— Вот это точно местная жительница, спроси у нее, — окончательно запутавшись в закоулках престижного дачного поселка, водитель редакционной машины кивает на пожилую дамочку с собачкой. Обгоняем, присматриваюсь.
Видавшая виды полинялая короткая синяя курточка, широкие джинсы со стрелкой, тинейджерская бейсболка, из-под которой выбивается смешная кудряшка... Странная женщина испуганно подтягивает к себе любознательного кобелька.
“Извините, дом 16... — заглянув под тетенькин козырек, осекаюсь на полуслове. И уже менее уверенно: — Надежда Васильевна?..”
Да-да, это оказалась она. Надежда Румянцева. Настоящая, без всяких кавычек, звезда советского экрана. Та самая маленькая смешная девчонка с озорной детской улыбкой и звонким заразительным смехом. Которая, находясь в зените славы, сознательно пожертвовала блестящей карьерой ради семейного счастья. 12 долгих лет она довольствовалась лишь одной ролью второго плана — ролью жены торгового представителя СССР в странах третьего мира. И вернуться, по большому счету, так и не смогла.
“Я хотела подготовиться, накраситься, а они меня на дороге выловили”, — через несколько минут, заливаясь фирменным “девчачьим” смехом, будет жаловаться Румянцева мужу. И, беззаботно махнув рукой, добавит: “Ладно, выловили — так выловили. Ну что: чайку?”
— Надежда Васильевна, сколько звонил вам, всегда натыкался на неизменное: “Не могу, не могу — работы много”. Но вас давно не видно на экранах — чем занимаетесь-то?
— Знаете, с середины июля начну сниматься в 4-серийной картине. А пока — примерки, репетиции... Фильм? Ну, он такой камерный: о судьбе двух подруг детства, уже пожилых женщинах, которые пережили и 37-й год, и потери, у одной сын погиб на подлодке. И которые в то же время не потеряли вкуса к жизни. Они любят ходить в консерваторию, занимаются спортом...
— Последний раз, если не ошибаюсь, ваша фамилия мелькнула в титрах аж в 90-м. Что же, все это время прятались от режиссеров?
— Никуда я не пряталась. Но я никогда и не страдала без съемок, как, знаете, другие актеры плачут: “Ой, как же так?! Мне не звонят!..” Тем более, когда мы переехали из города сюда, мне стало тяжело ездить — это же надо на час раньше вставать, плюс еще час в дороге. А потом... Вы знаете, уже в этом кинематографе я не только не находила для себя интереса, но хотя бы даже зацепки какой-то — почему я должна в этом участвовать? Как-то жалко стало своих зрителей, станут потом судачить: “Ой, ну зачем она...”
— То есть все предложения отметали с ходу?
— Ну, я человек не вредный, отвечала: “Знаете, я не могу”. Ой, я уже столько работала: и снималась, и на телевидении, и озвучивала. Все это работа, работа... Ради чего? Ради хлеба насущного? А мне его так мало надо, этого хлеба... Копить я никогда не умела: не откладывала ни в кубышки, ни в валенки, ни в чулки. Денег каких-то больших у меня отродясь не было. А если и были, то все погибли в дефолт. А так, чтобы из любви к искусству... Так предлагают что: сериалы по Донцовой или Марининой. А я и в жизни такой криминал пережила, что никакого желания...
— Имеете в виду ту жуткую историю с бандитским налетом на вашу квартиру?
— Да, меня же убить хотели. Двое парней здоровых, амбалы, с настоящим пистолетом “ТТ”. Ни за что, только — дай денег. Я им так и сказала: “Вы ищите. Вся квартира в вашем распоряжении, найдете — может, со мной поделитесь”.
— Неужели они вас не узнали?
