Широкая публика, допустим, не знает, что означает словечко “БУЧЧ” (Butch) на определенного рода сленге. “Бучч” же — это наименование “брутальных, мужеподобных, мускулистых лесбиянок” в лексиконе секс-меньшинств. Назвать эдаким эпитетом рок-группу — бодро, смело, вызывающе...
Лена Погребижская, вокалистка и лидерша “Butch”, впрочем, почти искренне улыбается: да мы же прикололись просто с парнями-музыкантами, выдумывая название. Приколы приколами, только вот на первый клубный сольник потенциально яркой, профессионально звучащей рок-команды притрюхался полный зал малолетних лесбиянок, готовых к оргиям и вакханалиям. “Плохо дело!” — подумал тогда “Мегахаус”, лично против лесбиянок ничего не имеющий, но полагающий, что музыка — вещь более широкая, чем секс-ориентация.
“Да, фигово дело!” — параллельно с “Мегахаусом” подумала, видать, и Погребижская, решив покончить с ответами на бесконечно-желтые вопросы типа “а почему у вас щетина на щеках” и “вы — переделанный дяденька или переделанная тетенька”. Покончить с чем-то надежнее, прочертив воображаемую разделительную линию. И Ленина последняя “секс-ориентальная” черта — удивительное по искренности интервью на ЭТУ тему, которое девушка на днях дала Виталию Лазаренко, идеологу одного из московских гей-сайтов. Виталий же, в свою очередь, с согласия Бучч, переадресовал “Мегахаусу” самые откровенные и нервные куски этого финально-обнажающего правду разговора.
—Все-таки здорово, что у нас в шоу-бизнесе наконец-то появился человек, который с самого начала своей карьеры открыто заявил о своей нестандартной сексуальности. Ты — это российский Джимми Соммервилл, он также изначально заявлял о своей гомосексуальности и, несмотря на это, стал большой звездой. Как ты на это решилась?
— Я в общем-то не заявляю о своей сексуальности. Я просто не могу о ней открыто заявить, поскольку в ней не очень разбираюсь. Моя проблема заключается не в ориентации, а в самоидентификации. Это не относится к гей-лесби-культуре, это — транссексуальная история, история с операциями по смене пола. История, где люди меняют свою биографию.
— То есть ты можешь открыто сказать, что готовишься к смене пола.
— Могу сказать, что в моей жизни была довольно длительная полоса, когда мне это было необходимо, мне даже делали всякие обследования... Когда-то мне казалось, что я без этого просто не смогу жить. Но однажды я поняла, что операция все-таки — вещь иллюзорная.
— Это объяснили врачи?
— Если ты готовишься к такому шагу — надо знать, на что ты идешь, какие последствия, какая цена всего этого. Мне стало очевидно, что, если я отрежу себе что-то и пришью что-то, результата все равно не добьюсь.
— В плане психологическом или физиологическом?
— В физиологическом. Психологически — сейчас я адаптируюсь к обществу без проблем, уже без операции по смене пола.
— А когда ты проходила все эти обследования?
— От 19 до 22 лет.
— То есть еще в детстве ты почувствовала себя не в своем теле?
— Да. Так и было многие годы. О-о-о... (Лена тяжело вздыхает.) Я так давно на эти темы не говорила...
— Этот разговор ведь многим может помочь, тем, у кого похожие проблемы. Кому-то, кто узнает чужой опыт, возможно, будет легче.
— Да... Мне казалось, что существует дисбаланс между тем, что я чувствую, и тем, как дело обстоит физиологически. И хотелось этот дисбаланс, который, как тогда казалось, меня абсолютно разрушал, ликвидировать с помощью операции. Но потом оказалось, что дисбаланс можно ликвидировать изнутри, внутренним спокойствием, создав внутреннюю гармонию. Потому что операция в итоге не дает эффекта. Ты все равно не станешь мужчиной, даже если пришьешь фаллопротез и тебе отрежут грудь, внутренние женские органы... Нет, ты все равно не станешь полноценным мужчиной. А в плане психологическом не обязательно делать операцию, чтобы себя им чувствовать. И потом хирурги — это не боги, они дают людям лишь иллюзию. Мне же хотелось реальности. Мне приходилось общаться с теми, кто уже сделал себе подобную операцию. Знаю людей, которые делали операцию не полностью, на транссексуальном сленге — “сделали верх”, то есть операцию “female to male”. К примеру: человек удалил себе груди, но не сделал фаллопротез. Что дальше? Он знакомится с девушкой, которая считает его молодым человеком. И ведь неясно, чем это закончится. Если девушка считает, что она заполучила мужчину, — выяснится, что это не так. Если же девушка лесбиянка, то она обламывается, поскольку человек-то считает себя мужчиной.
