Много воды утекло с тех пор. Приход получил статус женского монастыря. Искусствоведы определили: росписи принадлежат ученикам Алексея Венецианова, а несколько — и самому мэтру. Заговорили о скорейшем восстановлении храма. Но, кажется, никому, кроме двух послушниц, несущих на своих плечах все монастырское хозяйство, до памятника архитектуры нет дела. Ни дух Шаляпина, чей бас каждое лето раздавался с клироса Никольского собора, ни монахи-нестяжатели, якобы переселившиеся сюда из погрузившегося под воду Китеж-града, ни многокилометровые подземные ходы, ни сами собой восстанавливающиеся фрески не помогли храму попасть в очередь на реставрацию.
Да и зачем, когда росписи проявляются без мирской помощи?..
Каждый день, отслужив вечернюю службу, инокиня Иоанна с веником и совком в руках спешит в Никольский собор — подметать осыпавшиеся росписи.
— Вот здесь еще не так давно было Генисаретское озеро, по водам которого ходил Спаситель. А теперь, видите, почти весь «водоем» — на полу, — послушница аккуратно собирает кусочки штукатурки в совок, относит их к входу в храм. Там из опавших фрагментов уникальной росписи уже вырос внушительный холм.
— Наверное, надо было бы выбросить их. Но руки не поднимаются. Мы верим: когда-нибудь в обитель придут реставраторы. Тогда они смогут собрать уникальную настенную живопись — как пазл...
Пока же работу реставраторов выполняет сам храм.
В то время как на одних стенах фрески осыпаются, на других, наоборот, появляются все новые фрагменты. Сами насельницы уже настолько привыкли к чуду, что порой и не замечают открывшихся картин. Говорят, это как с детьми: хоть растут они на твоих глазах, а видят изменения только приезжающие раз в год бабушки.
Но от пытливого взгляда паломников, приезжающих в пустынь не только из Твери, но и из Москвы, ничего не скроется.
— Надо же, у Марии Магдалины ручка проявилась! — Елена, одна из таких преданных паломниц, поднимает взгляд к куполу собора, расписанному библейскими сюжетами. — Еще год назад у блудницы, омывающей стопы Иисуса миром, вместо одной из ручек было что-то вроде культи. Теперь же можно рассмотреть кисть, даже изящные пальчики, сжимающие локон…
Взгляд паломницы скользит по стенам — будто сканирует их.
— Ой, матушка, и колонна проступила! — Елена толкает в бок инокиню Иоанну. — А ведь в последний мой визит на этом месте было розовое пятно…
Спрашиваю послушницу, как фрески выглядели раньше. Вместо ответа инокиня разворачивает пожелтевшую от времени газету. Одного взгляда на черно-белые иллюстрации достаточно, чтобы признать: на месте некоторых, ныне детально прорисованных картин еще недавно были лишь силуэты.
— Мы очень жалеем, что не сфотографировали десять лет назад нашу главную достопримечательность — фреску «Тайная вечеря», занимающую все стену одного из приделов. Это ведь сейчас краски поражают яркостью, словно и высохнуть толком не успели. А когда я приехала сюда, виден был только краешек росписи.
Черный от грибка, закрытый сетью строительных лесов — таким храм предстал перед глазами двух послушниц.
Леса соорудил еще отец Геннадий, предыдущий настоятель. Это ведь при нем фрески начали «оживать». Тогда на восстановление уникального храма обещали изыскать средства. Но денег хватило лишь на то, чтобы подлатать крышу и побелить стены с внешней стороны.
За десять лет, что прошли в ожидании реставраторов, леса подгнили, доски стали осыпаться. Послушницы решили их разобрать. Освобожденный от лесов храм «задышал», и фрески начали интенсивно обновляться — будто ожили.
— Едва ли не каждую неделю я приходила и видала: здесь веточка «нарисовалась», там глазик проступил… Проявились одеяния, размытые раньше глаза апостолов стали четкими. А взгляд Спасителя начал будто светиться изнутри, — вспоминает матушка Иоанна. — Да, в Интернете это явление называют чудом. Я же считаю, что это Божья благодать. Так Спаситель среди разрухи показывает нам свое присутствие.
Из аудиторов в монахини
Казалось бы, у Николо-Теребенского монастыря есть все, чтобы стать культурной и духовной Меккой. Его более чем пятивековая история буквально овеяна легендами и преданиями.