— Наоборот, они ведь и шли ко мне. Говорю им: “Может, вы меня с Газмановым перепутали или с Аллой Борисовной? Извините меня, я могу показать свою пенсионную книжку”. А они говорят: “А нам сказали, что у вас точно есть деньги”. Оказывается, эти здоровяки две недели нас пасли. Они знали, что Виля, мой муж, ровно в восемь часов уезжает на работу. Но в тот день он никуда не поехал. В полдевятого раздался звонок, спрашиваю: “Кто там?” Говорят: “Надежду Васильевну”. С цветочками пришли, представляете! Это прямо театр какой-то! Сразу вытащили Вилю на площадку, а их двое, самбисты... Тогда я кинулась на одного — вот с ним-то у нас и завязалась драка...
— Вы же когда-то карате занимались — наподдали ему хоть хорошенько?
— Да, но если бы я знала, что такое случится... У меня же чайник стоял на плите: могла бы сделать из него очень хороший супчик — сварить этого подлеца. Немного потрепала, конечно. За что, правда, и получила: они ведь мне рот разбили, зубы выбили...
— После того случая вы и решили переехать за город?
— Да. Вы знаете, когда остаюсь на ночь в московской квартире, у меня тот случай в памяти, как кинолента, заново прокручивается. Все думаю: вот дурочка — ведь надо было взять какой-нибудь спрей от мух, да и прыснуть ему в рожу. Но им и так по 12 лет дали. Потом уже, на суде, я узнала, что одного из них заставили пойти на это дело. Он проигрался: то ли в казино, то ли еще где. Нужно было долг отдавать, его, конечно, припугнули — вот и решился. Сколько им сидеть осталось? Ну, я думаю, года через два выйдут.
— Мести не боитесь?
— Ой, мне уже столько лет — поздно бояться. Я свою жизнь прожила. Единственное, о чем беспокоюсь, — так это о своем здоровье. Чтобы силы были: что-то делать, куда-то ездить... Я люблю жить удобно, с комфортом. И не надо мне никаких накоплений, чтобы потом еще трястись за них.
— Но по сравнению со многими актрисами вашего поколения живете вы, по-моему, очень даже неплохо.
— Ну а почему же я должна жить плохо? Чтобы построить этот дом, нам пришлось заложить московскую квартиру, а потом еще пять лет за него расплачиваться. Нет, я довольна тем, как живу. Очень люблю заниматься своими цветами, косить эту травку...
— Звучит ободряюще. Особенно на фоне переломанных судеб многих популярных актеров 60-х.
— Да уж... Взять хотя бы наш курс. Вот я вам назову, кто со мной учился: Изольда Извицкая, Руфина Нифонтова, Татьяна Конюхова, Юрий Белов, Майя Булгакова... Вроде бы благополучные судьбы актерские. Но Майя Булгакова попала в автокатастрофу, Юра Белов неожиданно заболел. У него под конец жизни развилось какое-то психическое заболевание: Юра мог выйти на сцену и забыть, зачем выходил. Руфина Нифонтова умерла у себя дома, стирая какое-то белье. Изольда Извицкая — там вообще убийство. Она была такая добрая, бесхитростная, открытая всем. Но вот беда — пристрастилась... к злодейству. А когда у нее в доме уже ничего не осталось, то и муж ушел, и собутыльники испарились... Совсем благополучными могут быть актеры, которым все до лампочки, которые не выкладываются по полной программе.
— Часом не про себя говорите? Может, ваше благополучие в том и заключается, что не всю себя отдали профессии, кино?
— Может быть. Но я сама выбрала себе такую жизнь. Может, где-то и жалела: одна роль мимо меня прошла, другая... Но, с другой стороны, я всегда была свободна. У меня не было времени заниматься самоедством: ах, я не снимаюсь, ах, вот этот сценарий мимо меня прошел! А многие сидят и ждут звонков с киностудий. Разве это не укорачивает жизнь?
— Если о “Девчатах”... Поговаривают, что Рыбников был очень недоволен вашим появлением в картине. Правда, что в Тоськи метила его жена актриса Алла Ларионова?
