Далее журналистка рассказывает, что к ним «подошла бесноватая баба в грязной одежде. Она пригрозила нам, что, если мы не подчинимся, она позовет казаков. «Зовите!» — сказали мы. Она натурально позвонила по телефону...»
Вызванные на подкрепление казаки буквально силой, по словам автора поста, заставляли ее мужа Василия сесть «как надо». Пост тут же собрал более 2 тысяч гневных откликов.
На следующее утро после скандала мы отправились в монастырь, чтобы проверить, действительно ли здесь могут и побить за не должным образом закинутую ногу?
На входе дежурят сразу несколько казаков разного возраста — кто в парадной, кто в повседневной форме. Как только я переступаю порог, самый молодой из них кивает в мою сторону и угрожающе проводит пальцем по своему горлу — мол, еще шаг, и зарежу. При этом он самодовольно улыбается: оказывается, это всего лишь условный знак, что нужно взять в притворе или купить в церковной лавке платочек. Без него дальше порога, жестами показывает казак, не пустят.
— Казаки, по-хорошему, не должны никому здесь указывать, как себя вести, это дело не их, а духовенства, — признается священнослужитель, который дружит с монахиней Фелитой (именно в ней опознали женщину, удостоившуюся столь нелестных характеристик). — Но и простых посетителей вроде вас, вроде той парочки, кто матушку вчера обидел, тоже, строго говоря, тут быть не должно. Превратили монастырь в проходной двор! В парк отдыха! Безобразие! В старые времена он находился за пределами столицы, но постепенно она разрослась, и теперь он стоит в самом центре Москвы. Вот и ходят сюда все кому не лень.
Немного отойдя от праведного гнева, он заверяет, что матушка Фелита, которая после огласки истории чувствует себя неважно и отсиживается в одном из монастырских подвалов, никого никогда насильно не гонит.
— Сам видел — из окошка за ними наблюдал, как она вчера подошла к этим и очень кротко попросила их вести себя скромнее, — защищает своих батюшка. — Фелита тонкий, деликатный человек.
Пока матушка в отсидке, за территорией приглядывают сами монахи и казаки — довольно вяло, больше разговаривают о делах мирских между собой. Те прихожане, кто после посещения храмов хотят немного передохнуть, садятся у Троицкого собора. Перед ним разбит небольшой сквер, возле клумбы полукругом расставлены скамейки. На них сидят кто как: и мужчины, подобрав под себя ноги, и облокотившиеся друг на друга девчонки, уплетающие булочки из монастырской трапезной. Одна женщина, закинув ногу на ногу, еще и в джинсах.
— Ой, простите, задумалась, — сразу же одергивается она, когда я подхожу к ней. — Меня монахиня здешняя уже предупреждала на этот счет, и вот опять я за собой не слежу. Пусть присматривает за нами — в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
Оказывается, матушка Фелита единственная, кто следит за порядком в сквере перед Троицким собором. Со входа, где прохаживаются взад-вперед казаки, этот сквер даже не виден. Покидать свой пост, объясняет один из них, им без крайней необходимости не разрешается. Но если кто-то кое-где у них в монастыре порой позволяет себе фривольность, они не спешат на помощь.
На скамейке в сквере я заметила мужчину, читавшего книжку — светскую, но про Афон. Сидел он вполне пристойно, но в вязаной шапке. Мне же при входе было сказано, что женщина должна и внутри храмов и на всей территории монастыря ходить в платочке. Следуя этой логике, и мужчина должен был быть здесь без шапки не только внутри, но и снаружи. 39-летним сотрудник вневедомственной охраны по имени Максим шапку снять отказался. Он отдыхал после ночной службы, и ему было холодно. Я предупредила полицейского, что сейчас нажалуюсь на него казакам, и попросила подождать. Но ни один из них даже не сделал шага в сторону сквера:
— Женщина — да, должна ходить на всей территории в платке, а мужчина пусть сидит в шапке, а то уши отморозит, — аргументировали они.
— Мужчинам позволено больше, хотя вообще-то в православии нет дискриминации, — поддержал их спешивший в трапезную монах. — Женщина у нас в монастыре в платочке — везде, мужчина без шапки — только в храмах.
Но и к женщинам здесь сегодня относились снисходительно. Когда я присела отдохнуть прямо напротив входа, прямо перед казаками, от холода закинув ногу на ногу, ни один из них не то что не сделал мне замечание — даже не подошел. Напротив, они демонстративно отворачивались, расходились в разные стороны, а то и заговаривали по мобильнику.
