Они — люди Сумрака.
Мало кому известный факт: первые пожизненные сроки — взамен “вышки” — суды в нашей стране стали выносить с декабря 1992 года. То есть фактически за несколько лет до того, как объявили мораторий на смертную казнь.
“Пожизненное лишение свободы устанавливается за совершение особо тяжких преступлений, посягающих на жизнь, а также за совершение особо тяжких преступлений против общественной безопасности” (ст. 57 УК РФ).
Как-то мы говорили с ученым, изучающим психику пожизненников. “В полете человек интересен, но и в падении есть та-акие бесконечности!” — отзывался он о своих особо опасных “объектах”. Он изучал их в лагерях Мордовии и на вологодском острове Огненный. Знает, как и отчего деформируются и гибнут души зэков. Почему уход от реальности (на арго — “гонка”) по странной закономерности неминуемо ведет к быстрой физической смерти.
Не люблю известных душегубов
Первые российские пожизненники — это те, которые еще до отмены смертной казни сидели в 6-м, расстрельном коридоре Бутырки. Ждали конца. Кто-то провел в таком ожидании пять лет, кто-то — и больше. Можно представить, что творилось в камерах смертников!Из писем пожизненно заключенных:
“В Бутырке, в камере смертников №67, я стал слышать голоса. Нормальные голоса в голове. До того я со смехом относился к рассказам о людях, которые разговаривали с батареями отопления, а тут спекся сам. Шок пережил сильнейший, упал на колени перед иконами и стал молиться, чтобы меня простили потерпевшие. Другой, про которого писали, что он серийный маньяк, стал учить наизусть страницы Библии. Действует все-таки обстановка на психику осужденного!”
— Они испытывали растянутый во времени, длительный, застывший стресс. Наступало психическое истощение, человек постепенно расходовал глубинные резервы организма, — объяснял психолог.
Но большинство пожизненников, с которыми общался мой собеседник, были осуждены позже и пока успели отсидеть “только” около 7—8 лет. С известными душегубами он старается не иметь дела: как капризные знаменитости, они и на участке пожизненного заключения входят в роль звезд, и с ними все носятся.
“Очень сильно хочу мяса!”
“Преступников казнят или заключают в тюрьмы на долгое время, так что они не могут свободно передавать по наследству своих дурных качеств” (Чарльз Дарвин).— Расскажите о ваших “объектах”.
— Все молоды, но тела дряблые, некрепкие — живут без солнца. Поджарые — еда плохая. Очень трудные люди. Постоянно себя сдерживают, из года в год. И опасные, действительно опасные. Каждый — убийца, причем убивал очень жестоко.
— А что происходит у них с психикой?
— Все — психопаты с какой-то одной, доминирующей идеей. У всех психика была изначально искаженной. А какие тяжелые поражения личности! Способность здраво рассуждать и контролировать себя на участке пожизненного заключения сохраняют не больше 5—7%. Это не мои цифры — так говорят сами офицеры-воспитатели. А остальные — просто уже не люди.
— Что это значит?
— Мрак сплошной! Они асоциальны. У них была патология, психические заболевания с самого начала. Со временем они бы деградировали, даже если бы лежали в больнице. Но держат их в тюрьме, под охраной, поскольку они убили и могут повторить такое хоть 120 раз. У кого с корой головного мозга плохо — у тех развиваются непомерные сексуальные желания. Или страсть к еде.
Эту записку написал заключенный С.:
“…Не могу больше вынести эту жизнь. Хочу постоянно жрать, очень сильно мучает голод. Испытываю желание убить и съесть сокамерника, так как очень сильно хочу мяса”.
К. изнасиловал и убил 9 детей. По-прежнему сексуально озабочен и теперь пристает к сокамернику. На свободе (если судить по фотографии из дела) выглядел неплохо. Но со временем черты его лица стали меняться, перекосились, и К. превратился в настоящее чудовище. Так прогрессирует болезнь.
Обречены существовать
Здесь нормирована каждая минута. В 6.00 подъем, в 22.00 отбой. После прогулки — обычный медицинский обход, обед, обход администрации. Вот и замечательно, жили бы и в потолок поплевывали. А они, извольте видеть, еще и страдают! Отчего?“Тут не услышишь грубого окрика или брани, что вроде должно радовать. Но именно отсутствие возможности просто поговорить или даже услышать неуставное выражение от кого-либо из людей вольных делает отбывание тяжелым”.