— Какая глупость! Никогда в жизни! Может, конечно, что-то и мимо меня прошло, но... Что вы, эта роль совсем не для нее! Я думаю, Алла хотела сыграть Анфису. Она же крупная, всегда плотненькая была. Но красавица. Настоящая Анфиска.
— Ох уж эти Анфиски...
— Да (смеется). Ух, эти Анфиски!.. Нет, там другое было. О “Девчатах” я узнала от одной своей подружки-актрисы. Подходит как-то: “Надя, ты у Чулюкина-то будешь сниматься?” — “А что у Чулюкина?” — “Как что?! Потрясающий сценарий. Ты должна сниматься”. А я тогда уже гордая была, отвечаю: “У меня есть самолюбие, если ему надо, пускай сам позвонит”. Уже вовсю шли пробы, когда Чулюкин подошел ко мне и тихо-тихо сказал: “Надя, я прошу тебя приехать на студию”. Приезжаю, он встречает меня у проходной и говорит: “Надя, я не смогу с тобой порепетировать. На, почитай сценарий, а когда оператор скажет, что он готов, будем делать пробу”. По правде говоря, даже не знала, как на это реагировать. “Надя, честно тебе скажу, — продолжил Юра, — я пробую Наташу Кустинскую. Она моя жена, и она очень хочет сниматься”. — “А зачем тогда я стану пробоваться?” — изумилась я. “Ну вот, понимаешь, дирекция настаивает, чтобы играла ты. Но я не хочу, чтобы Наташа думала, что это я тебя предлагаю. Скажу ей, что меня заставляют пробовать Румянцеву и что она сама может прийти на съемки, посмотреть, что я с тобой даже не репетирую. Ты пойми, я только что женился и хочу сохранить семью”. — “Я тебя понимаю, — говорю. — А кто будет смотреть пробы?” — “Ромм”. Когда закончился просмотр, Михаил Ильич (а он не знал, что Наташа — Юрина жена, вообще был далек от всего этого) сказал: “В назидание всем режиссерам я бы хотел заставить Чулюкина снимать вот эту идиотку, — показывает на Кустинскую. — Но поскольку мне нравится сценарий, будет сниматься Румянцева”.
— Чем, наверное, поссорил вас с Кустинской раз и навсегда.
— А что мне с ней, детей крестить? Но, по правде говоря, она оказалась выше всей этой шелухи. Когда уже закончили картину, она подошла ко мне и сказала: “Да, это твое. Как бы я ни злилась, как бы ни переживала, все-таки мне пришлось бы играть эту роль, а ты ее прожила”.
— Ну а ваши якобы сложные отношения с Рыбниковым, значит, не более чем выдумки?
— Ну как: поначалу он вел себя так, будто бы сделал великое одолжение, что согласился сниматься. Коля же был суперстар и посматривал на нас исключительно сверху вниз. Но когда увидел отснятый в Перми материал, просто ужаснулся. Получалось же, что он проигрывает. И кому? Этой непонятной полусформировавшейся пичуге! Едва ли не силой Коля заставил Чулюкина переснять большинство сцен. А много лет спустя как-то сказал: “Надя, я никогда не думал, что про меня начнут говорить: “Ой, это же Коля Рыбников, который в “Девчатах” снимался!” Все мои картины забыли, и всё: “Девчата”, “Девчата”.
— Надежда Васильевна, а все эти разговоры про продолжение “Девчат” — тоже миф и только?
— Нет. И если бы не погиб Юра Чулюкин... Он поехал в командировку в Мозамбик и там в гостинице упал в лестничный пролет. То ли облокотился и перила сломались, то ли еще что — теперь уже никто не скажет. А ведь мы всерьез обсуждали продолжение “Девчат”. Юра все обещал: “Вот сейчас досниму “Поговорим, брат”, и тогда...” Но не успел.
— А правда, что сразу после “Девчат” вас приглашали сниматься в Голливуд?