— Считается, что именно сюда переселились монахи-исихасты из Китеж-града — ушедшего под воду города праведников. Конечно, это всего лишь легенда. Но когда разобрали часть монастырской стены, под кладкой нашли несколько келий высотой не больше полутора метров. Монахи могли в них находиться только в сидячем положении. До революции же местные крестьяне передавали из уст в уста другое предание — об исчезающих старцах. Якобы заметят среди деревьев фигуру в черном облачении, а спустя минуту глянут — на том месте пустота. И только сейчас стало ясно, что под монастырем идут два подземных хода. Один — к берегу реки Мологи, второй — в монастырский бор.
— Я уверена, если бы сюда пришли ученые, они бы обнаружили еще много секретов. Например, почти не изучена подземная церковь, где местные детишки видели в подземных помещениях каменные гробики. Но реставраторы к нам не едут. Деньги не выделяют даже на противоаварийные работы. Сами поддерживаем, насколько хватает сил. А их с каждым годом становится все меньше...
Это мне рассказывает уже настоятельница — матушка Ольга. Раньше экскурсии по монастырю были ее прерогативой. Но уже шесть лет, с тех пор, как в ее автомобиль на огромной скорости въехала фура, матушка передвигается только с палочкой. Три с половиной месяца в гипсе — и неутешительные прогнозы врачей о полном отказе ног. Другая бы на ее месте отчаялась, впала в депрессию. Но матушка Ольга не только заново научилась ходить, но и подняла на ноги монастырское подворье.
Сейчас в монастырском хозяйстве — почти сорок коров. Ничего вроде бы удивительного. Но эти коровы — едва ли не «последние из могикан» в этих местах. Деревенские всех своих перерезали. Пасека — опять же единственная на весь район. Трактор — надо ли говорить, какая это редкость? Матушка верит: благополучная жизнь в сельской глубинке невозможна без возрождения духовного. Потому упорно, по камушку, собирает веру в крошечном поселке.
А ведь первое время сельчане смотрели на нее как на сумасшедшую. «Куда ей, городской, обитель поднять!» — шушукались за спиной.
— По первости сложно было, — соглашается настоятельница. — Да и такая разруха здесь творилась! Если храмы прежний приходской священник отец Геннадий худо-бедно подновил — где прохудившуюся крышу подлатал, где двери поставил, — то келейные помещения были совсем не приспособлены для жилья. Батюшке они не были нужны: сам он жил в поселке.
В окнах вместо стекол — целлофан. Отопление — с помощью буржуйки, вода только из колодца — такой встретила матушку обитель.
— Сейчас страшно вспомнить: спать ложилась в пальто и шапке. Лампадки, стоило только их зажечь, сразу гасли от сквозняков…
Но этот полуразрушенный монастырь для матушки — в миру главного аудитора крупной фирмы Татьяны Назмутдиновой — оказался желаннее, чем благоустроенная квартира и ежедневная гонка на работе.
— Я же раньше занимала серьезную должность: была бухгалтером одного из управлений министерства промышленного строительства Украинской ССР. Выше — только главный бухгалтер министерства. Если бы супруга-военного не перевели в Тверскую область, стала бы главбухом. Но и здесь карьера пошла в гору: сперва трудилась рядовым аудитором, потом — главным…
Успешную карьеру разрушило расставание с мужем. Но не оно, говорит матушка, было главной причиной ухода от мирской жизни.
— Будучи аудитором, я часто ездила по городам России. И везде встречала одиноких женщин, которым не то что помочь — утешить никто не может. От одиночества одни лезут в бутылку, другие уходят в работу. Тогда-то я и подумала, что монастырь — наверное, единственное место, где они могли бы найти утешение.
В 2004 году она приехала в обитель на Крестный ход. Уезжая, обронила фразу: «Счастлив тот монах, который будет восстанавливать эту стену».
А спустя два месяца приехала в пустынь уже в качестве настоятельницы.
Несколько месяцев матушка жила в обители в одиночестве: успевала и снег убрать, чтобы спешащие на службу бабушки не увязли в сугробах, и полы в храме помыть, и кое-что подлатать. Пока зимним вечером не постучались к ней в ворота двое помощников.