Это немногим лучше, чем самоубийство, если честно. Такой прооперированный человек всю жизнь должен жить на гормонах, у него очень серьезные проблемы со здоровьем, сильно повышается риск раковых заболеваний. Потом в этих операциях существует гигантский психологический обман. Мне кажется, гораздо проще оставаться таким, какой ты есть.
— Еще совсем недавно огромные проблемы были даже с понятием “гомосексуализм”. Об этом нежелательно было писать в газетах-журналах, из фильмов даже вырезались “странные” моменты. А быть транссексуалом в нашей стране в начале 90-х — еще сложнее было?
— Да нет. Когда я училась в то время в университете, кто-то принес статью в “Известиях” о человеке, которого прооперировали лет 12 назад. Мой сокурсник сказал: “Ты говоришь, если бы были такие операции, то у тебя не было бы вопросов”, — и положил передо мной эту статью. Как побудитель к действию. Но я училась в университете, нужно было получить образование. За 4 года учебы информации появилось больше, я читала учебники по сексопатологии. У меня сложилось ясное представление, что и как делать. Во-первых, я пошла в семейную консультацию в родном городе Вологде. Сексопатологи там, конечно, были удивлены, но сделали вид, что во всем разбираются. Выяснилось, что даже есть технология для человека, заявляющего, что собирается делать операцию по смене пола. Ему говорят: ОК, не вопрос — в психиатрическую больницу, на месяц, под наблюдение психиатров. Чтобы они убедились в том, что твое ощущение, что ты — мужчина, отличается от ощущения другого, что он зверь, Наполеон или Жанна д’Арк. В общем, нужно убедиться в твоей вменяемости. Я им выпалила: как, здорового человека, в депрессии и — в психиатрическую больницу? Но пришлось провести там месяц, перенести обследования, тесты, энцефалограммы, всякую другую фигню. В результате врачи сделали заключение, что мне не стоит делать операцию по смене пола, потому что я абсолютно незрелая личность, и это меня поломает и погубит. Потом у меня были консультации в Питере с известными психопатологами. И все мне говорили: перестань, не делай этого. А я: буду, буду, буду, буду...
С тех пор прошло несколько лет, и мне стало очевидно, что можно жить и так. Сейчас, когда я уже знаю практически все: где, за сколько это делать, до меня дошло, что делать этого совершенно не надо.
— У меня есть знакомый парень, который много лет мечтает об операции по смене пола. Он завидует девушкам, говорит: смотри, как им везет, достаточно подмигнуть, вильнуть бедрами — и мужики у твоих ног. Причем знакомиться с мужчинами и сейчас у него неплохо получается, но...
— Это серьезное насилие над природой. Если он хочет облегчить себе жизнь, то это не способ. Ведь есть много других вещей: переодевание, трансвестизм. Хотя и это чревато — побоями! Блин, ведь достаточно же мест для знакомств, полно же гей-клубов... Неужели проблема — найти себе парня?
— Хм, ему больше нравятся натуралы.
— Пусть тогда больше старается, вот и все. Смена пола — вещь крайне серьезная, что-то типа поймать преступника, разбомбив весь город. В данном случае средство абсолютно неадекватно цели.
— В каком возрасте ты разобралась в своей сексуальности?
— Ощущение, что я мальчик, у меня было лет с трех-четырех. Но родители запрещали мне так говорить. Тогда на вопрос, мальчик я или девочка, окружающие дети получали от меня ответ: полумальчик-полудевочка. Узнав об этом, родители вообще ужаснулись: “Что о нас подумают? Лучше не говори вообще ничего”.
— А кто твои родители?
— Отец у меня военный врач, мама — инженер. Поскольку отец военный, маме всегда приходилось работать по той специальности, которая была в военном городке.
— Ну и как все-таки к тебе относились сверстники?
— Мне кажется, лет до 14 никто ничего и не замечал. Ну не носит человек юбки — мало ли у кого какая дурь. Помню, друзья родителей говорили: вырастет, закончит школу, и все само собой пройдет. Еще, помню, мама в девятом классе повела меня все-таки к семейному психологу. Он мне задавал вопросы типа: нравится ли мне быть женщиной, будут ли у меня дети. Но у меня уже хватало мозгов не говорить ничего такого, что позволило бы ему заподозрить какое-то отклонение в развитии. Он получал вполне форматные ответы, сдобренные легкой щепоткой отклонения, но не более... Он все прекрасно переварил и сказал маме, что у меня просто мужской склад ума, на этой почве могут быть какие-то проблемы в жизни, но в принципе все в норме.