— Ну не сразу. До того был кинофестиваль в Аргентине, где я получила премию за лучшую женскую роль. А знаете, кто стал лучшим актером? Пол Ньюман. Ой, такой был красивый: худенький, сине-синеглазый! Награждение прошло на крыше отеля “Провенсаль”. Я подошла к балюстраде, смотрю — внизу огромная толпа, и примерно у каждого десятого в руках плакат с надписью: “VIVA, RUMYANCEVA!” И тогда я крикнула в толпу: “Эль гран пуэбла архентино салют!” (слова из аргентинского гимна. — Авт.) Что с ними было! Вот тогда меня и назвали “Чарли Чаплин в юбке” и “Советская Джульетта Мазина”. Тогда же и пригласили в Голливуд.
— Неужели вражеские агенты склоняли вас к побегу из Страны Советов?
— Нет, они сюда приезжали. Причем под конвоем, ведомые нашим “искусствоведом в штатском”. Мы встретились, но, поскольку они говорили по-английски, я так ничего и не поняла — только улыбалась. А американцы, мне уже потом рассказали, предлагали сняться в каком-то фильме и все приговаривали: “Эта ваша роль”. Но человек в штатском их урезонил моментально: “На ближайшие пять лет она занята”. А у меня в то время не было ни-че-го!
— Надежда Васильевна, воспоминания о первом муже будут для вас очень неприятны?
— Наоборот. Но он умер, и уже давно. Нет, мы с Володей были очень хорошей парой. Но понимаете, в чем дело: после окончания ГИТИСа он должен был по распределению ехать в театр какого-то атомного городка под Свердловском. А я в это время снималась сразу в двух фильмах. И на подходе еще два. “Володя, — взмолилась я, — ну что же мне делать?” “Значит, — говорит, — мне придется ехать одному”. Расстались настолько тихо-мирно, что судья, которая нас разводила, даже сказала: “Такое впечатление, будто бы вы не разводитесь, а расписываетесь”. Потом он женился на своей однокурснице Юле Косаревой, которая сейчас работает режиссером передачи “Пока все дома”, у них родилась дочка. Володя играл на сцене театра Моссовета, когда ему стало плохо. Так и умер.
— А со своим нынешним мужем Вилли Вартановичем как познакомились?
— Очень просто — один знакомый, тоже армянин, пригласил меня на свой юбилей: в числе гостей оказался и Виля. К тому времени он уже год как развелся со своей первой женой...
— А вы только разошлись со своим, да?
— Нет, я очень долго не выходила замуж. Лет десять, наверное... Ну так вот. Нас посадили рядом, мы разговорились. Виле строго-настрого приказали танцевать со мной. Вечером он проводил меня домой. И потом мы еще три года перезванивались, встречались. Как друзья. А Вилины родители все его точили: “Что же ты нас с Надей никак не познакомишь?” Просто, говорит, доставали. Однажды, перед отъездом в очередную экспедицию, я сказала Виле: “Вот, чтобы к тебе не приставали, возьми ключи и живи у меня. Пусть знают: если что — тебе есть куда уехать”. Его это так потрясло! Когда вернулась, он сказал: “Ну что же мы теперь — давай поженимся”.
— Считается, что армяне умеют очень красиво ухаживать. Не припомните, как это было?
— Вы знаете, он и до сих пор за мной ухаживает. Чтобы когда-нибудь забыл хоть с чем-то поздравить — нет, такого не бывает.
— На какие-то безумства был способен?
