Черные полковники,

Исторические параллели — штука деликатная. Полных и абсолютных совпадений не бывает, но иной раз, когда смотришь на исторические факты, возникает такое чувство, что где-то похожее уже встречал. Или начинает казаться, что примерно с похожих событий начинался кризис, разоривший дотла ранее процветавшую и богатую страну.

В Аргентине такое пепелище тлеет уже не одно десятилетие, и не хотелось бы, чтобы исторические аналогии (как, например, недавние дефолты в обеих странах, потрясшие мир) и здесь оказались для России актуальными.

В начале прошлого века Аргентина была одной из немногих стран Латинской Америки, где существовала развитая и активно функционирующая система политических партий. Авторитет страны был так высок, что во время пограничных конфликтов между Мексикой и США на роль арбитра приглашали именно Аргентину.

Первая мировая война пролилась золотым дождем: нескончаемые заказы на зерно, мясо, сукно, шерсть, кожу, руды... И полный нейтралитет — ни одного лишнего песо в военный бюджет!

В 1917 году — следующий подарок: с мировых рынков зерна ушел крупнейший в Европе конкурент — Российская империя. Разоренный и раскулаченный коммунистами, СССР на долгие годы превратился в крупного покупателя аргентинского зерна и мяса. А вот Аргентина, наоборот, вошла в первую десятку богатейших стран мира (по доходам на душу населения)!

Сегодня в это невозможно поверить, но в 20-е годы, чтобы поехать в сытую сказочную страну Аргентину на сезонные сельхозработы, немцы давились в очередях (об испанцах, итальянцах и говорить нечего).

Что сбило Аргентину с пути? Великая депрессия 1929—1933 годов? Но у страны был большой запас прочности, а основные сбережения элиты — в недвижимости, земле и золоте, а не в акциях; своя мощная валюта; зависимость от экспорта постепенно снижалась, потому что устойчиво росло внутреннее потребление.

Аргентину разорила Вторая мировая война? Отнюдь нет! Нейтралитет, опять же массированные поставки обеим воюющим сторонам и героическое объявление войны Германии аж 27 марта 1945 года. А через несколько лет после окончания войны в Аргентине было больше автомобилей, чем во Франции, телефонов — больше, чем в Японии...

Дело в том, что страну, экономически вполне благополучную, постоянно захлестывала “политическая” активность национальной военщины. Всплески и рецидивы ее под занавес войны привели к власти первого генерала: в 1943 году президента Кастильо, который вел неугодную для профашистски настроенного офицерства политику — ту самую политику нейтралитета, дававшую экономические выгоды для страны, — свергают.

Теперь в правительстве — исключительно военные. Конец войны, правда, заставляет генерала Рамиреса и его кабинет пересмотреть отношение к Гитлеру и странам “оси”, но это, пожалуй, единственно позитивное, что сделали новые министры в погонах. Национальный конгресс распущен, введена цензура, оппозиционные политики попадают под арест.

Маховик истории разгоняется медленно, еще сильны демократические институты — военные очень быстро убеждаются, что страна просто их сметет, если в ближайшее время не будут проведены выборы.

И тут, как бог из машины, появляется будущий президент Аргентины, сумевший в те времена убедить общественные и политические партии в своих грандиозных планах реформ под лозунгом “классовой гармонии”, — а пока просто полковник, секретарь министра обороны и одновременно глава министерства труда.

Так начинается для Аргентины эра Перона. Сам же полковник основывает партию, берущую начало от испанского слова “хустисиа” — “справедливость”. В программе говорится про “третий путь” страны, про “коллективизм с опорой на индивидуализм” и многое другое — все то, что медленно, но верно уводит экономику Аргентины с нормального, цивилизованного пути.

Перон для страны был национальным героем, но факт остается фактом: несмотря на всенародно одобренное введение в конституцию расширенных прав президента, после своего тридцатилетнего правления, в конце которого в стране начала галопировать инфляция, — бразды правления (с антрактом на небольшое президентство жены Перона, бывшей по совместительству при муже вице-президентом) переходят к следующему политику в погонах.

