Давно известно, что смена высокопоставленного чиновника вызывает “повышенное слюноотделение”
у его коллег, которые рассматривают такую ситуацию как удобный случай, чтобы перетащить что-нибудь из хозяйства ушедшего в свою зону ответственности. Похоже, что смена персон в кресле министра сельского хозяйства стала подтверждением этой традиции.
Как стало известно “МК”, из Министерства природных ресурсов и экологии в адрес премьера Владимира Путина ушло письмо, в котором предлагается перевести все российское охотничье хозяйство из компетенции Минсельхоза в Минприроды.
Более того, как рассказали “МК” осведомленные источники, в ходе недавнего пребывания главы Минприроды Юрия Трутнева в Приморском крае, где он проверял подготовку к саммиту АТЭС-2012 и посещал заказники, некоторые члены его делегации намекали, что передача охотничьих животных в Минприроды уже-де фактически решена.
Если даже это обстоит так на самом деле, то поводов для радости тут не видно. Начнем с того, что основная часть полномочий Минприроды относится к использованию невозобновляемых природных ресурсов — полезных ископаемых. А там, где они распространяются на объекты животного мира (кстати, в преамбуле Положения о министерстве сразу введено ограничение — “за исключением объектов животного мира, отнесенных к объектам охоты”), миссия ведомства осуществляется, исходя из двух ключевых принципов — запрета и охраны. Между тем деятельность ныне существующего Департамента охотничьего хозяйства Минсельхоза России строится на реализации иных принципов: охрана — воспроизводство — использование — создание рабочих мест — производство и реализация продукции охотничьего хозяйства.
Да, охотничье хозяйство в России находится на далеком от должного уровне. Площадь страны превышает 17 млн. кв. км, и около 15 млн. из них — это охотничьи угодья. На всей этой территории обитает около 60 видов животных и 70 видов птиц, которые являются объектом охоты. И финансовая отдача от отрасли еще очень невелика. В Венгрии, например, находящейся в центре Европы, оборот охотхозяйств составляет 13% от всего товарооборота в сельском хозяйстве. В США финансовый оборот охотничьей отрасли достигает 45 млрд. долларов, а в некоторых африканских странах за счет доходов от охоты формируется до 60% бюджета. Слава богу, мы не в Африке живем, у нас кроме зверя еще много чего есть. Но профессионалам отрасли давно понятно, что современное понятие охоты в корне отличается от принятого в обществе стереотипа, проистекающего из стандартного природопользования: кого вижу, того и стреляю. Пусть пока, как справедливо замечают эксперты, потенциал отрасли в России используется в лучшем случае на 10%, в последние два года появились объективные предпосылки для улучшения ситуации, положительные сдвиги.
Что это означает? Управление современным охотхозяйством не сводится лишь к распределению лимитов изъятия охотничьих животных и традиционному добыванию. В стране растет количество охотпользователей, которые заняты охраной, воспроизводством дичи, интенсификацией охотничьего хозяйства. При этом, что характерно, охотпользователи, которых сейчас насчитывается уже более трех тысяч, обеспечивают не только учет и использование, но и воспроизводство животного стада, и даже его рост, платят налоги от хозяйственной деятельности. Не считая того, что каждый охотпользователь дает как минимум от 20 до 100 рабочих мест. Речь идет о примерно 120—150 тысячах рабочих мест среди селян. Как правило, там, где традиционные растениеводство и животноводство не имеют никаких шансов. Интенсификация, если рассматривать охотничье хозяйство именно как отрасль, позволяет увеличить его доходность и эффективность в 2—3 раза. И, как это ни парадоксально, в результате интенсивного развития отрасль не уменьшает, а увеличивает поголовье дичи и зверя. Как это, например, произошло в ЮАР, где, после того как сделали ставку на развитие трофейной охоты, численность диких животных выросла в 4 раза, но не сама по себе, а ввиду четких решений госорганов и труда их охотпользователей. Грубо говоря, современное охотничье хозяйство занимается тем же животноводством, только с дикими животными. И включает в себя учет, воспроизводство, изучение, дичеразведение, акклиматизацию, реакклиматизацию, опытные работы, расселение ценных видов охотничьих животных и т.д.