— Еще как! Весной 66-го я снималась в фильме “Черт с портфелем”. Съемки проходили в Тарусе, на острове. И вдруг на Оке открылся ледоход. И снесло деревянный мостик, по которому мы перебирались на большую землю. В гостинице, где мы проживали, продукты очень быстро закончились. Местные женщины уже сами пекли хлеб, приносили нам масло, молоко — только этим и жили. И в это время звонит Виля: “Я собираюсь приехать навестить тебя”. “Даже не представляю, — говорю, — как ты сюда проберешься, мостов никаких нет. Но знай: мы голодаем. Привези какой-нибудь элементарной еды”. Так Виля нашел какого-то лодочника, предложил ему хорошие деньги и через этот лед на крохотной лодочке каким-то образом добрался до нас. Мы встретили его как героя: баню затопили, костюмерша все его вещи отгладила, женщины в это время варили сосиски, картошку — все, что он привез. Вот это было самое сильное потрясение за всю жизнь. А знаете, он и сейчас говорит: “Если потребуется, я и сегодня сделаю так же”.
— Вот за таким вы и отправились на край света. Но как можно было отказаться от карьеры, славы, народной любви?
— Конечно, долго думала, прежде чем решиться. Месяца два. Виля даже говорил: “Нет, Надя, твое место здесь”. И тогда я сказала: “Виля, я уже снялась в таких хороших фильмах. Переплюнуть себя все равно не смогу. Может, мне и стоит взять паузу”.
— Не боялись, что здесь забудут?
— Так, в общем-то, и получилось. Когда мы были в Египте, к нам приезжал наш министр кинематографии Ермаш, удивлялся все: “Ну как же так, Надежда! Сейчас ведь 60-летие Октября, такие звания будут давать!” “Филипп Тимофеевич, — говорю, — что же, вы считаете, я должна постоянно у вас перед глазами крутиться для того, чтобы что-то получить? Ну, если так, если “кто успел, тот и съел”, пусть другие и едят”. Он опешил: “Ну-у, ты смелая!”
— В Союзе — там понятно: с одной съемочной площадки на другую, постоянно — работа, работа, работа... А из чего состоял день Надежды Румянцевой — жены торгпреда?
— Во-первых, безумное количество приемов. То ли государственные, то ли по случаю национального дня независимости, то ли это день рождения короля, допустим, малайзийского. Это раз. Во-вторых, я играла в теннис. Каждый день. В Малайзии же тропики: ночью прохладно, а днем очень жарко. И поэтому рабочий день там делится как бы надвое: с 8 утра до 12, а потом с 4 до 8. И в этот 4-часовой перерыв мы с мужем играли в теннис.
— Быстро привыкли к образу великосветской львицы?
— Вы знаете, я так много и по-черному работала и к тому времени уже настолько вымоталась... Честно говоря, даже не верилось, что я могу проснуться, проводить Вилю на работу и еще полежать, почитать. А потом взять кассету, посмотреть фильм. После этого пойти в бассейн поплавать. А потом приезжал шофер и говорил: “Мадам Надя, пора ехать на теннис”. Это же сказка!
— Но пока вы там наслаждались жизнью, здесь о вас слагали самые противоречивые небылицы. Самые популярные из них: Румянцева спилась, эмигрировала и, наконец, сидит в тюрьме.
— Да что вы говорите?! Ха-ха-ха, как интересно. Я и не знала, что обо мне так плохо думают. И слава богу, наверное, что не знала... Ой, до того ли мне было? Приехала как-то в Москву — по телевизору: “В Египте война”. Что там творилось! Израильские танки тогда дошли почти до Каира, военные самолеты садились прямо на автостраду. Разумеется, всех наших женщин и детей выслали из страны. Звоню Виле: “Как же вы там живете? Повара-то хоть работают на вилле?” “Нет, — отвечает, — всех отправили”. — “А как же ты питаешься?” — “Ну, Мухаммед приносит какую-то еду...” И я начала бомбить министерство, чтобы меня отправили туда. Ну а как — у меня муж там умирает! Вы себе не представляете, сколько я обила порогов, пока не уговорила начальство. Поплыла, помню, в октябре на каком-то дохлом суденышке, которое называлось “Промкооперация” — однопалубное, почти баржа. А над нами так: “уи-и-и” — пикировали израильские самолеты. Вот так и добралась до Александрии.
— А не жалко 12 потерянных лет? Ведь столько ролей прошло мимо.
