О своей разлуке с дочкой она кричит и взывает к европейскому правосудию, но пока безуспешно. Газеты и телесюжеты рассказывают о подробностях насильственной и противозаконной разлуки дочери с матерью, однако ничего не меняется.
Эта драма началась в Париже. Теперь Наталья Захарова продолжает борьбу за ребенка в Москве. Французские власти по-прежнему не возвращают русской актрисе ее дочь.
Срок разлуки непереносимо огромный. Им позволяли раз в месяц короткие встречи при надзирателях — как в тюрьме. Там запрещено проявлять нежность к дочери. Страшно тяжел миг расставания — и не обнимешь свою дочку, не погладишь по головке. Ведь за это следующее свидание могут отменить.
А начиналось все так красиво… 1993 год был для актрисы МХАТ им. Горького Натальи Захаровой счастливым: она снялась в фильме “Осада Венеции” Джорджио Феррары и поехала представлять этот фильм в Париж. Там и познакомилась со своим будущим мужем, Патриком Уари, ортодонтом по профессии. Изящный роман закончился свадьбой, а в 1995 году родилась дочь Маша… С появлением ребенка в семье начались первые скандалы. А в феврале 1997 года состоялся бракоразводный процесс — Маша оставалась с матерью.
Но через год решение было пересмотрено по настоянию Уари, который утверждал, что бывшая супруга сама виновата в разводе, поскольку в период совместной жизни… облила мужа кипятком. Кроме того, он обвинил Захарову в том, что она препятствует его встречам с дочерью. Суд признал актрису виновной в непредоставлении отцу ребенка. Согласно французскому законодательству это серьезное преступление.
Наталью приговорили к трем месяцам тюрьмы с отсрочкой исполнения приговора.
Самое дикое в этом деле то, что папаша Патрик вовсе не горел желанием воспитывать малышку. Им двигало лишь желание отомстить бывшей жене за развод. И Машу отдали в приют, а потом в приемную семью.
Когда МИД России прислал ноту протеста, Патрик фактически бездоказательно обвинил Захарову… в поджоге коридора его квартиры. Дело долго не доходило до судебного процесса. Но как только пять стран Европы выступили в защиту прав матери, французская юстиция, спасая честь мундира, вернулась к старому делу, с тем чтобы дискредитировать Захарову, и приговорила ее к трем годам тюрьмы. Наташа по состоянию здоровья не смогла прийти на то судебное заседание. О решении суда ей сообщил адвокат по мобильнику. И она как была на улице в шортах и кофточке, так и улетела под защиту отечества.
Девять лет назад я одна из первых журналистов написала в “МК” о драме русской актрисы. Наташа иногда звонила мне из Парижа. И вдруг ее звонок: “Я в Москве”. Захарова написала книгу “Верните мне дочь!”. Я прочла ее за одну ночь — она написана слезами и кровью. После этого я не могла не встретиться с Наташей.
— Почему в книге вы так мало рассказали о своих первоначальных чувствах к Патрику? Может быть, вышли за него без любви — просто манил Париж?
— Вы пытаетесь вернуть меня в прошлые лирические воспоминания. Но я сделать это не могу. То, что Уари сделал с Машей, зачеркнуло в моей памяти самые лучшие воспоминания. Он сам подавил все мои первоначальные светлые чувства к нему. Этот человек умер для меня 10 лет назад: он отправил дочь фактически в тюремное заключение. Причина тут проста — финансовая заинтересованность месье Уари. Он очень не хотел платить алименты.
— Вы все-таки посвятили ему главу “Двуликий Янус”. Вспомните вашу первую поездку во Францию.
— Я приехала в Париж счастливой женщиной. У меня в Москве была любимая профессия, друзья, мое театральное окружение. Патрик показался мне немножко провинциальным. И очень одиноким. Мне захотелось поделиться с ним моим счастьем. Было ли у него искреннее чувство ко мне, не могу теперь сказать, но он звонил мне десять раз на день, что выглядело как знак любви. Но после замужества он стал проявлять невероятную ревность и эгоизм, ему хотелось контролировать каждый мой шаг. Не любовь им двигала, а чувство собственника — владеть! Когда я через 4 года подала на развод, он сказал: “Я не дам развода! Устрою тебе ад”.
— А вы не могли ради дочери смириться с его недостатками и не доводить дело до развода?
— Нет! Он употреблял антидепрессанты, а в сочетании с алкоголем получалась просто страшная смесь. Он несколько раз лежал в психиатрической больнице. Когда в очередной раз к нам пришел полицейский, понаблюдал за поведением Уари, он сказал мне: “Мадам, этот человек очень опасен. Когда-нибудь мы найдем вас с дочкой мертвыми”. Представьте, именно полиция нашла мне адвоката, дала его адрес и телефон. Я обратилась к нему и начала процедуру развода.
— А ваша парижская квартира кому принадлежит?
— Во время развода суд присудил ее мне и Маше, так как решением суда Маша оставалась со мной. Отца обязывали платить алименты. Тут-то все и началось. Он не хотел платить, и ему решительно не хотелось заниматься воспитанием дочери.
— Давайте поговорим о Маше. Когда она начала говорить, ее первые слова были на французском или на русском языке?
