В этом году у немцев есть хороший повод попраздновать: 20 лет назад пала Берлинская стена. А 13 августа исполняется очередная годовщина начала ее возведения в 1961 году.
Недавно, аккурат к юбилею падения Берлинской стены, ведущие немецкие СМИ раструбили сенсацию: Немецкий историк случайно (!) в Президентском архиве РФ наткнулся на секретный протокол телефонного разговора, в котором Никита Хрущев и Вальтер Ульбрихт решили судьбоносный вопрос. При этом товарищ Хрущев все талдычит геноссе на другом конце провода про кукурузу, а тот, тонкий тактик и хитрый плут, «устраивает ловушки», «забрасывает удочки» и в итоге буквально заставляет Хрущева дать добро на закладку первого камня.
Журналист «МК» достал копию тайного протокола и выяснил некоторые его секреты. В этой запутанной истории ясно по крайней мере одно: все было совсем не так.
Такой разговор действительно между советским лидером и первым секретарем ЦК СЕПГ был – но не по телефону, а личный. В Кремле, 1 августа 1961 года. Лидеры беседовали 2 часа 15 минут, через переводчика, а запротоколировал беседу на русском языке кремлевский стенографист В. Коптельцев.
«Ну да, журналисты действительно приукрасили», - признается Матиас Уль, сотрудник Германского Исторического Института в Москве, обнаруживший документ. Который, к слову сказать, был рассекречен два года назад и уже опубликован в научной литературе. А с ляпом про телефон получилось и вовсе комично – это из сюжета берлинского театра им. Максима Горького, который поставил к юбилею художественный спектакль, в котором Хрущев разговаривает с Ульбрихтом по телефону.
Эксперты сошлись в одном. Сенсация в том, что протокол наконец-то дает четкий ответ на вопрос, кто принял решение о Стене. И это – Хрущев.
***
Протокол достаточно внимательно прочитать. Хрущев говорит спокойно, развязно, иной раз чертыхаясь и даже вставляя крепкое словцо. И именно он первым затрагивает болезненную тему: «Я просил нашего посла изложить Вам мои соображения о том, чтобы использовать создавшуюся ситуацию напряженности с Западом и окружить железным кольцом Берлин. Это легко объяснить: нам угрожают войной, и мы не хотим, чтобы к нам засылали шпионов. Такое объяснение немцы поймут». То есть Хрущев дает понять, что времени на раздумья не осталось и альтернативы нет.
Ульбрихт, наоборот, волнуется и отвечает неуверенно: слишком много в ГДР накопилось проблем. «У нас в течение двух месяцев не было в продаже картофеля. Это очень плохо. (…) Кроме того, потребление масла у нас растет, и масла не хватает. (…) Мы уже начали проводить замораживание заработной платы, но не можем объяснить это населению…». Хрущев не скрывает иронии: «Но чтобы у немцев не было овощей! (…) Когда два года назад я был у вас на съезде, все было хорошо. Что же случилось? Вы же хотели догнать ФРГ в 1961-1962 гг.?», «У вас много убежало инженеров. Подумайте, может быть, нам дать вам своих инженеров? Они не убегут», «Мы же строим у себя крейсера, атомные подводные лодки, которые быстрее и лучше американских. Значит, можно это сделать. Очевидно, ваши сказали: мы достанем. Ведь мы же вам платим за это, а не задаром получаем. В таком положении я больше обвиняю ГДР – кого же мне еще обвинять. (…) Ведь мы уже три года разговариваем по этому вопросу. Может быть переводчик нас плохо переводит?».
От экономических вопросов они переходят к главному: как построить стену?
Хрущев настроен бескомпромиссно и играет ва-банк: «Тогда бы вы действовали в интересах Варшавского договора, а не только в ваших собственных интересах. Я считаю, что наши войска должны создать такое кольцо, а контролировать будут ваши войска. Во-первых, это надо сделать до заключения мирного договора. Это будет способом нажима, покажет, что мы подходим к этому вопросу серьезно, а если нам навяжут войну, война будет. Во-вторых, это вам поможет, так как сократит бегство».