— Как твоя сексуальность проявлялась в школьные годы?
— Мне кажется, она была абсолютно задавлена. Дабы, чтобы не... Я не люблю конфликтных ситуаций, не люблю чувствовать себя ущемленной, страдающей, обиженной... Я по жизни выбираю или сильную позицию, или хотя бы видимость сильной позиции. Обнародовать то, что я на самом деле чувствую, в школе мне не хотелось вообще. У меня была роль абсолютно бесполого, асексуального ребенка.
— И не приходилось участвовать в околосексуальных разговорах с мальчиками, с девочками?
— Мальчики меня абсолютно не интересовали, они были примерно такие же люди, как и я. Мальчики ведь не идиоты. Если от тебя сексуальных флюидов не исходит, то зачем стараться. С девочками другая история. С девочками у меня были проявления девической дружбы, девичьей нежности. Все это мне было очень трудно переносить. Приходилось даже этого всячески избегать, чтобы себя не выдать... Вот такая история...
— А первая любовь?
— Первая любовь тогда же и произошла, но, думаю, она об этом и не знает. А если и догадывалась — сейчас это уже никому не интересно.
— Но это были цветы или стихи?
— Стихи ей посвящались, но она не знает об этом.
— А первая полноценная любовь?
— Секс появился в моей жизни довольно поздно. И это уже была далеко не первая любовь. Сейчас я вспомню, боже мой, это давно уже было... По-моему, это была девушка с моей работы. И у меня есть ощущение, что это она меня соблазнила. Я помню, что она меня неожиданно спросила на съемках в Вологде (Лена тогда работала на местном телевидении): “Что, боженька телом ошибся?”. Спросила меня в лоб, без всяких к этому оснований.
— Она к тебе что-то чувствовала?
— Она, очевидно, да. А я — еще нет. Но все завертелось. Продолжалось недолго, месяца два или три, потом так же внезапно и затухло. Мне кажется, у той девушки был период, когда она исследовала человека за человеком. Опа, появился через пару месяцев следующий человек, задержавший ее внимание, потом еще... И в этом не было ничего обидного — один стал меньше интересен, другой — больше. Мои страдания длились почему-то совсем недолго. Наверное, это было справедливо. Такая история...
— Тебе легко познакомиться с девушкой?
— Достаточно легко. Это вопрос самооценки, она у меня достаточно высокая.
— Девушка должна быть “натуральная” или лесби?
— Нет, я принципиально не имею дела с лесбиянками.
— И богатый у тебя опыт?
— Довольно-таки. Хотя я не веду никакой охоты, считаю, что целью моей жизни всегда были длительные отношения.
— Ты — моногамная?
— К сожалению, нет.
— Почему к сожалению?
— Потому что меня это мучает. Мне вот казалось, что я строю семью... Потом выяснялось, что начинают дуть какие-то ветры, и ветром приносит еще кого-то. И тогда старые отношения заканчиваются.
— Почему твоя группа называется “Бучч”?
— Это же прикол. Я-то не лесбиянка, поэтому — прикол такой. Но все это почему-то принимают за чистую монету. Мои партнеры, музыканты — вполне креативный коллектив, и мы все вместе выбрали себе такое название. Прочитали статью о классификации лесбиянок, жутко смеялись. За год нашего существования в шоу-бизнесе еще никто не понял, что это шутка. Все думают, что это декларация.
— Как ты относишься к фальшивым лесбиянкам “Тату”?
— Хорошо. Понимаешь, можно любое явление рассмотреть в разной системе координат. Скажем: полицейский бьет негра. Можно подумать: вот расист; а можно подумать: это торжество закона. Можно подумать: парень превышает свои служебные полномочия; а можно подумать: как классно, нас защищают от преступника. Для каждого факта можно найти миллион точек зрения. Я оцениваю группу “Тату” не с точки зрения их сексуальной ориентации; меня этот проект интересует как явление шоу-бизнеса. Идея продюсера реализована исключительно успешно, много успешнее, чем все остальные российские проекты. Здесь я просто преклоняюсь перед Ваней Шаповаловым, автором всей идеи. А его девочки меня просто не интересуют.
— И даже то, что они на обмане зарабатывают огромные деньги?