Дальше начинаются самые страшные времена в новейшей истории Аргентины.

Новое правительство, пришедшее к власти в результате военного переворота, обещало вернуть стране ее былую славу. И начали они, как водится, с поиска врагов. Ими считались все, чьи взгляды расходились с официальной правительственной идеологией. Правящая военная хунта называла это “процессом национального возрождения”.

23 марта 1976 года привыкших ко всему жителей Буэнос-Айреса разбудил лязг танковых гусениц. Но это не вызвало среди них паники. Такое уже неоднократно случалось в аргентинской столице.

На сей раз к народу обратился генерал Хорхе Видела. Он разъяснил, что массовая безработица, инфляция, достигающая восьмисот процентов, разгул насилия левых вынудили военных взять власть в свои руки. Видела, захватив радио и телецентры, внушал аргентинцам: “Поскольку все конституционные механизмы исчерпали себя и стала очевидной невозможность восстановления нормальных общественных процессов, вооруженные силы сочли необходимым положить конец анархии, дестабилизирующей нацию. Новое правительство, преисполненное глубокого национального духа, отвечает самым насущным интересам страны и ее граждан”.

В голосе генерала звучала решимость, что вселяло в народ Аргентины скорее надежду, чем страх. Однако, пока Видела вещал народу и всему миру, что его правительство будет уважать права человека, тайно формировалась машина террора, которой вскоре суждено было обрушить беды и страдания на ничего не подозревавших людей.

Офицерский корпус аргентинских вооруженных сил в собственных глазах был элитной группой, исполненной национального духа и гордости больше, чем любой другой слой аргентинского общества. Многие офицеры охотно приняли поручение руководить кампанией террора, развязанной для “перевоспитания” соотечественников. Среди этих военных оказался и Альфреде Астиз, которому была уготована бесславная судьба палача, а имя его навсегда осталось вписанным в одну из наиболее мрачных и постыдных страниц истории Аргентины.

Альфреде Астиз, лейтенант ВМС, сын богатых родителей, безоговорочно поверил генералу, когда тот заявил, что враги нации находятся в самой Аргентине. С рвением и энтузиазмом, достойным кардинала испанской инквизиции, он окунулся в деятельность так называемой военно-морской школы, которая под весьма благопристойной вывеской учебного заведения на самом деле оказалась местом экзекуций.

Сюда свозили тысячи “неблагонадежных”, где их подвергали изуверским пыткам, а затем увозили на смерть. Немногим удалось вернуться к родным и близким. Такие центры пыток были организованы не только здесь. Армия, ВВС и полиция преуспели в своем стремлении отличиться на ниве преследования “внутренних врагов”. Были сформированы карательные отряды. У каждого из них было специальное место, оборудованное как “адский центр”, куда сгонялись диссиденты, которые, по мнению властей, разрушали аргентинский образ жизни и национальные традиции.

Одна из немногих жертв, оставшаяся в живых после того, как побывала в лапах Астиза и его людей, — беременная 27-летняя преподавательница медицинского училища Исабель Гамба де Негротти. Ее схватили каратели, под дулом пистолета погрузили в машину “Форд Фалькон” зеленого цвета — эта марка впоследствии стала символом смерти — и доставили в здание военно-морского инженерного училища. Молодая женщина так описывает свои страдания: “Едва они ввели меня в комнату, как начали пинать ногами и бить по голове. Затем они раздели меня и стали бить чем-то резиновым по ногам, ягодицам и плечам. Это продолжалось очень долго, я несколько раз падала, но они заставляли меня всякий раз подниматься и стоять, опираясь о стол... Они оскорбляли меня, требуя рассказать о людях, о которых я ничего не знала, и о вещах, о которых я не имела понятия.

Я умоляла их оставить меня в покое, чтобы у меня не было выкидыша. Мне было так больно, что не было сил говорить. Они начали пытать меня электротоком, поднося провода к груди, бедрам и подмышкам. При этом не переставали допрашивать. Затем начали вводить провода во влагалище, а чтобы не было слышно моего крика, зажали рот подушкой. Кто-то громко позвал полковника. Тот пришел и велел увеличивать напряжение, пока я не заговорю, но я даже не знала, о чем должна была говорить. Они продолжали поливать меня водой и мучить электротоком. Через два дня у меня случился выкидыш”.

