1. Борис Пастернак, поэзия о Пасхе
Лауреат Нобелевской премии по литературе Борис Пастернак не мог примириться с советской властью в первую очередь из-за ее упорного богоборчества. «Будущего недостаточно / Старого, нового мало» - писал поэт за год до своей смерти, противопоставляя и обещанному народу «коммунизму не за горами», и величию истории страны рождественскую елку — символ прихода в мир Спасителя.
О Воскресении Богочеловека Борис Леонидович создал два хрестоматийных поэтических текста. Страшную пустоту, которую христиане ощутили после распятия Иисуса Христа, Пастернак отразил в стихотворении «Магдалина»:
Брошусь на землю у ног распятья,
Обомру и закушу уста.
Слишком многим руки для объятья
Ты раскинешь по концам креста.
...
Но пройдут такие трое суток
И столкнут в такую пустоту,
Что за этот страшный промежуток
Я до воскресенья дорасту.
В каноническом стихотворении «Гефсиманский сад» евангельские события передаются Пастернаком удивительно подробно, а характеры участников событий раскрываются предельно точно (см. цитату об апостолах, уснувших в последние часы, проводимые со Христом: «Ученики, осиленные дремой, / Валялись в придорожном ковыле»). Так что по ценности шедевр Пастернака уступает только самим Евангелиям:
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
2. Антон Чехов. «Студент» и другие рассказы
В прозе Чехова очень много христоцентричных сюжетов. Чтобы найти рассказ о Пасхе, достаточно пять минут полистать томик «Избранного» (что очень советуем делать, особенно в минуты грусти и уныния). Но в первую очередь стоит прочесть рассказ «Студент» - краткий по объему (буквально несколько страничек), он дает ответ на вопрос, почему возникла формула «мы — русские, с нами — Бог», что такого особенного есть в русском народе, что его нарекли народом-богоносцем.
О чем же рассказ Чехова? Возвращаясь домой, студент духовной академии рассказывает случайно встреченным односельчанам историю отречения апостола Петра от Христа в ночь после ареста Спасителя. И видит на глазах слушателей слезы:
«Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему — к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра».
3. Николай Гоголь. «Выбранные места из переписки с друзьями», глава XXXII - «Светлое Воскресенье».
Николай Васильевич в цикле повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки», написанных в 1829-1832 годах, остановился на многих ключевых датах народно-православного календаря. Отдельные повести он посвятил ночи перед Рождеством и вечеру накануне Ивана Купала, в народном и религиозном создании наполненным чудесными событиями, населенным светлыми и темными сверхъестественными существами. Но Пасха в «Вечерах...» только вскользь упомянута. Зато в позднем публицистическом сборнике «Избранные места из переписки с друзьями» Гоголь назвал одну из глав «Светлое Воскресенье».
В ней он дал опять-таки ответы на «вечные вопросы», почему христианство пустило мощные корни в русском (восточнославянском) сознании, почему Христос и Его победа над смертью стали центром русского миросозерцания, философии, литературы, искусства. И отчего приверженность Пасхе стала нашей отличительной национальной чертой:
«В русском человеке есть особенное участие к празднику Светлого Воскресенья. Он это чувствует живей, если ему случится быть в чужой земле. Видя, как повсюду в других странах день этот почти не отличен от других дней, — те же всегдашние занятия, та же вседневная жизнь, то же будничное выраженье на лицах, — он чувствует грусть и обращается невольно к России... Ему вдруг представятся — эта торжественная полночь, этот повсеместный колокольный звон, который как всю землю сливает в один гул, это восклицанье “Христос воскрес!”, которое заменяет в этот день все другие приветствия, это поцелуй, который только раздается у нас, — и он готов почти воскликнуть: “Только в одной России празднуется этот день так, как ему следует праздноваться!»
4. Иван Шмелев, «Лето Господне», роман
«Писатель создал в своем романе широкую панораму русской жизни», - обычно эту щедрую похвалу литературные критики используют, характеризуя «Войну и мир» Льва Толстого. Лев Николаевич, действительно, в своих крупных произведениях достигает эпической полноты повествования. Но из-за разногласий с христианством он показывает, как живут русские люди, но не как живут русские православные люди – вот такой парадокс.
А между тем упорядочению, по крайней мере до 1917 года, жизни наших предков в течение тысячи лет служил богослужебный календарь. И так, как сегодня мы откладываем дела, думая: «закончу отчет уже после майских праздников» или «займусь спортом после Нового года», то частью органичного мышления верующего человека было начать что-то делать на Покрова, после Николы Зимнего или после Успенского поста.
Такой миропорядок царит в романе писателя-эмигранта Ивана Шмелева «Лето Господне», где события вплетены в церковный год, с подробным описанием служб, молитв, православных праздников и отражения веры в повседневности, даже кухня постных и обычных дней описана максимально стереоскопично. Сюжет пересказывать не будем, чтобы избежать спойлеров, остановимся на деталях удивительного описания:
«В комнатах тихо и пустынно, пахнет священным запахом. В передней, перед красноватой иконой Распятия, очень старой, от покойной прабабушки, которая ходила по старой вере, зажгли постную, голого стекла, лампадку, и теперь она будет негасимо гореть до Пасхи. Когда зажигает отец, — по субботам он сам зажигает все лампадки, — всегда напевает приятно-грустно: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко», и я напеваю за ним, чудесное:
И свято-е… Воскресе-ние Твое
Сла-а-вим!
