На Патриарших прудах опять запахло парикмахерской. Запах шел из гримвагона, где Воланд с Берлиозом пили чай с бутербродами, обсуждая результаты футбольного матча. По соседству с ними в отдельном фургоне сидел господин в клетчатом пиджаке, который старался придать лицу глумливое выражение: Александр Абдулов входил в роль Коровьева.
В полночь на Патриарших начались съемки фильма Владимира Бортко “Мастер и Маргарита” для телеканала “Россия”.
— Что снимают?! Что снимают?! — кричали подвыпившие девчонки.
— “Мастера и Маргариту”, — злобным шепотом отвечали ассистенты.
— А Безруков будет? — вновь вопрошали девицы, и, разочарованные отсутствием на площадке Саши Белого, “перевоспитанного” режиссером в Иешуа Га-Ноцри, уходили прочь.
Гулякам на булгаковские пруды вход был заказан: усталые и злые милиционеры гоняли праздношатающихся москвичей, запрещая даже подход к ограде. Но любопытство побеждало все: самые смелые так и норовили через нее перескочить.
Зеваки работали на два фронта: припарковав машины поближе к месту съемок, смотрели на то, как Адабашьян-Берлиоз с Басилашвили-Воландом и Владом Галкиным, одетым под Ивана Бездомного, вышагивали по аллее, и вслушивались в магнитолы — дикторы следили за ходом полуфинала Чехия—Греция. Результатами матча интересовались и сами актеры, в перерывах пытая и без того задерганных ассистентов. Мальчики “чай-кофе-сигареты” пулями летали по площадке, Бортко матерился в мегафон и гонял фотографов, а у выстроенного павильона “Пиво-воды” гримировался кот Бегемот. Его роль должны были пополам исполнять Александр Баширов и компьютерный робот, но почему-то в итоге на съемки привезли карлика, чье присутствие скорее напоминало о детских утренниках, чем о булгаковских страстях.
Периодически вдоль Патриарших вместо мифического трамвая проезжала спецмашина, опыляющая пруды булгаковским туманом. А на воде плавали две лодочки. В лодочках, как и положено, сидели влюбленные пары, которые по команде начинали медленно грести и любоваться луной.
Те, кто был на площадке,успели выучить начало булгаковского романа наизусть: позируя перед приглашенными журналистами, Бортко мучил артистов изнурительной репетицией. Больше часа определялись, кто и как будет высаживаться на скамейке. Басилашвили передвигали то на пять миллиметров вправо, поближе к Бездомному, то на десять миллиметров влево, теснее к Берлиозу. Воланд нервничал, курил и спорил с режиссером. Адабашьян то и дело подучивал рольку и, весь в образе, даже перепутал корр. “МК” с ассистентом, капризно вопросив: “Где мой сценарий?!” Получив его, не обращая внимание на недоразумение, актер немедленно погрузился в роль.
Пока режиссер выказывал профессиональное занудство, корр. “МК” решил расспросить о мистической подоплеке съемок второго человека на площадке, легендарного художника-постановщика “Ленфильма” Владимира Светозарова.
— Вы не первый раз работаете с Булгаковым. Трудно претворять его тексты в жизнь?
— Конечно, сложно. Но помогает отношение Бортко к Булгакову. Он старается все максимально приземлить. Так было и в “Собачьем сердце”, так происходит и сейчас. Мы стараемся воссоздать Москву 1935 года, поэтому Воланд одет не в какой-то дьявольский костюм — это вполне обычный иностранный профессор.
— Как вы решили проблему с трамваем?
— Да, легкая фантазия Булгакова вылилась в дикие сложности. На Патриарших мы снимаем только в сторону пруда, а трамвай будем снимать в Санкт-Петербурге на Тургеневской площади: там парк чем-то напоминает Патриаршие, хотя он и без водоема. И это, наверное, ошарашит зрителей, особенно москвичей: когда камера поменяет ракурс, то они увидят на экране петербургские дома...
— Для вас самой сложной будет сцена бала у Воланда?