Офицерам хунты повсюду мерещились враги. Эта подозрительность принимала форму паранойи, что явственно прослеживается в комментарии командира пятого армейского корпуса генерала Аделя Виласа, высказанном через несколько месяцев после начала “процесса национального возрождения”: “До сих пор наша борьба с подрывными элементами повлияла только на верхушку айсберга... Необходимо уничтожить источники, питающие и формирующие подрывную идеологию, а такими источниками являются прежде всего университеты и средние школы”.

Хунта преследовала детей, студентов, профсоюзных деятелей, журналистов, учителей — все попали в водоворот террора. “Подозрительных” хватали наугад. Когда их заталкивали в машины, они выкрикивали свои имена и адреса прохожим, которые потом сообщали семьям, что их родственники схвачены прямо на улице.

Военные часто избавлялись от свидетелей своих преступлений, выбрасывая людей из вертолетов. Считается, что около пяти тысяч безымянных жертв погибли именно так. Других тайно хоронили в пампасах, на сельских кладбищах, в укромных уголках страны, в общих безымянных могилах.

Астиз и его подручные в стенах военно-морского училища прибегали к самым изощренным пыткам, которым подвергались мужчины, женщины и дети.

Многие из тех, кто встречался с Астизом, сравнивали его с доктором Иозефом Менгеле из нацистского лагеря смерти Освенцим. Светловолосый голубоглазый Астиз, прозванный Ангелом Смерти, упивался своей садистской работой. С самого начала “процесса реформ” Астиз брался за самые гнусные и грязные задания, от которых отказывались даже многие из его сослуживцев.

Рауль Виларано, который впоследствии сознался во многих кровавых злодеяниях, совершенных им вместе с Астизом, рассказывал, как он и его люди выискивали жертв. Они просто бродили по улицам и набрасывались на первых встречных, давая волю любым низменным желаниям. Одной из таких случайных жертв оказалась Дагмар Хагелин.

Дагмар была арестована 27 января 1977 года. Она была шведкой, но выросла в Аргентине. Девушке едва исполнилось восемнадцать лет. Одаренная студентка, она увлекалась классической музыкой и интересовалась идеями социализма, но была далека от подпольной деятельности. Однажды она позвонила в дверь к своему другу, и тут появились двое незнакомцев в военно-морской форме. Дагмар бросилась бежать, но ее настигла пуля. Как потом выяснилось, стрелял Астиз. Тело девушки погрузили в багажник “Форда Фалькон” и увезли в неизвестном направлении.

В отличие от других “без вести пропавших”, Дагмар была из семьи богатой и достаточно близкой ко власть имущим. Ее отец, преуспевающий бизнесмен, дружил со шведским послом. Но, несмотря на все усилия, он так и не смог отыскать свою дочь. Дагмар — одна из тысяч невинных жертв террора, развязанного военной хунтой против собственного народа. Тело девушки так и не было найдено. Когда шведский посол получил новое назначение, он отказался от общепринятого дипломатического протокола, предписывающего церемонию прощания с руководителями страны пребывания. Это было сделано в знак протеста против кровавого режима генерала Виделы.

Редактор газеты Джакобо Тимерман, которого заподозрили в симпатиях к “врагам государства”, был подвергнут изуверским пыткам. Но ему удалось выжить. Тимерман опубликовал книгу “Узник без имени, камера без номера”, в которой описывает свои страдания: “Во время пытки электротоком испытываешь такое ощущение, как будто тебя рвут на части. После этого уже не чувствуешь ударов. Дни и ночи, проведенные в темной камере без окон, заставляют вас потерять ощущение времени. Целыми месяцами узнику не дают умыться, почти не кормят. Иногда по двое суток держат в крошечной камере-одиночке с завязанными глазами, связанными за спиной руками. Естественные потребности приходится справлять прямо под себя...”

