Из-за наших “Писем президенту” обнаружилась неожиданная и неприятная проблема. Кто виноват — трудно сказать; надеюсь, не я.
Откликов на “Письма” идет очень много. Читатели горячо одобряют нашу с вами переписку. Люди самые разные, но их отклики содержат одинаковое опасение. Одни пишут: “Мы боимся за вас” (за меня). Другие хвалят за храбрость; это по сути тоже страх, ибо храбрость необходима там, где есть опасность.
Я не обращал внимания на эту деталь читательских писем, но на днях одна иностранка, жительница тихой европейской страны, узнав, что я публикую письма к вам, спросила: “А это не опасно?”
Поневоле задумаешься.
Владимир Владимирович, это же очень странно, что у людей в голове такая фантазия, будто писать вам опасно. Но, увы, так думают очень многие.
Нет, конечно, мы не получили миллиона писем с опасениями. Но и ваш рейтинг строится на тех же основаниях. Когда утверждают, будто он равен 70 процентам, то это не значит, что опрошены 110 миллионов взрослых. Опросили тысячу; увидели, что 700 — за вас; и предположили, что и среди остальных 109999000 такая же пропорция.
Если фантазия, будто журналисту что-то угрожает за то, что он пишет вам письма, в голове чуть ли не у каждого, то важно понять: верно такое мнение или ошибочно?
Если верно, то власть, значит, готова преследовать человека за слова. Да, неприятные, но всего лишь слова, мысли.
Если же это мнение ошибочно — тогда, наверное, следует задуматься, откуда оно произошло? Что такого сделали вы (или ваши приближенные), что в общество вернулся забытый было страх?
Очень много страха у нас, Владимир Владимирович.
Когда едете домой по Рублевке, обратите внимание: какие заборы! 30—40 лет назад вокруг частных домов был всего лишь штакетник, высотою полтора метра. Штакетины прибивались к двум горизонтальным слегам двумя гвоздиками каждая. Если нижний конец отодрать, то штакетина сдвигалась, давая мальчишке пролезть с участка на участок, не тратя времени на дорогу к калитке. А еще важно: сквозь такой забор было видно, кто пропалывает редиску, кто играет в пинг-понг...
А теперь? Заборы, при Ельцине выросшие до трех метров, при вас достигли пяти (вот бы ВВП рос с такой скоростью). И наверху колючая проволока, и сторожевые вышки, и камеры слежения. Такое впечатление, что богачи строят себе индивидуальные концлагеря, а вдобавок еще обносят свои личные заборы общим забором — снова бетон, кирпич, металл, пять метров высоты, колючка, ток, прожектора, охрана с автоматами и собаками.
Заборы эти — воплощенный в кирпиче и бетоне страх — появились до Беслана, до “Норд-Оста”. Это страх богатых, которые не ездят на метро.
Да, послевоенные дачки были бедные (хотя мы тогда так не считали), а теперешние стоят сотни тысяч долларов (а у многих и миллионы). Но в Европе дома не хуже и не дешевле, а видны как на ладони, заборов нет. Даже штакетник редкость, все больше подстриженные кусты, а если проволока, то гладкая, не членовредительская, не лагерная; не от людей, а от коров.
У них — взгляд ласкает даль. Европеец в окно видит Родину. А наш — забор через оконную решетку. Выйдет европеец — холмы, просторы, стада — красота. Выйдет наш — стена, охрана, колючая проволока.
А ведь бытие определяет сознание. Как живешь, так и думаешь. Живешь как зэк и думаешь как зэк. А как зэки думают — известно: умри ты сегодня, а я завтра. И они ничего не хотят делать для других, потому что все другие — враги.