— Маленькая Маша видела Патрика очень мало — он много работал и приходил в 9 вечера, когда дочка уже спала. А после развода Патрик вообще исчез на семнадцать месяцев. Маше не от кого было услышать французскую речь.
— Какая ранняя фраза дочки вас больше всего поразила?
— Ей было около двух лет, и вдруг однажды Маша произнесла: “Мама, ты — моя душа”. Я была потрясена, и до сих пор в самые тяжелые моменты эти ее детские слова поддерживают меня. Обнадеживают. Согревают.
— Сколько времени после последнего свидания с Машей вы ее не видели?
— Ровно год назад меня приговорили к трехлетнему сроку заключения по клеветническому обвинению Уари, якобы я устроила пожар в его коридоре, по делу, которое никем не расследовалось в течение нескольких лет.
Следователь по уголовным делам откровенно говорила моему адвокату: “Не суйте мне никаких своих бумажек с доказательствами невиновности. Я все равно ее отправлю в тюрьму”. Все было предопределено — любым путем заткнуть мне рот, чтобы я не смела бороться за возвращение дочери.
— Скажите, есть ли у французских социальных и юридических служб какая-то причина в этой железной хватке?
— Дело в том, что наши русские дети, красивые, умные и здоровые, очень желанны там. Франция перенаселена темнокожими иммигрантами. На двадцать новорожденных во Франции только четыре “коренных” француза.
— Наташа, за год, что вы не видели вашу дочь, в ее сознании могли произойти серьезные изменения. Ей просто могут внушить: дескать, вы убежали от нее, скрылись от правосудия… Она вам пишет? Вы звоните ей?
— Социальные службы всячески препятствуют нашей переписке, не передают мне писем дочери, а ей — мои. С трудом я добилась разрешения позвонить ей в июне, чтобы поздравить с днем рождения. Маша спросила: “Где ты? Почему тебя здесь нет?”
— И вы ей сказали?
— Сказала все — ей говорить надо только правду: “Из-за того, что я борюсь за тебя, за то, что пять стран Совета Европы заступились за нас с тобой, маму решили посадить в тюрьму. Поэтому я сейчас в Москве, чтобы продолжить бороться за тебя”.
— Мне почему-то кажется, что вы исключаете непредсказуемость ее выбора. Вдруг она не захочет жить в Москве?
— Она бы тогда не сказала по телефону: “Мама, я хочу тебя видеть, хочу увидеть бабушку с дедушкой. Приехать в Москву хочу”.
— Вы разговаривали по-французски?
— К сожалению…
— Что-то изменилось в ее интонации?
— Я для нее по-прежнему любимая мамочка.
— Представим: Маша свободна, она приехала в Москву. Ей будет трудно — новый язык, новый стиль поведения, новые бытовые традиции...
— Думаю, и во Франции она ничего не знает ни о стиле поведения, ни о бытовых традициях. Она там не свободна, ее держат как преступницу. Сначала несколько лет Маша жила в приемной семье, в сторожке лесника, не имея возможности заниматься музыкой, спортом, рисовать. Она училась в маленькой деревенской школе.
Потом была другая приемная семья… От меня все держат в секрете. Таково предписание судьи и социальных служб.
— Вы несколько раз встречались с Саркози, когда он еще не был президентом. Хватит ли у него государственной воли, чтобы навести порядок в социальных службах Франции?
— Хотелось бы надеяться, что Николя Саркози, как адвокат, как отец, а теперь уже и президент, сможет прекратить мучения более двух миллионов детей, искусственно сделанных сиротами при живых родителях.
Надеюсь, что и в деле Маши благодаря этому наступит какой-то просвет. Саркози лично уже заступался за Машу — звонил прокурору и просил освободить ее. Я послала ему свою книгу и письмо. Меня известили, что президент их получил.
— Представим, что к новому учебному году ваша дочь приедет к вам в Москву. Где будет учиться девочка, не знающая русский язык?
— Возле нашего дома отстроена прекрасная школа для одаренных детей. Главное — там есть четыре языка.
— Вы покинули Париж внезапно при чрезвычайных обстоятельствах. Там осталась ваша квартира. Брошены книги, вещи. Что с этим будет?
— Готова подарить месье Уари мою квартиру ради возвращения ребенка.
— Ваша дочь, Мария Уари, возможно, не захочет потерять парижскую квартиру.
— Это будет ее выбор. Но только теперь суд постановил против воли Маши, что она должна жить с Патриком в Париже. Для него это тоже страшное разочарование, так как все эти годы он не хотел воспитывать и содержать ее.
— Он монстр?
— Нет, просто ущербный человек. Неделю назад я разговаривала с его сыном Бертраном от первого брака, и он довольно резко заметил: “Я не хочу говорить о своем отце. Мне это неприятно”.
— Вы уверены, что врастание в русскую среду сделает Машу счастливой?
— Думаю, что русские гены Маши, любовь матери, православное воспитание помогут ей. Наша семья и близкие окружат ее заботой. Она будет иметь все, чего была лишена все эти кошмарные девять лет. Мы все хотим, чтобы ее возвращение домой произошло как можно скорее. Хочется, чтобы наконец моей дочери дали вздохнуть свободно. А она уже сама выберет свое счастье.
— Вам теперь придется вспоминать свой французский.
— Мне его усовершенствует Маша, а она будет вспоминать русский.