— Ну как помощники — бомжи. Такие ведь по всем монастырям скитаются в надежде на кров и ночлег. Перезимуют, а по весне уходят — как мартовские коты. Вроде и не место им в божьем доме, а выгнать жалко — замерзнут. Вот и ко мне прибились двое. «Мать, пусти переночевать!» — дыхнули перегаром. Потом помылись, протрезвели — да так и остались у меня до лета. Помогли мне отремонтировать келейную, вставить окна. Один потом пить бросил, в семью вернулся. А второй... — матушка Ольга опускает глаза. — Так и сгинул где-то.
Игуменья вспоминает: хорошие были мужики, хозяйственные. Уходя, умыкнули уже в свое хозяйство циркулярную пилу и дрель. Но матушка на них не осерчала. Тем более что один из тех мужиков помог ей найти один из чудотворных образов.
«Наши иконы заказали, чтобы сделать из них шифоньер...»
— Копался он как-то в мусоре на чердаке келейной и нашел почерневшую от времени доску. Сперва решил: в хозяйстве пригодится. Приспособил в качестве столешницы. А спустя несколько дней пришел в столярную и обомлел: на доске стал проступать лик…
Так в Николо-Теребенском монастыре обрели еще одну чудотворную икону. Причем древние образа здесь тоже восстанавливаются сами собой — как и фрески.
— Первое время все иконы были покрыты будто серой поволокой. Теперь же они яркие, будто написаны несколько лет назад. А ведь некоторым из них по меньшей мере пять веков, — говорит игуменья.
С одним из древних образов — Николая Чудотворца — связана легенда об основании монастыря. В XV веке все окрестные земли принадлежали помещику Михаилу Обудкову. Он-то и задумал построить в родных пенатах церквушку. Выстроил храм, принес в него родовую икону Николая Чудотворца. Но на следующий день образа в церкви не оказалось. Нашли его крестьяне в паре километров, висящим на березе. На следующий день история повторилась. Тогда-то Михаил понял: сам святой указывает ему место для строительства храма. Деревянное строение разобрали и перенесли на новое место. Было это в 1492 году.
— Исцеляет эта икона ото всех болезней, помогает в работе, в семье, — рассказывает инокиня Иоанна. — А другая, Теребенской Божией Матери, помогает избавиться от вредных привычек. Но чаще всего к ней едут за детками бесплодные пары. Потом приезжают уже с малышами — крестить…
Были в обители и еще четыре чудотворные иконы. Но в ночь с 6 на 7 февраля прошлого года замок в Никольском соборе перерезали, сигнализацию отключили, а иконы вынесли.
— В ту же неделю в округе еще одну церковь ограбили, взяли 12 икон, — говорит настоятельница. — Вообще же за полтора года в округе ограбили 35 храмов.
Преступников взяли спустя несколько месяцев. Оказалось, в Тверской области орудовала целая преступная группировка, специализирующаяся на ограблении храмов. Иконы они прятали в подполе частного дома. Оперативники перерыли весь подвал, но драгоценных образов из Николо-Теребенской обители так и не нашли.
Матушка признается: чтобы выяснить судьбу икон, она даже обращалась к ворам. Тут-то ей и рассказали, что на ее иконы был заказ.
— Якобы понравились наши образа одному частному коллекционеру. Меня предупредили: будут еще попытки пробраться в храм. Так и вышло: однажды молодой человек прямо во время вечерней службы попытался умыкнуть образ. Но тут же кинул его, будто обжегся…
Рассказали матушке и о судьбе, которая была уготована украденным из других обителей ликам.
— Ведь брали все подряд, невзирая на ценность и возраст. Как мне рассказали, нужны были не сами образа, а доски, на которых они написаны. Якобы на Западе фирма какая-то взялась делать из этих досок очень дорогие гарнитуры…
Странные жители поселка Труженик
— А что, действительно за последние годы вам ни рубля не выделили? — возвращаю я матушку к разговору о хлебе насущном.
— Последний раз средства нам выделяли в 2006 году. Их хватило на то, чтобы восстановить купол. Недавно всплыло: деньги нам выписывали еще последующие три года, что называется, по инерции. Но до нас они не доходили — исчезали в Твери. Но меня удивляет другое: иногда миллионы дают на те монастыри, где остались только стены. У нас же сохранилась уникальная роспись — пока в приличном состоянии — и ни рубля.
— А трактор, что стоит во дворе? Может, логичнее было бы не покупать его, а эти деньги пустить на реставрацию?
— Его нам подарил один меценат. Но он используется не только для нужд монастыря. Местные жители, чуть где трубу прорвало, сразу к нам бегут. От властей помощи не дождешься. Да и техники у них нет. А потом — смешно сказать: эти же жители на нас сами и жалуются.
