Исполнился год после трагической гибели Михаила Евдокимова. Для нас, зрителей, он никогда не был политиком. Он был Артистом, “морда красная”, героем передачи “Аншлаг”. Сегодня о нем вспоминает Ефим Шифрин.
Есть эстрадная байка про молодого артиста, которому старший коллега дает напутствие: когда поедешь на гастроли, возьми чемодан, положи туда рубашку, брюки, пиджак. А молодой спрашивает: а в чем же я тогда поеду? Герой этой истории — Миша Евдокимов, потому что именно таким я его увидел в далеком 1983 году.
Город Саратов, стадион битком. Мишке выступать. Перед выходом он открывает бутылку минералки, и вся она фонтаном выливается на него — от средней пуговицы рубашки до колен. Стали думать, что делать, ведь сейчас его объявят. И тут вдруг костюмерша Винокура пошла на него с пылающим включенным утюгом. Он ей: “Ты чего?”. А она: “Высушить, — и целится прямо на ширинку, — сейчас, это быстро”. Миша: “На мне?”. — “Так я щадящим, на цифру 3”. После это выражение мы с Мишей произносили много-много раз.
Когда в 92-м у меня не стало мамы, я просто не знал, как жить, что в таких случаях делать, и просто тупо сидел на диване. И вдруг в перерыве между моими истериками раздался междугородный звонок. Звонит Миша из какого-то захолустного гастрольного сибирского городка: “Фимка, давай сейчас приеду, помогу”. Это было единственное предложение помочь. Такое не забывается.
Миша часто лежал в больницах. Когда я у него был последний раз, он мне начал говорить, что врачи рекомендовали движение, что он обязательно займется спортом. И вдруг он, сидя на койке, подкинул мячик, и висевший на потолке светильник вдребезги треснул и оказался на кровати. Было очень весело.
В июне прошлого года я был в Хорватии. Иду по Плитвицким озерам. Вдруг трещит мобильник, и глуховатый Мишин голос в трубке. Я говорю: “Мишенька, я тебе вечером позвоню, ты не представляешь, какая здесь красота”. А он мне: “Ты где?”. Я говорю: “В Хорватии”. В трубке послышалось недоверчивое скептическое бурчание, потому что Миша считал, что ничего красивее его Алтая быть не может. Потом он спросил: “Ты когда в Москву вернешься? Давай 30-го встретимся, бухнем и поболтаем” (правда, он другое слово сказал). Я говорю: “Давай, я тебе еще вечером из номера перезвоню”. Из номера я не перезвонил. А 7 августа его не стало.
В год его гибели мне приснился Миша. В этом сне мы были очень молодыми, почти школьниками. А в конце сна я почему-то горько заплакал. Отчего — не знаю. Хотя теперь мне все ясно.