— Только с появлением компьютерных чудес стало возможно изобразить и бал, и полеты, и шабаши. Хотя компьютер не всемогущ. Как ни крути, а Маргарита должна летать — и не компьютерная, а живая, к тому же голая, со своими женскими шрамами от аппендицита и прочими неудобствами. Нам придется живую актрису подвешивать при помощи ниточек, веревочек, проволочек в воздухе. Это очень сложно, потому что когда крепишь человека на веревочки, то на это место наплывает жирок, и никакому компьютеру его не убрать, особенно когда актриса в движении. Целый месяц в Ленинграде у нас ушел только на пробы этих полетов: сначала дублерша кувыркалась на ниточках-веревочках, а потом претендентки на главную роль — Галина Тюнина, которая отказалась сниматься голой, еще две актрисы, и, наконец, нашей Маргаритой стала Анна Ковальчук.
— В сценах с Иешуа вы ориентировались на библейский текст или на булгаковский?
— Недаром у Булгакова не написано, что это Христос, написано — Иешуа. Впрочем, у нас на картине работает специальный консультант, с которым советовались, какие были кресты, как привязывали руки: мы решили избежать пробивания рук гвоздями.
— Кто-то из РПЦ курирует этот проект?
— Нет. Но перед съемками была довольно смешная история: некоторые члены нашей группы, наслушавшись мистических рассказов, отказались работать на картине. Тогда Бортко договорился со священнослужителем, который пришел в группу и выступил с речью. Он сообщил, что Церковь нормально относится к этому произведению, и лично ему, батюшке, оно очень нравится, но если кто-то опасается — то неволить того нельзя. Потом он прочитал молитву, окропил нас святой водой и ушел. И персонажи, которые боялись Божьей кары, передумали. Так что с Богом у нас отношения налажены.
Тем временем начался перерыв: по вытоптанному газону нервно прохаживалась группа, недовольная первым съемочным “днем” — к трем ночи почти ничего не сняли. А за оградой из толпы зевак выделился заместитель руководителя Федерального агентства по культуре и кинематографии Александр Голутва: бывший руководитель “Ленфильма”, хоть и оказался на Патриарших случайно, не преминул поздравить коллегу с началом съемок. Через какое-то время подошел и второй ленфильмовский директор из бывших: Виктор Сергеев (уйдя из начальников, он вернулся в режиссуру) приехал на съемки вместе с Абдуловым. В отличие от Голутвы Сергеев поздравлять режиссера не спешил, объяснив это своим суеверным характером.
Пока за оградой шел парад чиновников, по аллее нервно прохаживался Галкин, бормоча слова из булгаковского текста. Горящий взгляд, развязная и в то же время отрывистая походка — в таком состоянии Иван Бездомный беседовал с корр. “МК”:
— Ты сидишь на скамейке с осоловелым взглядом — так устал или играешь приближающееся безумие?
— Да не у меня это осоловелый взгляд, а у моего персонажа. Еще бы: ему только что рассказали историю про Иешуа и господина Понтия Пилата.
— Много раз перечитывал “Мастера...”?
— Я читал Булгакова когда-то давно и, конечно, перечел накануне. Надо сказать, его текст очень легко запоминается.
— Только легкость ошибочна: на булгаковском тексте обломали зубы многие и многие. Актеры — люди склонные к мистике...
— Я — нет. Я стараюсь в эти игры не играть. Как в любую игру, в нее можно заиграться. Люди, играющие в сумасшествие, в конце концов сходят с ума.
— И все-таки — туман на Патриарших, отблеск киношной луны на запонках Воланда... — не пробирает?
— Если хочется, чтоб пробирало, — конечно, проберет. Можно найти ауру мистицизма во всем, поэтому даже лучше не начинать. Я об этом не думаю, просто работаю.
ЧТО УВИДЕЛ ВОЛАНД НА ПАТРИКАХ?
Патриаршие пруды были выкопаны на Козьем болоте в 1684 году. Из трех прудов сберегли один.
Булгаков увидел Патриаршие, опоясанные кирпичными строениями в три этажа — такими, как на углу Малой Бронной, где теперь кафе с названием романа. Здесь сохранился кусочек Москвы ХIХ—ХХ веков. Все другие дома — или надстроены, или сломаны; взамен их появились при Сталине (с украшениями) и Хрущеве (коробки) те, что мы видим.
Кооператив, где Аннушка купила бутылку с подсолнечным маслом, торговал на углу Малой Бронной, 27, и Большого Патриаршего, 14. В бывшем до недавних лет магазине “Продукты” теперь некая студия модной одежды. Дом надстроен.
А роковой трамвай свернул с Ермолаевского переулка и, набирая скорость, двинулся по Малой Бронной, где и произошел несчастный случай. То был, как установили краеведы, грузовой трамвай. Вагоны с пассажирами в это малолюдное место не заходили...