Громом среди ясного неба «добро» генсека не стало. «После этого, 3-5 августа, в Москве было совещание первых секретарей компартий стран-участниц Варшавского пакта, на котором и объявили о решении строить стену, - объясняет профессор истории из Киля Уве Лисцковски. – Решения ждали, и оно было принято как должное». Эксперт объясняет простую вещь: глупо делать выводы из отдельного взятого протокола. Переговоры велись постоянно, и исследователям известно, что постройку «стены» готовили, а не придумали на раз-два. Главное было решить, когда.
***
Ульбрихт: Теперь о закрытии границы. Какой лучше установить срок? (…) Политбюро решило, что берлинский магистрат на этой неделе примет решение о регистрации всех гренцгенгеров. Это даст небольшие практические результаты, но подведет людей к закрытию границы, подготовит дальнейшие мероприятия.
Хрущев: Сколько у вас таких лиц?
Ульбрихт: Официально по Берлину 75 тыс. человек, но на деле больше. На этой неделе Эберт обратится к населению ГДР с просьбой отказаться от поездок в Берлин до нормализации положения. Одновременно прекратится автобусное сообщение с Берлином. Однако люди спросят, почему им нельзя поехать в собственную столицу. Это надо объяснить.
Хрущев: Это нельзя допускать, они должны иметь возможность ездить в свою столицу.
Ульбрихт: Технически мы можем подготовить это в две недели.
Хрущев: Проводите это, когда захотите. Мы можем пойти на это в любое время.
Двум лидерам оставалось только договориться о технических деталях «мероприятия», но из разговора понятно, что все было уже «на низком старте».
Хрущев: Надо опубликовать совместное коммюнике, в котором в интересах социалистических стран просить ГДР закрыть границу. Вы это сделаете по нашей просьбе. Это не ваш внутренний вопрос, не экономический вопрос, а большой общеполитический вопрос.
Ульбрихт: Мы согласны с объяснением этого вопроса с точки зрения большой политики. Но надо подготовиться к экономическим мероприятиям. (…)
Хрущев: Я придерживаюсь другого мнения. До введения нового режима на границе вы не должны ничего разъяснять, так как это увеличило бы бегство и привело бы к созданию пробок. (…) Мы сейчас оставим вам время – одну-две недели, чтобы вы подготовились экономически. А затем вы созовете парламент и объявите соответствующее коммюнике: «С завтрашнего дня устанавливаются посты, и проезд запрещается. Кто желает проехать, может это сделать только с разрешения определенных властей ГДР». Тогда будет установлен такой порядок, чтобы не пускать вообще в Берлин, а затем и на границе Берлина с Западом. Если же этот вопрос поставить сейчас, то обыватели – а русские и немецкие обыватели одинаковые – попытаются уйти. При этом могут создаться пробки на подступах к Берлину, то есть будет определенная демонстрация.
Ульбрихт: Это правильный довод.
(…)
Хрущев: Если закрыть границу, то американцы и западные немцы будут довольны. Посол Томпсон говорил мне, что это бегство причиняет неприятности западным немцам. (…) У меня один технический вопрос. Как будет осуществляться контроль на улицах, одна сторона которых находится в ГДР, а другая – в Западном Берлине?
Ульбрихт: У нас есть определенный план. В тех домах, который имеют выход в Западный Берлин, мы этот выход замуруем. В других местах установим заграждения из колючей проволоки. Проволока уже подвезена. Все это можно сделать очень быстро.
***
Все именно так и случилось. В те сроки, которые установил Хрущев. Ночью 13-го августа, в 1.05 над Бранденбургскими воротами погасли огни. Через шесть минут восточноберлинское радио передало срочное сообщение о том, что правительство ГДР вводит новый порядок – ради надежной защиты советского лагеря.
Теперь историки определились, кого винить. «Хрущев, без сомнения, вождь, эдакий строгий учитель, а Ульбрихт – покорный ученик», - говорит профессор Лисцковски. Открытым остается вопрос: кому принадлежит сама идея строительства стены? Так что точки над «i» расставлять, похоже, еще рано. К тому же есть и третье мнение. Я дала прочитать документ известному российскому эксперту в области криминалистики и психиатрии Михаилу Виноградову, который знал Хрущева и его семью лично. Он уверен на сто процентов: наделавший столько шума протокол стенограммы – чистой воды фальшивка, причем очень грубая. «Хрущев так даже говорить не мог!» - считает он.
