Русский с чеченцем братья навек

— Я шла к ним домой, не зная, как они меня встретят. Родные говорят: “Забудь, чеченцы не врачей — тебя убьют за то, что ваших детей в роддоме попутали…” Поднимаюсь по лестнице, Никитку к себе прижимаю. Зарема открыла дверь, а из-под ее подола Али выглядывает. Беленький, голубоглазый. Как две капли воды похожий на моего старшего Данилу. Я как зареву, пальцем на него показываю: “Это мой сын!” И Зарема только взглянула на темненького Никиту на моих руках, побледнела, затряслась вся и… дверь захлопнула.
Два года назад в районном роддоме города Мценска из-за невнимательности медсестры были перепутаны два ребенка.
По иронии судьбы чеченского младенца отдали русской женщине. Русского малыша — молодой чеченке.
Случайно выплыв наружу, правда разрушила жизнь обеих семей.

 — Я не знаю, как бы я поступила, если бы не Аня, я сама нашла эти бирки из роддома, если бы это у меня они оказались чужими, но на моих-то все было написано правильно, мы их тысячу раз до этого читали: “Зарема Тулиновна Тайсумова, 1 марта 2007 года, мальчик, вес — 2750”, — от 20-летней Заремы, если взглянуть на фотографии шестимесячной давности, осталась ровно половина. Заплаканные глаза, ровный и даже несколько безучастный от пережитого голос, косынка, покрывающая темные волосы, длинное скромное платье.
Рядом с Заремой сидит Аня. Мать по несчастью.
Блондинка. Короткая стрижка.
А в это время двое двухлетних парнишек, непохожих настолько, насколько могут быть непохожи дети разных народов и разных родителей, делят плюшевого пса.
Бывший чеченец Али — ныне вернувшийся в родную семью Никитка Андросов — подлетает к носящему его прежнее имя Адлану Тайсумову, что есть силы лупит его по голове, отнимает игрушку и убегает.
Бывший Никита — теперь уже Адлан — трет маленькими кулачками щеки и активно принимается реветь.
— Никита! — кричит малышу одна женщина.
— Али! — переживает другая.
Мальчики оборачиваются на зов своих матерей.


Как их можно назвать — молочные братья?
Но их вскормили разные женщины.
Друзья по несчастью? Но до этого они виделись только раз, в экспертном бюро, где им, полуторагодовалым, брали кровь на анализ ДНК.
Чтобы уж точно подтвердить или опровергнуть факт подмены.
Такое не придумаешь и нарочно.
В тот день, 1 марта 2007 года, как вспоминают врачи, в Мценском роддоме был переполох. Выхаживали одного тяжелого новорожденного.
Четыре медсестры — у каждой стаж по пятнадцать лет работы, а зарплата — не приведи господи, честнее вообще трудиться за так, — крутились как белки в колесе.
Взвесить младенца, перепеленать, привязать две бирочки с именем матери на ручки и одну прикрепить к одеялу. Повседневная монотонная работа.
Ничего особенного вроде бы.
Для чужого человека все новорожденные младенцы на одно лицо.
Кроватки детишек стоят рядом. Пеленки одинаковые. Только клеенчатые квадратики на руках и отличают один сопящий конвертик от другого.
Медсестра ведь не обязана вглядываться в черточки, выискивать папин нос и бабушкины бровки. Медсестра не обязана.
А мать?
— Первой, еще ночью, у нас родила Зарема Тайсумова, — говорит главный врач больницы Валентина Зюбина. — Все прошло хорошо, акушерка была опытной. Малыш родился здоровым. Мы матери его показали: “Видишь, какой богатырь?” Она какое-то время лежала с ребенком в родильном зале, пока его не унесли в детскую. Почему же она не запомнила за это время черты его лица? Почему не возмутилась, когда на первое кормление ей принесли уже другого младенца?
— Я хорошо помню серые глаза сына, очень светлые — не карие. И больше ничего, — вздыхает Зарема Тайсумова. Она не знала, что у всех новорожденных, независимо от национальности, глаза — матовой голубизны.
Это был ее первенец. Беременная Зарема специально приехала рожать из Чечни, из Грозного, на родину мужа — в Мценск, — примета такая. Приехала, да так потом и осталась здесь жить.
Фотографию суженого — бородатого, темноволосого абрека — привезла с собой, поставила на прикроватной тумбочке.
“Сын — вылитый папа”, — тут же решили родственники. И прилетевшая на подмогу мама Заремы — многоопытная бабушка Мубари, сама воспитавшая 13 детей и 7 внуков, со знанием дела подтвердила “невероятное” сходство тоже. Чистый чеченец! И баста.
Попробуй не подтверди — в горах на эту тему разговор короткий. Тень от тени не должна падать на репутацию матери и жены. Тем более что, как выяснилось, роды прошли не слишком удачно.
Какое там богатырь — на следующий день оказалось, что у ребенка сломана ключица, и была остановка сердца, и желтуха, и водянка, и грыжа… “Вах!” — горестно произнесла бабушка Мубари.
— Выхожу, — заступила на свой бессрочный пост у детской кроватки молодая мать.
“Насчет ключицы не волнуйтесь, — успокоили хоть в этом врачи. — Это синдром тоненькой веточки. Он бывает, когда плод проходит быстро через родовые пути, но и срастется перелом быстро, два-три дня, и готово”.
Через несколько недель сероглазого Адлана выписали поправляться домой. На первом этаже больницы провели повторный контроль младенца.
Сверили все бирочки, получили взамен от счастливого папаши цветы…
С Аней Андросовой, родившей в тот же день, что и Зарема, но только двенадцатью часами спустя, второго сына, в марте 2007 года, Тайсумовы так и не встретились.
Со своим младенцем Андросовы уехали домой раньше.


