На этот и многие другие вопросы “МК” отвечает заведующая Единым донорским центром Москвы, врач высшей категории, отличник здравоохранения, почетный донор СССР Алиса БРОДСКАЯ. Алиса Петровна уже 32 года работает на городской Станции переливания крови, где и расположился Центр — “мозг всего донорского движения”, как окрестила его главный врач этой станции Ольга Андреевна Майорова.
Действительно, здесь собрана вся информация о донорах за последние более чем полвека.
— Единый донорский центр существует с 1956 года. Сначала в единую информационную сеть объединились только 4 службы крови, функционирующие в то время в Москве, — начала с предыстории Алиса Петровна. — Это станции переливания крови: городская и областная, Министерства путей сообщения и Института переливания крови. Они присылали в Центр учетные карточки на каждого вновь зарегистрированного донора, а донации (дачу крови) учитывали непосредственно у себя. Даже если человеку давался отвод по болезни, все равно в Центр посылалась карточка об этом. Когда карточек накопилось более 2 млн., обработать их ручным путем стало нереально.
“Инфицированный больной однозначно не пройдет”
— Алиса Петровна, ваш Единый донорский центр — единственный в Москве. Насколько мне известно, сегодня он стоит на современных рельсах — информационная база данных переведена в электронную форму. Известно ли, сколько всего доноров сейчас в Москве?
— Цифра колеблется. Архивная база составляет 2 млн. — это и доноры, и те, кто уже не сдает кровь, и кто был отстранен по болезни, носители инфекций. Действующих, “чистых” доноров сосчитать нереально, так как их количество подвижное, меняется каждый день. К тому же все доноры “лежат” вместе, в одной базе. В Москве есть отдел государственной регистрации заболеваний, фиксирующий в том числе и инфекции, которые могут передаваться с кровью. Эти сведения тоже поступают к нам ежедневно в автоматическом режиме.
Поэтому мы можем проверить каждого потенциального донора по базе данных: является он больным или здоровым, а может, носителем инфекции, которая способна передаваться с кровью. К нам стекается информация еще из кожно-венерологических диспансеров (КВД). Например, сифилис — абсолютное противопоказание дачи крови независимо от срока давности. Такой человек никогда не сможет сдать кровь. А мы имеем информацию с 1956 года по всем КВД Москвы.
И зарегистрированных на электронных носителях у нас 2 миллиона. Но не все зарегистрированные — действующие доноры. Конечно, сегодня выросло не только число служб крови и количество доноров, но и противопоказаний к донорству, больных людей. Обработать такой объем информации “вручную” просто нереально. И когда позволили средства, мы перешли на автоматизацию — информационная база данных переведена в электронную форму.
— Наверное, это большие деньги. Откуда “дровишки”?
— Очень большое внимание нашему Центру уделял и уделяет Департамент здравоохранения г. Москвы. В 1995 году был издан приказ департамента о создании на базе нашей Станции информационной службы. Разработана программа, произведено технологическое оснащение Станции. И с 1996 года всю работу ведем в автоматическом режиме. Собрана база данных о донорах практически со всего города. Включает сведения не только о городской Станции переливания крови, где мы расположены, но и о нашем филиале в Царицыне, и о 16 отделениях переливания крови в округах. Плюс еще 12 вневедомственных учреждений, работающих с нами в автоматическом режиме (это отделения при больницах, станция при ФМБА, плюс 3 учреждения службы крови, которые работают пока по карточкам, а мы эти данные переводим в электронную форму). К их числу относится и Институт переливания крови.
— Интересно, какие сведения можно почерпнуть в вашей базе? Можно ли, например, узнать, какие инфекции человек имел в молодости?
— Прежде всего эта информация позволяет нам идентифицировать каждого донора. Узнать не только все его паспортные данные, но и сведения о группе крови (резус-принадлежности и kell-принадлежности); чем болеет или переболел донор, какие имеет (имел) инфекции. Также на каждого донора к нам поступают данные из централизованной диагностико-серологической лаборатории, где потенциальные доноры обследуются в первую очередь на инфекции. Проходят своеобразную проверку не только на нашей станции, но и практически во всех отделениях переливания крови Департамента (кроме отделения при Склифе — там сами заготавливают большие объемы крови и обследуют доноров).
Так что контроль многоэтапный, инфицированный больной однозначно не пройдет. Каждый человек при любой кроводаче, плазмодаче, даче ли тромбоцитов обязательно проверяется на гепатит В и С, на ВИЧ-инфекцию и на сифилис. Эта информация из лабораторий в автоматическом режиме поступает к нам в Центр в электронную карту донора. На каждого донора заведена электронная карта определенной формы. В ней помещена обширная информация: являлся ли когда-то донор носителем инфекции, был ли отстранен от кроводачи по медицинским показаниям, какие изменения произошли в состоянии его здоровья. В автоматическом режиме регистрируются и все его донации. В электронной карте указано даже, кто из наших сотрудников когда и какую информацию в нее вносил, что повышает персональную ответственность за достоверность очень важных сведений о донорах при получении от них крови.
