В “93-м году” Виктора Гюго есть такой эпизод. Аббат Симурден, суровый республиканец, объясняет своему воспитаннику Говену необходимость, заставившую якобинцев гильотинировать короля Людовика ХVI и королеву Марию-Антуанетту. Воспитанник спрашивает учителя: казнила бы Революция детей? Да, отвечает Симурден, если бы они были дофинами-наследниками, ибо вокруг них сплотились бы обломки абсолютизма.
Владимир Маяковский в одном из своих стихотворений французского цикла описывает Трианонский дворец Марии-Антуанетты в Версале. Больше всего, пишет он, ему понравилась трещина на туалетном столике королевы. Поэт домысливает, что это след санкюлотского штыка, который был вогнан, когда повели на эшафот королеву. Именно королеву.
Эти две литературные ассоциации непроизвольно возникли в моем сознании, когда я смотрел по телеканалу НТВ очерк под названием “Жизнь за царя”. Такой заголовок, неудачный и вводящий в заблуждение, не имеет ничего общего с гениальной оперой Глинки. Правильнее было бы озаглавить эту работу “Царские гены”, поскольку в ней речь идет главным образом о подлинности преданных земле останков царской фамилии последнего российского самодержца Николая II.
Тема сия крайне щепетильная и деликатная. Любая фальшивая фраза нестерпимо режет ухо. Например, пушкинская строка “не зарастет народная тропа” применительно к месту захоронения царской семьи. Пушкинская строка из “Памятника”, который вознесся главою непокорной выше Александрийского столпа — царского памятника. Пушкин пишет о том, как он своею лирой славил свободу “в наш жестокий век” и “милость к падшим призывал”. Надо быть крайне тугим на ухо, чтобы приплетать к истории Николая II, прозванного народом “кровавым”, строки “Памятника” Пушкина, написавшего об одном из Романовых:
Самовластительный злодей,
Тебя, твой род я ненавижу.
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоем челе
Печатать проклятия народы.
Ты — ужас мира, стыд природы,
Упрек ты Богу на земле.
По-моему, так сильно о царях никто не писал…
Но я взялся за перо не для написания рецензии на “Жизнь за царя”. Она послужила лишь толчком для моих рассуждений, как и дискуссия на “Эхе Москвы” о том, следует ли переименовывать улицу Халтурина в Москве, поскольку, мол, он был террористом. Этот вопрос возник в связи с терактом в “Домодедово”.
Мы сейчас наблюдаем за тем, как под влиянием абсолютно понятных эмоций происходит смешение эпох, обстоятельств, понятий, личностей. В результате возникает внеисторический образ Террориста. Он противопоставляется Власти, тоже внеисторической, которая всегда права и неприкосновенна.
Но давайте заменим слово “террорист” на слово “тираноборец”, вспомним республиканцев Брута и Кассия, заколовших Юлия Цезаря. Вспомним Шарлотту Корде, эту Фанни Каплан Французской революции, заколовшую “друга народа” Марата. В Германии граф фон Штауффенберг и его соратники по, увы, не удавшемуся покушению на Гитлера считаются национальными героями. А мы разве не поставили бы памятник тому, кто убил бы Сталина в первой половине 1930-х и, быть может, спас нас от Большого террора, террора реального?!
Вот почему для меня являются героями и декабристы, и народовольцы: и Пестель, и Халтурин, и Рылеев, и Желябов, и Бестужев, и Засулич. Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова за то, что тот повелел высечь студента Боголюбова, не пожелавшего снять перед ним головной убор. Какое удивительное совпадение! Оказывается, один из расстреливавших царскую семью чекистов был сыном человека, тоже подвергшегося порке за то, что не снял шапку перед венценосцем. В “Жизни за царя” его внук рассказывает, как его предок-чекист сохранил эту шапку и напялил ее на свою голову, когда предстал перед Николаем II перед его расстрелом.
Народ веками срывал шапку с головы перед царями и его сатрапами, а “зазевавшиеся” теряли вместе с шапкой и голову. Убитым рабам и крепостникам несть числа. Статистика сохраняет лишь имена властителей, погибших от руки тираноборцев и только поэтому причисленных к лику святых. Среди них вы не найдете жертв утра стрелецкой казни, Ходынки, “столыпинских галстуков” и Петропавловской крепости. Видите ли, не те головные уборы они носили, картузы вместо корон!