— Никите было год и восемь, когда старший — пятилетний Данилка — расшалился с ребятами и выволок из комода старый семейный архив, бумажки, квитанции, свидетельства о рождении, — Анна Андросова старается говорить спокойно, но голос ее дрожит. — Я, если честно, давно в этой тумбочке не разбирала. До того ли, когда на руках двое маленьких детей! Но тут пришлось усесться — и… зачиталась.
“Зарема Тулиновна Тайсумова, 1 марта 2007 года, мальчик, вес — 2750”, — было написано на одном из роддомовских квадратиков.
Изумленная Аня перечитала еще раз. И не поверила собственным глазам.
Ну не видела она раньше этой бирки, как приехала из роддома, распаковала Никитку — так и положила все его роддомовское приданое в шкаф.
Все-таки не первый ребенок, чего долго умиляться-то?
Аня оглянулась на своих мальчишек, братьев. Непохожи-то как. Впервые увидев ее второго, подружки изумились: “Чего он у тебя ни в кого?”
“А, так в соседа!” — смеялась Аня. Русские не кавказцы. У нас над этим даже шутят, особенно когда нет повода подозревать.
“У меня муж из детского дома. Мы его кровных родственников не знаем, наверное, в кого-то из них и пошел”, — спокойно отвечала она даже на сомнения собственной матери, когда Никита подрос.
“А ведь и я сразу ей сказала — Аня, Никита какой-то не такой!” — говорит бабушка.
Темноволосый малыш сучил ножками. Агукал на всемирном младенческом языке. Как подрос, очень увлекался игрушечными автоматами и пистолетами.
Но так и русские мальчишки оружием бредят!
— Почему я не заметила, что ребенка перепутали? А я его вообще увидела только на пятый день. Роды были сложными, и малыша мне не показали. У нас несовместимость резус-факторов, Никиту не сразу приложили к груди, а когда его все-таки принесли, я просто обрадовалась, что он живой и здоровый, — разводит руками Аня.
И в голове не зашумело брошенное после родов врачом: “у новорожденного сломана ключица”.
Тоненькая веточка — зарастает быстро…
К их выписке она полностью заросла — и следа не осталось, даже в карточке, которую вручили матери для детской больницы, то, что случилась такая травма, зафиксировано не было.
“Конечно, ведь мне отдали ребенка, у которого никогда и не было перелома”.
С Никитой на руках и найденной чужой бирочкой Аня побежала в тот же роддом. К появлению гражданки Андросовой с сенсационным заявлением — она почти два года воспитывает чужого ребенка — медики отнеслись критически.
“У нас такого не может быть!” — заявила главный врач и предложила поднять карточки рожениц.
Оказалось, что даже группа крови, записанная за новорожденным младенцем Андросовым, не соответствует группе крови, выявленной уже у 1,5-летнего Никиты.
Кровь, как известно, не меняется.
“Было решено как можно скорее найти вторую семью, отправить всех на более точную экспертизу ДНК по установлению отцовства, которую оплачивал роддом, — говорит главный врач. — Но мы все-таки были уверены, что это недоразумение — и дети воспитываются в родных семьях”.
…К Тайсумовым Анна пошла одна. Вернее, с младшим сыном.