Радостное до слез бьется в моей душе и светит от этих слов. И видится мне, за вереницею дней Поста, — Святое Воскресенье, в светах. Радостная молитвочка! Она ласковым светом светит в эти грустные дни Поста.
Мне начинает казаться, что теперь прежняя жизнь кончается, и надо готовиться к той жизни, которая будет… где? Где-то, на небесах».
5. Аркадий Аверченко, «Колокол» и другие пасхальные рассказы
Последняя из наших рекомендаций – чисто отдыхательное и развлекательное чтение. Аркадий Аверченко – классик юмористической русской прозы – так же, как и Шмелев, вынужден был покинуть Россию и тосковать по утраченной и попранной Родине.
Но ностальгия «короля смеха» приняла иные формы. Как гурман, гостеприимный хозяин, любитель ресторанов, театра, музыки и всяческих увеселений, Аркадий Тимофеевич в своих рассказах жалеет об утраченном прошлом с точки зрения умеренного гедониста (любителя наслаждений). Повествователь и герои его комичных миниатюр сочувствует голодающим при советской власти соотечественникам, уплетая котлету с жареным картофелем в пражском или берлинском ресторане и запивая это все пенным пивом.
И когда Аверченко пишет о Пасхе (как в текстах, созданных до революции, так и после), до конца непонятно, что его как автора умиляет больше: красота праздника или щедрое застолье с винами, наливками и жареным поросенком, обычай христоваться (троекратно целоваться) с красивыми женщинами.
Лучшее на эту тему – рассказ «Революционер» (1912 год) о пришедшем на Воскресение Христово в гости «прогрессивном» молодом человеке, который заявляет радушным хозяевам, предложившим ему кусочек освященного кулича:
«Нет-с, Наталья Павловна, не хочу. Нет, не хочу! Согласитесь сами — зачем? Что изменится в нашей будущей жизни от того, если я съем этот кусок желтого сладкого хлеба, а не тот? Если вы мне дадите именно тот, который был обрызган священником? Зачем это? Да и вообще, кулич… Почему вы меня не угощали им, когда я у вас был в декабре? Почему теперь мне должно хотеться, а тогда нет?»
Юноша окончательно «добил» удивленную хозяйку, когда осмотрел стол «и взгляд его остановился на высоком куличе, увенчанном тремя сахарными розами и шоколадным барашком с крошечным зеленым флагом», после чего состоялся следующий диалог:
— Вы простите меня, Наталья Павловна, но… можно мне быть с вами откровенным?
— Пожалуйста, — съежившись, сказала хозяйка.
— Я уж такой человек, что всегда режу правду-матку в глаза! Это самое лучшее. Не правда ли? Скажите: неужели вы серьезно думаете, что эти сахарные розы и этот барашек на что-либо нужны? Ведь вкусу они вашим куличам не придадут…
— Это сделано так только — для красоты.
— Для красоты… Красота — это Рафаэль, Мадонна, Веласкес какой-нибудь! Венера Милосская!...
Но Аверченко не был бы мастером создания комичных ситуаций, если бы в происходящее по его авторской воле не вмешался «пронизанный насквозь праздничным настроением блондин». Концовка рассказа очень неожиданная и смешная – найти его в Интернете можно буквально в один клик.
Так же, впрочем, как и «Рассказ о колоколе» — о том, как в город в конце Великого поста привезли новый медный колокол и повесили на почетном месте в соборной колокольне. Колокол оказался чудодейственным – заслышав его звон, горожане один за другим стали признаваться в совершенных грехах и проступках:
«Едва запели певчие в Великую ночь: «Христос воскресе из мёртвых…», как колокол, управляемый опытной рукой пономаря, вздрогнул и залился негромким радостным звоном.
Семейство инспектора страхового общества Холмушина сидело в столовой в ожидании свячёного кулича, потому что погода была дождливая и никто, кроме прислуги, не рискнул пойти в церковь.
Услышав звук колокола, инспектор поднял голову и сказал, обращаясь к жене:
— Да! Забыл совсем тебе сказать: ведь я нахожусь в незаконной связи с гувернанткой наших детей, девицей Верой Кознаковой. Ты уж извини меня, пожалуйста!...»
Раскаявшихся стало так много, что местный участок быстро заполнился людьми, да так, что мелких мошенников просто отпускали (тюрьма-то не резиновая). Всенародное покаяние приняло форму стихийного бедствия, так что с пробуждающим совесть колоколом в финале поступили крайне бесцеремонно.
А писатель, используя прием гиперболизации (многократного преувеличения масштаба некоего явления, граничащего с доведением до абсурда), доказал нам мысль, к которой сам пришел давным-давно:
«Отнимите у человека его маленькие слабости — и он сделается страшен. Очистите его от грешков, ложных, наивных шагов, наивных шалостей, беспомощности и смешных глупостей. Сделайте это — и перед вами будет стоять не человек, а страшная, сверкающая сталью и добродетелью машина…»
Самосовершенствование, искоренение вредных привычек и негативных черт характера, несомненно, важная задача, особенно в период поста. Но бороться с грехом нужно без ханжества и не пытаясь самосильно «улучшать» своих родных и знакомых. Потому что только священник может определить, что в человеке – недостаток и греховная страсть, а что – «несущая стена» личности, которую ни в коем случае нельзя разрушать.
Это, пожалуй, второй из главных уроков, который дает нам Русская литература. А первый из них – урок любви к Богу и ближнему.