Вершины своей карьеры Астиз достиг, когда под личиной простого крестьянского паренька Густаве Ниньо, потерявшего родственников в застенках хунты, проник в ряды женской организации под названием “Матери Плаза де Майо”.

Активистки этой организации пикетировали президентский дворец с табличками в руках, на которых были написаны имена их пропавших детей и родственников. Презрев дубинки и слезоточивый газ, они неделями не покидали площадь, привлекая внимание к массовым убийствам в стране, которую мировое общественное мнение считало наиболее цивилизованной в Южной Америке. И даже тогда, когда ряды демонстранток заметно поредели в результате арестов, а их дома подверглись разорению и стали пропадать члены их семей, “Густаве Ниньо” всегда был рядом. Он лицемерно утешал и поддерживал своих “подопечных”, одновременно собирая компромат на их родственников и поставляя в застенки все новые и новые жертвы.

Некоторое время Астиз работал в военно-морском представительстве Аргентины в Париже, где шпионил за группой аргентинских эмигрантов-правозащитников. После громкого скандала его откомандировали в Южную Африку.

Но вездесущие журналисты, знавшие о неблаговидной деятельности Альфреде Астиза на родине, в 1981 году вышли на его след. Тогда хунта решила спрятать своего подручного подальше; и в 1982 году он отправился в южную часть Атлантического океана — на Фолклендские острова, где шла война с Великобританией.

Астиза захватили в плен британские морские пехотинцы, и когда в английских газетах запестрело его имя, в столицах мира забили колокола тревоги.

Тысячи родственников погибших и замученных требовали предать суду и казнить убийцу.

Но согласно Женевской конвенции, Астиз считался военнопленным, и его нельзя было передать иностранным государствам за преступления, совершенные в своей стране.

После окончания военного конфликта в Южной Атлантике лейтенант-палач вернулся домой.

В следующем году в Аргентине был приведен к присяге Рауль Альфонсин, 41-й президент в истории страны. Волею народа он должен был не только повести Аргентину путем демократических реформ, но и искоренить черное наследие хунты.

Несколько человек было привлечено к суду, среди них и садист Астиз. Но он так и не был наказан, не провел ни одного дня в тюрьме.

На предварительном следствии сам Астиз отказался признать, что он похитил и убил Дагмар, а его адвокат в порыве красноречия завил, что если он и сделал это, то действовал в обстановке “военного времени”...

После прихода к власти Альфонсина правительство страны по требованию широкой общественности учредило комиссию по расследованию террора, учиненного в Аргентине военной хунтой.

Комиссия установила, что излюбленным приемом палачей было уничтожение арестованных с последующим обезображиванием трупов, чтобы их невозможно было опознать.

Почти девять тысяч “исчезнувших” так и не нашлись, несмотря на то, что шестьдесят процентов арестованных были схвачены при свидетелях в общественных местах. Было обнаружено 340 центров пыток, но хунта отказалась признать, что в них зверски мучили и убивали людей.

Эва Бонафини, женщина, потерявшая двоих сыновей и невестку во время разгула террора, подводит итог своему рассказу: “То, что случилось с нами, должно служить суровым предостережением всем, кто в периоды острых социальных потрясений испытывает тоску по “сильной руке”, по диктатуре. Потому что очень часто она оказывается кровавой”.

Повторяю, здесь нет прямых аналогий с Россией. Просто хотелось бы, чтобы они не появились — в будущем…

И слово “полковник” необязательно черного цвета. Мой отец тоже полковник в запасе. Здесь о другом.

Аргентинский судья Клаудио Бонадио выдал ордер на арест экс-президента страны Леопольдо Гальтьери, бывшего командующего аргентинскими вооруженными силами Кристино Николаидеса, бывшего шефа федеральной полиции Рауля Охеды, отставного генерала Хуана Рамона Мабраганьо и других бывших аргентинских военачальников.

Все почему-то убеждены, что прошлое, особенно если оно такое грязное, как у исполнителей кровавых поручений, выданных с высоких этажей власти, никогда не нагонит ни тех, кто поручает, ни самих заплечных дел мастеров. Однако это не так. Прошлое всегда и всех догоняет. И плата обязательно придет.