Пока Эдуард Савенко читает тома обвинений во всех смертных грехах, Ad Marginem положил на прилавки новое сочинение Эдуарда Лимонова в эпатажной обложке — обнаженный мужской торс, украшенный надписями — Лефортово, сердечко со стрелой — и дорогим автографом: “Саша 1974 Елена”. Поближе к пупку сияют заграничные памятные знаки. По груди и по ключицам застыло вроде решетки красное название “Книга воды”. Следователи и прокуратура, очевидно, зачитали до дыр новое творение “государственного преступника”. Но разглядели ли чиновники, что Лимонов всегда был озабочен собой и до сих пор считает главным любовь к самому себе и безумную влюбленность в него красивых женщин и юных особ? Знаменательно признание: “Думаю, я был самым интересным мужиком, какого можно было достать в те годы от Владивостока до Гибралтара”.
Талантливый рассказчик Лимонов воспроизводит свою эротическую ненасытность из книги в книгу, и при такой повторяемости писателю все-таки удается удержать читательское любопытство.
Следственные тома по делу Савенко, вероятно, заполнены злонамеренными замыслами ответчика. Но эти “антигосударственные” дела для неуправляемого Эдички — всего лишь опасная, а потому заманчивая игра за спасение еще одной несчастной женщины — России. Служение этой жертвенной идее вспыхивало в нем эпизодически, в промежутках между страстями, любовными драмами и повседневным писательским ремеслом.
“Книгу воды” Эдуард Лимонов вновь соткал из своей биографии на фоне морей, рек, прудов, озер, фонтанов. Есть даже бани, сауны, дождь. Азартный сотворитель партии “в крепости у злых московитов” размышлял не о глобальных политических переменах. Он весь, без остатка — со своими любовями, с бывшими женами: Еленой Щаповой, ныне итальянской графиней Де Карли, с Наташей Медведевой, неуправляемой гордячкой, певицей, литератором. Поседевший автор теперь воспевает своих девочек, красивых и глупых. Писатель резонно восклицает: “Я не мог заниматься только их сиськами и письками. У меня на руках был груз партии”.
В своих слабостях Лимонов открыт, невероятно, по-своему, честен. Сам себе наносит удары, выворачивает свой эгоизм с особой страстью: видите, я какой. Непричесанным набором слов он рассказывает о загнанной в особняк Елене: “...Я стал с удовольствием эксплуатировать ее для своих низменных целей”. Подробности этих эксплуатаций не стану разглашать. Острая заноза — Елена — торчит в нем до сих пор глубоко. А потому похожи на месть обидные реплики Эдуарда по поводу Елены сегодняшней.
Однажды на вернисаже Михаила Шемякина в доме Нащокина я сказала Лимонову, что в “МК” недавно приходила Щапова—Де Карли, красивая, элегантная, в бежевой норковой шубке до пят. Мои комплименты по адресу нашей гостьи Эдуард выслушал с улыбкой и отпарировал: “Шубку эту я ей купил”.
Бывшие жены, конечно, постарели. Кидать камень в них как-то не по-мужски. И приходится Эдуарду живописать “холодную мраморную попку” одной из новеньких, с которой “лихорадочно пошел развиваться личный, красивый, развратный роман”. Вспоминания о Наташе Медведевой полны желчи и мужской ругани, потому что он чувствовал себя покинутым матросом: “...тогда, видимо, в муках, медленно, с томным и поганым удовольствием умирала наша с Наташей любовь. Я сам от нее уходил, головой вперед в черные дыры войн и революций”. Ревность заставляла писателя стискивать зубы и цедить грязные обвинения: “Сука, пьяная девка”. До сих пор он видит неприятную сцену: среди актеров “пьяная Наташа в чернобурке”.
Эдуарда Лимонова не в чем укорить. Он все делает с удовольствием, в том числе и обнажается. Себя и свою новую любимую писатель называет “детьми Урагана”. Однако не женщинам и девочкам адресован его совет: “Не жалей себя, напрягай безжалостно, эксплуатируй себя как собаку. Будь высокомерен, развивай манию величия, равняйся на великих. Будь строг к себе, но и радуйся победам”.