Всю дорогу до Курска, куда детей и их мам в октябре повезли на экспертизу, Зарема плакала. Ни на миг не хотела расставаться со своим Али.
Аня на происходящее тоже почти не реагировала, прижимая к груди Никитку. Ехавшая с ними врач-педиатр смотрела в пол, повторяя: “Простите нас, девочки, ну пожалуйста!”
Все было понятно и без слов.
— Хочу сказать, что с такой ситуацией — определения отцовства по запросу из роддома — мы столкнулись впервые, — говорит Ирина Полянская, руководитель экспертной организации “Дельта”, город Курск. — Анализы делали не один день, потом их перепроверяли в Москве, и почти каждое утро у нас на телефоне висела Зарема… И все плакала, плакала… Она не хотела верить очевидному, только спрашивала: “Результат отрицательный?” Аня все же казалась поспокойнее — у нее это второй ребенок, а для Заремы, выходившей своего мальчика, вытащившей его буквально с того света, ответ “да, вы растили чужака!” — был смерти подобен.
“Да, с вероятностью больше 90 процентов ваши дети были перепутаны”, — наконец заявили авторитетные органы.
Служебное расследование в роддоме длилось недолго и выявило: как, когда и при каких обстоятельствах произошла эта путаница, доподлинно выяснить невозможно…
Кто-то перепеленал ребенка чужой пеленкой, положил не в ту кроватку… Кто-то затем подписал еще одну бирочку фамилией Тайсумовы — всего их оказалось три: две у чеченской семьи и одна у Андросовых.
Медсестры, дежурившие в тот день в отделении, не являются должностными лицами и не могут отвечать за свои действия по закону. Статья за подмену детей, которая есть в нашем Уголовном кодексе, карает только в том случае, если детей поменяли специально.
А тут судьба. Случайность. Виноватых нет. “Простите нас, девочки!”
С полученным известием можно было ничего не делать. Оставить все как есть. А можно было уже официальным образом вернуть малышей на положенное место.
Два года — не пятнадцать, дети привыкнут к новому дому, к новым родным, к колыбельным на другом языке…
Детям-то что — это взрослые страдают.


В конце прошлого года Анна Андросова подала в Мценский суд с требованием вернуть ей настоящего сына. Она сделала свой выбор, но даже сейчас до конца не знает — правильный ли он. Говорит, что советовалась с мужем, что все ночи и дни прорыдала.
Никитка, которому суждено было скоро стать Али, все так же ел по утрам манную кашу и звал ее мамой. В два года словарный запас не так еще богат. Человек мало что умеет говорить, но зато многое понимает.
Суд справедливое требование истицы удовлетворил.
Была одна мама — стала другая.
Мен на мен, возврата нет — так, кажется, в детской считалочке?
Андросовы взяли в свою совсем не богатую семью (живут вчетвером в общаге, в маленькой комнате) не просто другого малыша — этот ребенок был болен от рождения, ему была нужна срочная операция.
“Но я просто не могла спать, зная, что мой родной малыш воспитывается в чужой, кавказской, пусть и обеспеченной семье”, — говорит Аня.
“Зачем она это сделала? Кому стало лучше от такой правды? Я не знаю, как бы поступила сама, если бы узнала об этом первой, может, и скрыла все ото всех, — восклицает совсем еще юная Зарема. — Или пусть бы мне всех детей отдали, я бы и двоих вырастила”.
Положенного ей по закону здорового мальчика она приняла, конечно же. Полюбила ли? Этого никто не скажет.
“Мы привязались и к одному ребенку, и к другому”, — нарыдавшись вволю, отвечают, как и положено, обе молодые женщины. Такая вот политкорректная история, нарочно не придумаешь — дружба русского и чеченского народов отныне и навек.
По закону вроде все верно. По уму — пусть и дальше дружат семьями.
Но сердцу ведь не прикажешь.
“Никитка мой!” — до сих пор гладит Аня фотографию Адлана. И все так же снится по ночам Зареме чужой светловолосый малыш.
И только пятилетнему Даниле Андросову нет дела до судов и ошибок врачей, до переживаний взрослых. “Мам, а когда мой братик приедет?”
Он все время спрашивает про своего бывшего друга по играм.
Новый брат, конечно, тоже хороший, и даже назвали его как старого… Наверное, со временем можно будет привыкнуть.


Это сломанные, похожие друг на друга веточки зарастают быстро — два-три дня, и следов не осталось.
“Три месяца назад я навсегда забрала дочь домой, на родину, в Чечню, тут она совсем зачахла бы, — кивает головой пожилая Мубари. — Представляете, как было бы тяжело встречаться им каждый день в одном городе, рвать себе сердце. Такое не забудется! Это ж какое должно быть сердце у матери, чтобы рвать его себе всю жизнь без конца”.
Никита и Адлан встретились лишь в Москве, на несколько часов, случайно, куда их привезли на несколько дней погостить обе мамы. Никите — бывшему Али — скоро предстоит серьезная операция. Обе мамы переживают.
Одна из Мценска.
Другая из Грозного.
Люди не веточки.