприхотливость для коров начались в 1995 году, когда директором хозяйства стал Владимир Бабунов...
В Ботаническом саду о нем говорят неохотно, осторожно: “Мягко говоря, у нас там не все ладно с руководством”. Директор заключил договоры с частными организациями на разработку принадлежавшего хозяйству песчаного карьера. Сдал в аренду гараж хозяйства, ангары, механические мастерские. Провернул еще несколько дел.
В конце концов в 1998 году Бабунов был с должности снят. А через полтора года, решением суда, — восстановлен. Сейчас поголовье уникальной породы сократилось вдвое — с 800 до 400 коров. А Бабунов, по слухам, из хозяйства все-таки уйдет. На повышение. Заведующим отделом одного из сельскохозяйственных институтов РАН.
Правда, по словам Зиновия Кузьмина, в “Снегирях” уже сейчас работают “энергичные люди”. Возможно, они поднимут питомник уникальных коров из руин. У ботаников и без него хватает головной боли.
Дальше пойдут не сказки, а черные анекдоты. Главной бедой Ботанического сада являются не только отсутствие финансов или горе-хозяйственники, но и посетители. Воровство в саду, извините за каламбур, цветет и пахнет.
Несмотря на охрану, срывают цветы и выкапывают кусты. Под позапрошлый Новый год какой-то мужичок срубил под корешок две 50-летние пихты! Причем домой он их везти не собирался — всего-навсего хотел отпилить верхушки. Они как раз в квартиру бы и пролезли... Была создана экспозиция “Формовый сад” — 90 кустарников и деревьев интересных форм: конические, шарообразные... Через три дня 80 из них были выкопаны и вынесены. Розарий — гордость селекционеров — зарос бурьяном. Что-то украли, что-то засохло само: ведь для ухода за розами дирекция может выделить по штату... полчеловека.
Ботанический сад постигла и еще одна неприятность. Его стали считать всего лишь садом. Местом, где можно выгуливать собак, загорать, устраивать пикники...
Я сам летом, когда ходил по здешней чаще, спугнул парочку любителей экстравагантного секса. А вот группу молодых отдыхающих, которые выкрикивали фашистские лозунги и ломали вместо врагов России молодые деревца, предпочел обойти стороной.
“Зеленые легкие” Москвы смертельно больны чахоткой. Было в Ботаническом саду 22 тысячи видов и форм растений. Стало — 17 тысяч. Оставшиеся сотрудники работают самоотверженно. Гордятся тем, что основная коллекция сохранена. Но точного прогноза, насколько она уменьшится в ближайшем будущем, никто не дает. Может, боятся сглазить?
...Пока же Ботанический сад досыпает свое под сугробами. Скоро все здесь забурлит, начнет зеленеть, цвести, распускаться. Но дендрарий по-прежнему нуждается в капитальном ремонте. Нет больше превосходной экспозиции “Происхождение растений”, где на живых экспонатах была показана эволюция капусты и томатов из диких растений в культурные. И новая оранжерея так и не построена.
