То Михалков обвинит тещин... простите, «Ельцин Центр» в том, что тот искажает историю и «разрушает национальное самосознание детей». То призовет признать его иноагентом, то вовсе потребует закрыть.
На сей раз в очередном «Бесогоне» ничего вроде бы, как говорится, не предвещало. На сей раз речь шла не о Ельцине и его «проклятом» наследии, а о нынешнем наплыве мигрантов в страну и том, что ведут они себя зачастую не как гости, а совсем наоборот, по-хозяйски.
Михалков возмутился планами таджикской диаспоры создать в Екатеринбурге медицинский центр, который бы специализировался «на высококвалифицированном медицинском обслуживании граждан и уроженцев Республики Таджикистан и других стран Центральной Азии». Планами, уточним, поддержанными генеральным консулом Таджикистана в Екатеринбурге и не встретившими никаких возражений от отцов города.
Вряд ли, конечно, черт так страшен, как его малюет Михалков, и лицам некоренных национальностей вход в таджикский медцентр будет категорически запрещен. Но некоторые основания для тревоги, пожалуй, действительно имеются. Сегодня «своя» больница, завтра — «свои» магазины и школы, послезавтра — кварталы... Словом, да, есть вопросы.
Но, в любом случае, при чем здесь Ельцин и «Ельцин Центр»? Впрочем, всерьез, нериторически такой вопрос может задать только тот, кто совершенно не знаком с телепублицистикой Никиты Сергеевича. Ясно же, что, залетев мыслями в Екатеринбург, он не мог не пройтись мимо тещиного... тьфу ты, «ельцинского» дома. И не прошел.
«При одном условии я бы согласился на то, чтобы был построен таджикский медицинский центр, — поведал «бесогон» граду и миру. — В «Ельцин Центре» — вот самое идеальное место, которое будет всегда напоминать, как был развален Советский Союз. Только даже для этого, я думаю, устроить медицинский центр для таджиков в «Ельцин Центре» было бы совершенно справедливо».
Предложение, безусловно, интересное. Это, кстати, можно считать определенным смягчением позиции Никиты Сергеевича: все-таки не закрыть, не ликвидировать теперь предлагается «Ельцин Центр», а всего лишь потеснить, уплотнить его. Хотя со стопроцентной уверенностью это утверждать нельзя — возможно, Никита Сергеевич полагает, что медцентр должен быть не вместе с ельцинским, а вместо него.
Но какой бы из вариантов ни имел в виду Михалков, очевидно, что ни один из них не входит в его компетенцию. Статус «ельцинского» дома закреплен федеральным законом «О центрах исторического наследия президентов РФ, прекративших исполнение своих полномочий». По сути, «Ельцин Центр» — это госструктура. Причем с довольно высоким статусом. Достаточно сказать, что попечительский совет центра возглавляет руководитель Администрации Президента.
Короче говоря, реальным план Никиты Сергеевича признать никак нельзя. Ну по крайней мере в нынешних реалиях и в рамках действующего закона.
Но если Михалков так уж жаждет исторической справедливости, ему совсем не обязательно уподобляться Катону Старшему, не устававшему требовать разрушения ненавистного Карфагена. Есть ведь объекты куда более доступные, чем екатеринбургский карфаген.
Почему бы, скажем, не взять кого-нибудь из тех, кто горой стоял за Ельцина в эпоху его правления — ну из таких, понятно, кому есть что терять, кроме своих цепей, — и не разместить госпиталь для мигрантов в его подмосковной усадебке? Тоже было бы и справедливо, и поучительно. Да и искать таковых долго не надо: ярчайшим представителем сей славной когорты является сам Никита Сергеевич. И с усадьбами у него, по слухам, все хорошо, и за Ельцина агитировал так, что никакой политтехнолог рядом не стоял.
Вот, например, как Михалков, будучи доверенным лицом первого президента России, убеждал сограждан голосовать за Ельцина на президентских выборах 1996 года. Расписав многочисленные достоинства кандидата (не состоит ни в одной партии, выходец с Урала и, стало быть, свой для регионов, энергичный, динамичный лидер и т.д. и т.п.), закончил кинорежиссер, тогда еще не «бесогон», следующим аргументом: «Пункт пятый: Борис Николаевич — русский. Он, простите меня, мужик. А Россия — имя существительное женского рода. И мужик ей необходим».
В общем, красиво говорил. Но красота, а красота политических речей тем паче, требует, как известно, определенных жертв. Даже если эти речи были так давно, что кажется, что твою прежнюю позицию люди уже успели забыть, а помнят только «шутки» по адресу «тещиного дома». Это ложное ощущение: помнят всё.