— Но картины-то мои идут до сих пор, и зрителям, уверена, абсолютно все равно, когда они были сделаны. Люди знают: Румянцева — значит, будем смотреть. И что я потеряла? Наоборот, считаю — только выиграла. Я не была зациклена на своей профессии, у меня расширился кругозор, я объездила полмира, стала учить языки: английский, французский... А так: все время павильон, потом надо успеть выспаться, потому что утром опять лететь в экспедицию. И что, в этом счастье?
— Многие актеры, уверен, скажут именно так.
— Но я не только актриса, я в первую очередь еще и женщина...
— Судя по всему, возвращение в Союз далось нелегко?
— Да, конечно. Во-первых, здесь я сразу почувствовала себя чужаком. Коллеги насторожились: чье же место она займет? Как будто я вышла из этой стаи, а теперь собираюсь всех локтями растолкать. А я и не думала бороться за место под солнцем. Когда занялась дубляжом, такое удовольствие от этого получала. У нас сложилась очень приятная компашка: Наташа Защипина, Саша Белявский, Всеволод Ларионов, Сева Абдулов, Люся Гнилова. Приезжали на студию — сразу в бар: по чашечке кофе, все новости расскажем друг другу. Работаем, затем перерыв — обедаем вместе...
— Изаурой своей гордитесь? Вся страна ведь рыдала в едином порыве.
— Да, все соплями истекли. Но когда только началась озвучка, врать не стану, сказала: “Ребята, я не уверена, что это будут смотреть. Надо сделать три-четыре серии — кто же высидит 15 вечеров подряд?” Мы тогда еще поспорили, и я проиграла бутылку коньяка. Потому что письма повалили мешками.
— Изаура — это еще можно понять. Но участие в передаче “Моя семья” — уже слишком. Вам не кажется?
— Но меня так уговаривал Комиссаров! А я ни разу не видела этой передачи и сдуру подписала годичный контракт. А потом весь год его, как дятел, долбила, что это не та программа, что она называется “Моя семья”, а здесь решаются только проблемы кровати. “Разве это семья? — говорю. — Сколько беспризорников вокруг, сколько обездоленных — вот чем должна заниматься передача”. — “А зато у нас рейтинг высокий!” — “Рейтинг? Уйду — посмотрим, какой будет рейтинг. 31-го числа заканчивается контракт — и не обижайтесь”.
— Вы знали, что герои передачи — подставные?
— Конечно, и меня так это возмущало! “Ну что же вы, — говорю ему, — из передачи балаган делаете, это же петрушки какие-то!” Причем все настолько шито белыми нитками, все настолько нечистоплотно, унизительно. А он ведь становился на колени перед всем зрительным залом. “Давайте все попросим Надежду Васильевну...” Да ну их! Вы знаете, я часто задумывалась: кем бы я могла быть, если бы не стала актрисой. И надумала: лесником. Я зверье всякое очень люблю. Вы, конечно, будете смеяться, скажете, что возрастное, но года три тому назад вот тут, прямо около дома, я нашла исклеванного, полумертвого вороненка. Вижу: птичка лежит — даже пуха нет, голенький весь. Виля поначалу не разрешал мне его брать. Я аж взмолилась: “Но он ведь живой — у него сердце бьется. Как можно оставлять? Чтобы он тихо умирал здесь?..” И у Вили сердце смягчилось. А через несколько дней мой Карлуша глазки открыл. Я ему в клюв пипеткой наливала раствор ромашки, думала: у него же все там внутри побито, нужен какой-то антисептик. Но из клюва все выливалось. И какая же была радость, когда его кадык сделал так: “блум-блум” — он проглотил! Конечно, вороненка мы отпустили в ближайший лесок, он вырос, подругу там себе нашел. Но когда мы с Вилей гуляем по лесу, всегда зову его: “Карлуша, Карлуша!” — и представляете, он садится к нам на плечи. Вот — радость! А вы говорите: кино, роли...