Так говорит узник, уверенный, что всеми своими сочинениями он делает бессмертными тех, с кем его сводили обстоятельства. Словно в угарном бреду он вдруг начинает кричать по адресу людей, кто когда-то в детстве вместе с ним смотрел в харьковский пруд: “Пользуясь случаем, я кричу этому сраному народу: кто вы, е. в. м. всех! Кто? не важны вы все, как мальки в той воде, стекли вы в канализацию жизни. Важен только странный мальчик в плавках, смотрящий на вас”. То есть только он важен.
Но как быть, если эти “мальки” тоже хорошо думают о себе и равняются на великих? В своих снах и упованиях, вероятно, они Лимонова даже не вспомнят. Что ж, такова людская природа.
Бывшая жена Эдички бьет романом
Роману “Моя борьба” с подзаголовком “давным-давно в Париже” Наталья Медведева предпослала эпиграф — строки из американского блюза: “Борьба за мужчину всегда превращается в борьбу с мужчиной”. Ее героиня Маша, Машка, русская эмигрантка, поющая на Елисейских Полях в столовой им. Стеньки Разина, — фигура явно автобиографическая. Писательница наградила ее отчаянным состоянием безнадежности. Ее любовь к писателю, бывшему мужу, не хочет уходить. Нутром, женским инстинктом Маша чувствует его неприкаянность и одиночество. И не перестает страдать и любить своего писателя, несмотря на его жуткую амбициозность.
Красивая, длинноногая женщина изводит себя то комплексом неполноценности, то нежеланием простить: “...как волна накатывается обида, и она буквально потеет, краснеет, звереет... И обычно напивается, вместо того, чтобы написать роман”.
У Натальи Медведевой уже есть литературная известность. Роман “Моя борьба” стал ее двойной победой — прежде всего победой над своими слабостями. И как результат — качественный прыжок в профессиональную литературу. Медведеву я читала сразу после “Книги воды” Лимонова и убедилась — повествование Натальи интереснее лимоновского пересказа, давно им же написанного. Ее книга населена людьми — не героями, а людьми просто, жалкими, открытыми и неунывающими, как певец Дмитриевич, с эмигрантской песней: “Мы открывали где-то рестораны, придумали какой-то аппарат, носили с голоду газетные рекламы и своих жен давали напрокат”.
Ревность в “Моей борьбе” — двигатель сюжета, прежде всего к Врагине, ставшей графиней. Женщина чувствует, кого больше любит писатель. Увы, не ее. Вопреки всему Медведева рисует литературного и житейского экстремиста с нежностью. Ее наблюдения точны и выстраданны. Замечательная сцена: Маша читает писателю кусочек из своего сочинения, можно сказать, списанного с собственного дневника: “Я думаю, что хотела бы умереть с Ли. Я бы хотела, чтобы он убил меня. Ему можно доверять. Он бы не испугался и, конечно же, убил бы себя потом... Я совсем уже плачу, хриплю тихо. — Что делать будем? — Что? — Что делать будем, раз так любим?”
Героиня вроде бы озабочена тем, как воспримут потомки рассказы писателя о ней: “Потомки будут удивляться — за что же он любит этого монстра, эту жуткую бабищу сорока с лишним лет?! Потому что из твоих описаний я монстр престарелый”. Что не устраивает писателя в книгах Маши? “— Про меня мало. Надо больше про меня”.
Все так и получилось: “Моя борьба” — про него. Медведева не стала размазней, как предполагал Лимонов. Написана “Моя борьба” размашисто, в том духе, как героиня дала в метро по морде “мудаку”, сбившему с нее шляпу. И у Лимонова, и у Медведевой с языка как-то непринужденно срываются иногда матерки. Но фрейдистский анализ постельных и драматических сцен с побоями и взаимными оскорблениями в романе Медведевой написан куда интереснее. “Моя борьба” заставляет читателя припомнить знаменитую фразу: “Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться”.