Есть и еще один немаловажный аспект. Охота — это не только досуг. Это еще и мясо. По самым скромным подсчетам, ежегодный объем мяса диких животных составляет 3—3,5% от общего производства мяса в России. Получается, что в прошлом году за счет охоты и охотничьего хозяйства на столах россиян появилось дополнительно 200—230 тысяч тонн к 6,2 млн. тонн произведенного мяса.
Если же учесть, что в России свыше 3 миллионов человек являются охотниками, то впору признать, что такое количество людей, сравнимое с населением небольшого государства, дает дополнительный стимулирующий эффект тем отраслям промышленности, которые обслуживают их потребности. В частности, в экипировке (легкая промышленность), оружии, боеприпасах, транспорте и так далее.
Что произойдет в случае передачи охотничьих животных в Минприроды? Даже если не учитывать стандартную позицию ведомства, которое практически всегда готово воспользоваться любой причиной или предлогом для запрещения охоты? Как, например, это было в 2005-м, когда не без участия Минприроды охота на медведя так и не была открыта. В результате чего расплодившиеся животные стали испытывать дефицит корма, выходить из лесов и не только наносить вред сельскому хозяйству, но даже нападать на людей. Или, если даже не обращать внимания на то, что у Минприроды нет специалистов охотничьего хозяйства, представим, что они каким-то чудесным образом откуда-то появились… Что будет-то? Понятно, что Минприроды России интересует не отрасль, а лишь охотничьи животные и охота, которая является технологическим процессом отрасли.
Между прочим, специалисты охотничьего хозяйства — биологи-охотоведы — всегда готовились в сельхозвузах.
Очередной бюрократический передел парализует отрасль как минимум на год. Пока будет происходить сдача дел и передача полномочий, пока будет составлено новое положение о министерстве, которое надо еще согласовать во всех инстанциях, пока выделят помещения, установят источники финансирования, наберут штат специалистов, которым потребуется еще полгода, а то и больше, чтобы войти в курс дела. Охоты в этот период не будет уж точно. Одни уже не смогут разрешить, другие еще. А в регионах, где, собственно, и происходит охота, все затянется на несколько лет. Процесс выбьет из отрасли даже тех немногих профессионалов, которые еще остаются в ней.
Не слишком ли дорого придется заплатить, да еще в условиях кризиса, за передачу полномочий? У 3 миллионов россиян настроение от этого явно не улучшится. А что делать тем, кто занят в отрасли? Инициатива по передаче представляется крайне неудачной. Тем более что у Минприроды сейчас дел хоть отбавляй в традиционной сфере деятельности — ситуацию с разведкой и добычей полезных ископаемых трудно назвать хорошей. Те же газовики снизили объем добычи в первом квартале на 15%, падает добыча нефти — и в значительной степени это вызвано истощением существующих месторождений.
“МК” не первый раз обращается к теме охоты. Мы уже знаем, как охотники становились жертвой административного рвения. В 2004-м в результате административной реформы в Минсельхозе был ликвидирован охотдепартамент. Причем не нашлось ни одного органа, который бы взялся исполнять его функции. В результате мы просто потеряли любую статистику по добываемой дичи. А отрасль оказалась отброшенной на годы назад. Тогда, в 2004-м, с обращением к правительству в “МК” и других изданиях выступали ученые, биологи-охотоведы и другие специалисты, которые расписали все последствия упразднения охотдепартамента. Их аргументы министром сельского хозяйства Алексеем Гордеевым были услышаны лишь в 2006 году, когда департамент в структуре министерства воссоздали. И результаты его деятельности не заставили себя долго ждать.
Сейчас происходит нечто, по результатам подобное тому решению 2004-го. Но мы все же надеемся, что правительство еще раз оценит последствия шага, который ему предлагают сделать. И выберет правильное решение. Здесь все пока на уровне намерений. И потому скорректировать решение проще.