Дом в Тбилиси, где я родился, нависает над улицей-подъемом, носившей имя Арсена Джорджиашвили. На этой улице он бросил бомбу в карету, в которой ехал генерал Грязнов, руки которого были по локоть в крови трудового люда. Грязнов был убит. Джорджиашвили казнили. Народ сложил о нем песню, которая кончалась словами: “Не плачь, мать. Не плачь, отец. Я избавил страну от чумы!” Не знаю, переименована ли сейчас улица Джорджиашвили, но я был бы решительно против этого. Как и против переименования улицы Халтурина. Нельзя смешивать в одну кучу тираноборцев-героев и бандитов-террористов.
И еще раз о “Жизни за царя”. Большая часть этого телеочерка посвящена генетическому поиску подлинности останков Николая II и его семьи. Сие, конечно, увлекательно. Но куда важнее изучить гены рабства в нашем народе, их удивительную устойчивость и живучесть.
Нельзя без тошноты наблюдать за тем, как россияне ХХI века, словно холопы и крепостные далеких столетий, лебезят перед “осколками империи” — всеми этими подлинными и мнимыми великими и просто князьями, графами и баронами. Как приседают и изгибаются перед ними, как восхищаются их произношением — петербургско-английским или московско-немецким. Как водят вокруг них хороводы лакейского умиления, как испытывают оргазмическое наслаждение, обращаясь к этим прохвостам со словами “ваша светлость” или “ваше сиятельство”. Неудивительно, что для этой публики Николаи “палкины” да “кровавые” выглядят святыми и без церковной канонизации.
Чехов пытался выдавливать из себя по капле раба. Мы же сейчас поглощаем его, как водку. И ревем при этом, как апулеевы ослы: “Мы — не рабы, рабы — не мы!” Если верить Ветхому Завету, Моисей водил свой народ сорок лет по пустыне, чтобы выветрить из него дух рабства. Цари да генсеки веками водили наш народ за нос. И когда кто-нибудь из нас, дошедший до ручки, хватался за кистень или динамит, его объявляли или разбойником, как Пугачева и Разина, или террористом, как Халтурина и Джорджиашвили. А цари у нас проходили и продолжают проходить по графе “святые”. Убивая нас, сами они становились УБИЕННЫМИ, но никогда не убитыми, эти самовластительные — по Пушкину — злодеи, служившие упреком Богу на земле.
А теперь вернемся в “Домодедово”.
Скоро посадка, надо спешить... 20-летний юноша, подорвавший себя и унесший жизни десятков невинных людей, не был ни тираноборцем (это ему только казалось), ни террористом (это ему приписывают). Он был просто ходячей взрывчаткой.
Ходячими взрывчатками были и молодые женщины, подорвавшиеся в московском метро. Настоящие террористы — это стоявшие за их спиной большие дяди, которые начиняли их тела динамитом, а главное — их мозги “патриотическими” идеями жертвенности.
Северокавказский терроризм невозможно победить, опознавая уже подорвавшихся и хватая их родственников. Это все равно что лечить фурункулез, выдавливая каждый фурункул по отдельности и густо заливая его зеленкой. Здесь необходима комплексная социально-политическая и идеологически-психологическая терапия. Борьба против терроризма — действительная и действенная — это битва за умы и сердца будущих ходячих взрывчаток. А эту битву мы пока что проигрываем.
Неопровержимое свидетельство тому — катастрофически уменьшающийся возраст ходячей взрывчатки. Это означает, что идущие на смену своим отцам и матерям юноши и девушки Северного Кавказа мужают не с молоком родительницы на губах, а с горьковатым привкусом пороха.
Если так будет продолжаться и впредь, то из этой молодежи вырастут заматерелые террористы, а роль ходячей взрывчатки перейдет уже к их детям. Больше того, если подобная эстафета поколений продолжится и далее и не будет прервана вышеупомянутой государственной терапией, то произойдет самая страшная метаморфоза: ходячие бомбы, превратившиеся в террористов, станут тираноборцами…
И под конец вопрос на засыпку: кем были князь Юсупов и думец Пуришкевич, убившие Распутина? Террористами или русскими патриотами?