Матушка Ольга признается — ее отношения со старожилами поселка Труженик описывает известная поговорка: не делай добра, не получишь и зла.
— Не так давно прибежала бабушка из соседнего населенного пункта: трубу прорвало. Мы, конечно, откомандировали трактор и нашего механика. Так кто-то из местных взял да и нажаловался в ГИБДД. Мол, трактор наш без номеров ездит…
Но игуменья уверена: нет в этом вины самих жителей.
— Десятилетиями советской властью культивировалось негативное отношение к церкви. В Благовещенском соборе были мастерские, в Никольском — склад удобрений, потом — хранилище мертвой птицы. Там же, где сейчас восстановили святой источник, — танцплощадка. Людям, которые выросли на убеждениях, что церковь — это зло, непросто измениться.
Но они стараются.
— В прошлом году мужчины из поселка помогали нам дрова пилить, картошку убирать. Урожай мы почти не продаем — развозим по монастырям, у которых нет земли, и детским домам.
Но мечта игуменьи — создать свой православный приют в стенах обители. Уже есть и соответствующее разрешение, и кирпич — он остался после разбора птицефабрики. Есть даже первые воспитанники.
Пока мы с матушкой Иоанной обходим окрестности, у наших ног все время вьется девчушка лет пяти. «Доча, иди погуляй, не мешай нам с тетей беседовать», — матушка гладит девочку по голове, поправляет выбившиеся из-под платка волосы. Когда малышка отходит, объясняет:
— Маму Вареньки, бродяжку, привезли к нам, можно сказать, из родильного дома. Но до девочки ей дела не было. Представьте, захожу я в их келью — стены разве что инеем не покрываются, а дочка сидит в одной распашонке. Потом мамаша упорхнула, на прощанье написав отказную на девочку…
А в монастыре решили оформить на крошку опекунство. Сейчас документы готовят. Похожим образом в Николо-Теребенской обители оказался и парень с синдромом Дауна. Но монастырю по силам прокормить еще несколько десятков обездоленных ребятишек.
— Мы бы и педагогов для них наняли. Но пока нет жилья для ребят, ни о каком приюте не может быть и речи. А без санкций Минкульта мы не можем даже гвоздя в стену вбить. Ведь комплекс — памятник архитектуры. Должны приехать реставраторы. А они к нам не торопятся...
Реставраторы: «Никакого чуда здесь нет...»
Справедливости ради стоит объяснить: ученые несколько раз приезжали в обитель. Правда, интересовало реставраторов не столько чудесное обновление фресок, сколько их авторство.
Проявлению же росписей в научных кругах уже давно нашли рациональное объяснение. Вот как объяснил это явление заместитель начальника по науке Межобластного научно-реставрационного художественного управления Министерства культуры РФ, художник-реставратор с почти сорокалетним стажем, занимавшийся фресками в храмах Новгорода и Пскова, Владимир САРАБЬЯНОВ:
— Феномен этот хорошо известен. И никакого чуда здесь нет. Происходит достаточно простой с точки зрения земных законов процесс. Скорее всего, храм долгое время стоял без крыши, окон, открытый всем ветрам. Когда же в нем возобновились богослужения, залатали дыры в крыше, вставили окна, влажность воздуха повысилась, стены напитали влагу. И та живопись, которая на них находилась, но которая не была видна из-за сухости микроклимата, начала проявляться.
Кстати, по словам реставратора, фресками называть настенную живопись не совсем верно.
— Фреска — это древняя технология письма по мокрой штукатурке, которая с конца XVII века не использовалась. Здесь же скорее всего имеют место росписи конца XVIII — начала XIX веков. И эти росписи можно восстановить, даже несмотря на то, что часть их уже осыпалась. В Новгородской области есть уникальный специалист — Тамара Анисимова, которая собирает настенные росписи, осыпавшиеся в результате попадания в стены снарядов во время Великой Отечественной войны. А там фрагменты в 1,5–2 сантиметра…
Не может реставратор ответить лишь на вопрос о времени, отмеренном храму.
— Некоторые в таком состоянии могут простоять и века, а другие рассыпаются за десять-пятнадцать лет.
Вот и насельницы монастыря заметили: если еще несколько лет назад фрески почти не осыпались, сейчас начали опадать с удвоенной силой.
Будто обиделись на людей...