— Казаков немного пришугнули, боятся нового скандала, — шепнул один из батюшек. — Да и все эти указания, как кому себя вести, не угодно это Богу! В монастыре каждый — и мирянин, и монах, и казак — на самого себя внимание обращать должен, а не длину юбки других в уме подсчитывать. Человек тут настолько должен быть в молитву погружен, чтобы глаза от пола или молитвослова поднять не смел. Да и как можно словом укорить зашедшего в дом Божий — а если он больше после этого никогда не придет?
И все же, считают местные миряне, без патрулирования казаками территории — никуда.
— Монастыри всегда притягивали к себе больных и бесноватых, — поделился со мной шеф-повар трапезной Олег Ольхов. — Случай на скамейке это что, у нас тут чего только не было: и голый мужик вдоль церкви круги наматывал, и беглый преступник от полиции прятался. Служивые устроили за ним охоту прямо в монастыре, он тут за церковью отстреливался, пули перед нами свистели. Слава Богу, не убило никого!
Казаки, уверен повар, не помешают — люди сюда заходят всякие, многие и правда ведут себя как в парке. А вот от услуг матушки Фелиты можно было бы и отказаться. Она, разоткровенничались даниловцы, стала причиной раздора не только между мирянами, но и внутри братии.
— Хороший вопрос вы задаете — что это монахиня делает в мужском монастыре, я и сам его себе иногда задаю, — как на исповеди, открылся мне иеродиакон Варлаам и даже разрешил назвать себя в газете. — Хоть она и престарелая, но все же женщина, нас, монахов, смущает. Средний возраст братии — 45–46 лет, когда никто от греховных помыслов не защищен. И толку от нее никакого: работает она на каноне, присматривает за чистотой подсвечников, где ставят за упокой. Ну как присматривает — контролирует все больше. Пожаловаться мы на нее архимандриту не можем — не положено. Остается только молиться за нее.
Другие монахи, напротив, уверяют, что пользы от матушки Фелиты больше, чем греха:
— Да куда же она от нас уйдет, прижилась уже, трудится тут с 1983 года, — вспоминает еще один батюшка. — Сегодня это обычная практика в мужских монастырях, что женщины помогают присматривать за хозяйством: монахи сами не справляются. А сидеть, закинув ногу на ногу, в монастыре и правда неприлично, матушка права! Довели бедняжку! Ее сегодня и не видать даже.
«МК» все-таки удалось разыскать монахиню раздора. Она пряталась в исповедальне Троицкого собора. Тяжелую деревянную дверь матушка закрыла на все засовы, но после долгих переговоров согласилась выйти на свет Божий.
— Простите, матушка, — обратилась она ко мне, — ничего говорить не буду, мне очень-очень стыдно.
Лицо у нее было совершенно заплаканное, она взяла посох, надела на спину рюкзак и быстро зашагала к выходу из монастыря.
— За случившееся стыдно? — уточнила я вдогонку.
— Нет за женщину эту, за мужчину. Очень стыдно. Раскаиваюсь, что все так между нами произошло.
Спокойно выйти матушке не дали — проходящие мимо знакомые миряне просили у нее благословения.
— С праздником вас, с Воздвижением Честного и Животворящего Креста Господня! — поздравила ее я у самого порога. Ведь вся эта некрасивая история случилась аккурат в канун большого церковного праздника.
— И вас с Крестом, — обрадовалась матушка доброму слову и вдруг горячо воскликнула: — Поймите, я правда не просила Господа нашего, чтобы он их наказал, а только вразумил! Буду теперь остаток дней своих молиться за эту пару, чтобы они к Богу пришли! И сюда ходили!
Она говорила с огромным волнением, из глаз ее текли слезы.
— И ты, матушка, в церковь сходи — на тебе крестик есть? — внимательно посмотрела она на меня. — Ну-ка, сотри помаду с губ, вот, хорошо, у тебя улыбка очень красивая, когда без помады, и платочек перевяжи, а то опустился, умница.
Стоявшие рядом с нами казаки засмущались и отвернулись, а я быстро стерла помаду и поправила платочек. У матушки моментально на глазах высохли слезы, она победно помахала посохом, улыбнулась сама и, довольная, зашагала прочь из монастыря.