— Для меня они — двигатели общественного сознания, и это в конечном счете неплохо. Понятно, что Ваня играет на докторе Фрейде, и скоро, когда он переберет все возможные комплексы, “Тату”, я боюсь, закончатся. Но он наверняка изобретет что-то новенькое. Сейчас у них — онанизм. Что там еще на очереди? Инцест... Пока Ваня не переберет все человеческие грехи, наверное, он не успокоится.
Однако думаю, в этом есть некий позитивный момент. В том, что все это прививает обществу широту взглядов. Но есть и момент негативный. Сбивается, конечно, самооценка девочек, которые пока ни фига не определились. Вот это — довольно опасная вещь. Целующиеся девочки 9—10—13 лет — это сбивание с пути истинного. Гомосексуализм гомосексуализмом, но зачем делать его искусственно модным? Безусловно, “Тату” привили некую моду на это.
— В случае с “Тату” общество вдруг на ура приняло то, что обществом принимается неохотно... В чем тут секрет?
— Понимаешь, если бы это были какие-нибудь тетеньки в районе 30 лет, которые сексуально изображали лесбо-страсть, то это бы, конечно, не прошло. А так — нимфетки, малолетки, мало ли что им в голову пришло, фигня какая-то, несерьезное, подростковый протест. К тому же — все красиво, возбуждает мужчин, лолитство всякое, прекрасно соответствует основным ценностям общества. Понимаешь, вопрос не в том, что девочки могут любить друг друга. Вопрос в том: какие симпатичные девочки, посмотрите на них!
— Многие знакомые натуралы очень любят смотреть видео, где лесбиянки занимаются сексом. Спрашиваешь их: почему? Отвечают: одна девушка — хорошо, две — еще лучше.
— Конечно, есть порнофильмы, как бы лесбо, которые делаются специально для нормальных гетеросексуальных мужчин. С “Тату” — такая же история, только в ней есть флер невинности. И никто не знает, что этим девочкам придет в голову в следующую минуту. Как показывают клипы, им много чего в голову приходит.
— Тебе не кажется, что в России психология масс очень подло устроена. Ты можешь делать абсолютно все с кем угодно в постели, главное — молчать об этом. Мне недавно рассказали, что где-то специально дрессируют больших собак, чтобы они трахали женщин. И “новорусские” мужья дарят своим женам этих собак на день рождения. Короче, если ты в своей норе молча будешь делать что угодно, тебя будут воспринимать терпимо. Если скажешь о своих сексуальных предпочтениях вслух, общественность начнет изничтожать...
— М-м-м... Не знаю. Мне бы очень не хотелось, чтобы у меня так все сложилось.
— Из-за этого многие “звезды” скрывают свою сущность или даже начинают впаривать журналистам дезу про то, что у них есть “любимые женщины”, в то время как они гомосексуалисты. Но это же ущербно.
— Я не берусь оценивать. Могу сказать только, что это — самое последнее интервью, которое я даю на подобную тему. Не потому, что я что-то там скрываю или буду делать вид, что я — это не я. Просто если, допустим, самореализация Бориса Моисеева базируется на скандальности того факта, с кем он как бы спит, если его секс — его бизнес, то мой бизнес в другом. Моя задача — продвигать музыку, а не привлекать внимание к своей сексуальности. Мне уже кажется, что это во вред играет нашей группе. Мне бы хотелось это тормознуть...
— Но ведь когда ты поешь “Я люблю ее”, обязательно найдутся люди, которые спросят: почему это ЕЕ? Придется что-то объяснять. Про тексты и окончания.
— Наш проект молодой, а у меня нет сегодня, к сожалению, компании стратегов, которые знают, что правильно говорить, а что неправильно. Поэтому я действую как хочу. Наверное, совершаю какие-то ошибки. Но я четко понимаю, что, если не прекращу делать акцент на сексуальной ориентации, все накроется медным тазом очень быстро. Я совершенно откровенно хочу сказать: я не хочу быть гей-исполнителем или исполнителем для гомосексуалистов. Хотя я не против этой публики совершенно, я с удовольствием ее наблюдаю. У меня просто другая цель. Хочу, чтобы мы были универсальным проектом для всех. Ведь если артисту нечего предъявить публике, кроме своей нетрадиционности в плане того, с кем он спит и что он об этом думает, — это, извините, неинтересно. Интересно то, что он делает. Моя задача: сместить акцент с вопроса “кто ты” на вопрос “что ты делаешь”. Поэтому, я думаю, это последнее подобное интервью.