Стены вокруг особняков — это не возврат к исконным ценностям, к патриархальным корням, ибо русские помещики не отгораживались стенами от своих рабов. Барский дом стоял совершенно открыто. Татьяна, гуляя (одна, без охраны), заходит в дом Онегина (хозяин в отъезде — то ли в Петербурге, то ли в Москве). Она никогда раньше здесь не была, слуги ее в лицо не знают. Тем не менее ее впускают без малейших возражений, она проходит в кабинет, роется в книгах... Сегодня не только в кабинет, ее бы на порог не пустили, даже в ворота бы не вошла.
Стены вокруг особняков — это не капитализм, где мы теперь якобы живем. Капитализм — оплатив налогами содержание госаппарата, в том числе полиции, — не тратит сумасшедшие деньги на возведение гигантских кирпичных заборов, ибо они: а) очень дорого стоят; б) уродуют пейзаж. А ведь хозяин заплатил тысячи долларов за сотку, покупая землю не под картошку. Он заплатил, чтобы наслаждаться жизнью; существенная часть этого наслаждения — вид из окна.
Такие стены — это средневековье. Постоянное ожидание смерти, грабежа, насилия.
Новые русские отгораживают себя стенами, повторяя, увы, архитектуру богатых чеченских сел; и только по невежеству не строят себе неприступные сванские башни (сван с семьей и скотиной мог отсиживаться в башне несколько месяцев).
Кого они боятся? и почему они боятся? — вот вопрос, который, думаю, важнее бюджета и инфляции. Ибо страх — это такая штука, которая определяет все поведение, всю жизнь. От страха у людей и характер портится, и поведение; и вместо того чтобы налаживать достойную жизнь себе и детям, человек ворует и убегает (если успевает).
Плохо, что и те, кто не ворует, тоже не чувствуют себя в безопасности. Те, кто ездит на метро, бедные и “средние” тоже живут в постоянном страхе.
К страху перед милицией прибавился страх взрывов. Новый, сильный, всеобщий. И никто не верит, будто милиция защитит. А ведь только для этого мы ее и содержим.
Географически мы, конечно, вроде бы в Европе... Но скажи кому-нибудь, что наши полицейские (милиция) угоняют машины, рэкетируют торговцев, насилуют, пытают, убивают — люди таращат глаза: не может быть! А у нас к этому привыкли, никого не удивишь. Все газеты полны преступлениями сотрудников МВД и прочих государственных вооруженных формирований; так в советское время в каждой газете был фельетон про продавщицу, которая обвесила и нагрубила.
Вряд ли можно укорять вас, Владимир Владимирович, что милиция такая плохая. Но в том, что за четыре—пять лет вашего правления она не стала лучше, — в этом укорять можно. А она не стала лучше. И борьба с “оборотнями” если кому и помогла, то лишь Грызлову — сменить кресло МВД на председателя Думы.
А может быть, вы думаете, что милиция стала лучше? Может быть, вас снабжают такими иллюзиями? Жаль.
Если бы нагнали страху на преступников — хорошо. Вы нагнали страху на олигархов, на прессу, на депутатов и губернаторов. Может, они и преступники (не удивлюсь), но жить лучше не стало; рейтинги МВД, армии и др. и пр. не растут.
И вот приехали: я не вор, не убийца; всего лишь пишу вам письма, стараясь не утомлять; а людям кажется, что это опасно. Почему?
Не знаю, что об этом думать. А что думаете вы?
Письма президенту. Письмо №13. №№1—12 см. “МК” от 24 июня, 2, 7, 9, 14, 23, 29, 30 июля, 3, 25 августа, 1 и 4 октября.
Шла, шла. И вдруг перед собою
С холма господский видит дом,
Селенье, рощу под холмом
И сад над светлою рекою.
...Ее сомнения смущают:
“Пойду ль вперед, пойду ль назад?..
Его здесь нет. Меня не знают...
Взгляну на дом, на этот сад”.
...“Увидеть барский дом нельзя ли?” —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас к ней явилась
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
...И в молчаливом кабинете,
Забыв на время все на свете
Осталась наконец одна...
Пушкин. Евгений Онегин.
Глава VII, строфы XV, XVI, XVII, XXI.