На участках пожизненного заключения царят особые строгости. Если в простой колонии строгого режима зэков держат в камерах первые 3 года, то для этих — “крытка” навсегда. Камера не больше чем на четверых (а чаще — на двоих). Условия крайне жесткие: на прогулку, свидания — всюду в наручниках, регулярные обыски, никакого общения вне камер. В год — единственная посылка да два краткосрочных (максимум по
4 часа) свидания: через решетку, при охраннике. Но обычно и зэк, и его гости морально выматываются уже через пару часов такой беседы…
При работе с особо опасными преступниками предписаны специально отработанные формы общения. Говорить с ними можно монотонным голосом, без интонаций. Им не разрешают смотреть охранникам в глаза: мало ли, вдруг попытаются использовать ситуацию? В камере — только убогая койка, привинченный табурет. Полумрак: все серое, черное, никакое… Много лет подряд пожизненники видят серые стены, а их вкусовая чувствительность притуплена арестантской пищей. Наступает сенсорное голодание.
Злодей Б. убил двух знакомых, позарившись на какую-то дрянь: коробку ароматизированных салфеток, зажигалку, духи и бутылку коньяка. На ВЕЩИ. А получается, что наказан помимо всего бедностью предметного мира. Другой подопечный психолога — знатный рецидивист, за спиной — шесть предыдущих ходок. С головы до ног — в наколках. Иконы, кресты, могилы, черти, ангелы… Он стесняется, что костяшки пальцев еще не покрыты татуировкой (то есть наивысшего места в тюремной иерархии пока не достиг). Объясняет: “Я ходил в тюрьму — вот моя работа”. Пожизненный срок получил за то, что зарезал троих собутыльников. Казалось бы, такому профи камера — что дом родной. Нет, и он тяжело переносит существование в Сумраке.
Впрочем, обнаружился один совершенно безбашенный “соловей-разбойник”, который поведал, что на участке пожизненного заключения ему живется лучше: “Я не хулиганю”.
Кто сидит в одиночке — страдает от одиночества. Кто с двумя-тремя сокамерниками — мучается из-за постоянного чужого присутствия. В этих условиях ощущение своего “я” очень зыбко. Стоит расслабиться, как оно уходит:
“Я как насекомое или частичка ила, которая опускается все ниже на дно. Я начинаю взбадривать себя, поднимаюсь к поверхности воды. Но сил нет все время держаться. И я опять начинаю опускаться ко дну”.
Однако подмечено: зэкам, которые на воле упражняли мозги, удается вытерпеть такую жизнь немного легче. Причем от наличия диплома о высшем образовании это абсолютно не зависит.
К нам летит НЛО
Как пробуют выжить? Начинают “гнать” — фантазировать, уходить в другой мир. “Гонщики” будоражат свой мозг. Прокручивают одни и те же тупиковые сюжеты.Один ждет, что его заберет НЛО. Другие смотрят сексуальные картинки в уме — в деталях представляют себе подробности интимных отношений. Третьи уходят в мечты о робинзонаде. В камере буйно расцветают общие фантазии — настолько сокамерники за годы сживаются друг с другом:
“Отсидев, например, лет 25, уедем туда, где совсем нет людей, тишина и покой, кругом лишь тайга, ягоды, рыба и грибы. У нас будет своя собака, кавказская мохнатая овчарка (сначала щенок такой маленький и пушистый, верный и родной). А может, даже получится воспитать медвежонка…”
“Мою жену звать Аня, а сына Игорьком. И начиная с августа 1997 года (это дата моего преступления) я продолжаю жить с ними. Жить там, в аутизме, в мирке своем! У нас крепкая семья и очень счастливая. Я работаю, 1 сентября мы с Аней повели Игорька первый раз в первый класс”.
Про сына-первоклассника писал бывший инженер М., знаток английского языка и редких авторов. И несчастную Аню, и грудного Игорька он убил сам. Но сперва расправился с тещей. Достала вздорная баба: пыталась развести инженера с любимой женой. Он долго упрашивал тещу не вмешиваться, но не смог уломать. Тогда инженер убил и ее, и жену. Но оставался сын. Убийца носил ребенка на руках и плакал, а потом все-таки накрыл подушкой и задушил. Родная мать на суде попросила для него смертной казни.
“Гонка” опасна: зайти можно слишком далеко. Начнется разлад всех систем организма, еще немножко — и зэк отдает концы. Сокамерники знают эти состояния, начинают тормошить “гонщика”.
“Мой сокамерник Сергей Сорока, который постоянно “гонял”, повредился рассудком: стал кричать, что он — сатана, и метаться по камере. От пережитого стресса и развившейся болезни желудка буквально “сгорел” на глазах и умер через несколько месяцев”.
Было дело, на участках пожизненного заключения пробовали завести трудотерапию. Но процедура уж больно громоздкая. Особо опасного зэка надо завести в камеру, специально оборудованную. Где он (под присмотром не менее двух конвоиров!), на время освобожденный от наручников, будет, например, вязать хозяйственные сетки. И ведь не к любому станку ухаря подпустишь: чего доброго, изловчится и сопрет какую-нибудь железку.
— Что поддерживает их?
— Один вор, который убил троих, сочиняет романы — уже несколько штук написал. Креативность в неволе мощная: рисунки, круг чтения. Делают мне заказы: привезти английские тексты, Библию, Бердяева. И, конечно, животные — вечная тема. Держат паука, кормят мухами. Помнят, как вечность назад в расстрельном коридоре к ним через дыры приходили любимые крысы, и они не дышали, чтоб зверьков не спугнуть; давали им клички.
Восхищение перед тварью у пожизненников сохраняется, но… Окажись они на свободе, сработали бы прежние механизмы, которые довели их до особо тяжких преступлений.
Потому что есть система наказания, но нет — исправления.
В Сумраке они только теряют свою личность. С каждым отбытым годом.
— Как же вы с ними общались?
— Сначала — очень трудно было. Заключенные — обезличенные, настороженные, отчужденные. Руки сзади в наручниках, голова вниз. Глаза тупые, в никуда смотрят. Рядом сидит обязательно охранник с дубинкой, подальше — офицер, и еще два охранника за дверью. А уж после воспитатели заинтересовались, сами садятся нас слушать. Есть потрясающие офицеры, которые умеют общаться с заключенными, не задевая их чувств. Но и во мне сформирован навык: соблюдать правила. Любой предмет, хоть книжку, не передавать из рук в руки — только через охранника. Психопатов много: раз создалась такая ситуация, могут воспользоваться, схватить предмет, за руку рвануть.
У всех пожизненников крайне высок уровень тревожности. А еще эти люди невероятно чутки: если психолог подумал о нем с осуждением, сразу это прочтет, закроется. Утверждают себя: я, мол, самый-самый — верующий, правдивый, смелый, то, се... Им нравится мужской тип — мужественный, простой, не слишком интеллигентный. Одного из помощников ученого, с немножко женственной внешностью, не воспринимают в упор. Приходится выбирать, кого из аспирантов взять в тюрьму.
Они могут вернуться
…Для того, кто отбыл первый десяток лет (и выжил при этом!), условия чуть-чуть, но улучшаются. Добавляется одно свидание в год. Плюс еще одно, длительное: зэку до двух суток позволяют провести с близким родственником (женой, мамой) в отдельной комнате. После 20 лет — еще свидание и посылка. И только по истечении четверти века при хорошем поведении — три последних года без нарушений — его (теоретически!) могут отпустить на волю.То есть разрешить условно-досрочное освобождение.Но если люди с ТАКИМ опытом выйдут на свободу, перестанут ли они убивать? Ответа никто из специалистов не дает. Да пожизненники и сами не знают: их намерения — это одно, а реальное поведение — совсем другое.
Но до условно-досрочного пока не дожил ни один отечественный пожизненник: 25-летний порог для них еще запредельно далек. К тому же правила их содержания писали не психологи, а юристы. А психологи (в том числе и мой собеседник) заранее предупреждают: отверженный, проведя в серой клетке огромный кусок жизни, обречен превратиться в Маугли — деградирует, станет асоциальным, у него перестроится психика. “Мои пациенты не смогут жить на воле, — убежден ученый. — Может, только где-нибудь при монастыре, где на них будет наложено послушание”.
Впускать их в общество? Это будет жестокий эксперимент — для обеих сторон.
Практика условно-досрочного освобождения пожизненно осужденных заключенных:
в Японии — спустя 10 лет
в США — через 7 лет
в странах Европы — в среднем спустя 10—12 лет (при этом в Италии — через 3, а в Великобритании — через 4 года).
Комитет министров Совета Европы рекомендует пересматривать приговоры пожизненно осужденных через 8—14 лет.