— Алиса Петровна, в ряду обязательных исследований крови вы назвали не только резус-фактор, но и kell-принадлежность донора. Просветите, что это такое? Насколько этот показатель важен и что он означает?
— Kell-принадлежность — это один из факторов крови, который обязательно должен учитываться при переливании. Если в организм человека, не имеющего келл-фактора, попадут эритроциты, содержащие его, то могут произойти серьезные осложнения при переливании крови. Носителей крови с таким фактором не так много: лишь у 15% людей в эритроцитах содержится белок, который по фамилии автора, открывшего его, носит свое название “келл-фактор”. Раньше этот показатель вообще не учитывался. Так же, как раньше считалось, что 1-я группа крови подходит всем, и переливали ее всем подряд, то сейчас переливают компоненты крови только строго по группам. Считалось также, что 1-й резус-отрицательный универсален. Такого понятия сейчас нет, кровь переливается только соответственно группе и резус-принадлежности.
— Столь длинная цепочка проверки личности донора и состояния его здоровья разве не тормозит вашу работу?
— У нас все подчинено цели безопасности донорства. Если раньше мы занимались только учетом доноров и их донаций, то теперь в наши функции входит еще и контроль за безопасностью получения крови. У каждого звена этой цепочки, у каждого ответственного лица есть свои функции по безопасности. Например, к нам впервые пришел человек давать кровь. Никто о нем ничего не знает. Перед тем как его зарегистрировать, мы проверяем по базе данных: нет ли у него противопоказаний, когда он давал кровь, сколько раз. Практически мы заботимся не только о безопасности реципиента, человека, кому переливают кровь или ее компоненты, но и о безопасности самого донора. Поэтому наш Центр и содержит огромный набор таких сведений, которые позволяют исключить из участия в донорстве людей и ту продукцию, которая способна нанести вред реципиенту.
Вся информация о состоянии здоровья донора, об отстранении его от дачи крови по медицинским показаниям, по лабораторным исследованиям, по противопоказаниям, которые выявили врачи при обследовании, — все это стекается в нашу информационную базу. И если у кого-то есть отвод от донорства, мы это фиксируем. Его карточка блокируется таким образом, чтобы все пользователи, кто возьмет ее в руки, не допустили данного донора к даче крови. И этот человек не навредит ни больным, ни себе (есть противопоказания, которые являются важными и для самого донора).
— Нет опасения, что электронные носители, как иногда бывает, дадут сбой и вся ваша информационная база куда-то “улетит”?
— Чтобы все данные были сохранны, мы их дублируем еще и в бумажном виде. Более того, ежедневно всю новую базу копируем на жесткие носители. Таким образом, я надеюсь, мы не потеряем данные ни одного донора. Особенно что касается состояния их здоровья — информация обязательно дублируется. Повторюсь: у нас хранится информация и из кожно-венерологических диспансеров, из отдела государственной регистрации заболеваний. Причем она поступает ежедневно в автоматическом режиме. Мы ее обрабатываем, проводим идентификацию доноров и больных. Четкая работа нашей лаборатории позволяет исключить возможность попадания “плохой” продукции крови на переливание больным людям.
Много и других подразделений, которые связаны с Единым донорским центром. Они тоже пользуются нашей информационной базой, когда есть необходимость проверить конкретного донора. И сама кровь проходит многоэтапный контроль: проверяется на этапе забора, на этапе переработки, на этапе карантинизации плазмы, на этапе длительного хранения компонентов крови. Причем проверяется каждый день абсолютно от каждого донора. Уже в регистратуре сотрудники станций и отделений переливания крови могут войти в базу Единого донорского центра и получить широкую информацию о конкретном доноре и обо всех сразу. Это очень важно.
— Алиса Петровна, есть ли в вашей базе данных сведения об активистах-донорах среди известных политиков, людей публичных?
— Многие известные личности именно в экстремальных ситуациях приходят сдавать кровь. Особенно после взрыва на Пушкинской площади. В их числе была и Юлия Меньшова. А безвозмездным донором долгие годы у нас был Николай Николаевич Дроздов. Когда наши выездные бригады бывали в МГУ, он обязательно приходил на кроводачу.
А когда было землетрясение в Спитаке, нас вызвали на работу ночью. Вспоминаю, как девочки-студентки из мединститута приехали в общежитие и предложили поехать давать кровь. Транспорт ночью не ходил. Так они на улице нашли дежурного милиционера, тот нашел транспорт и привез к нам на станцию целый автобус студентов, которые безвозмездно дали кровь.
Считаю, в России очень отзывчивый народ. Правда, в последние годы немного почерствел. Но, когда что-нибудь случается, все равно люди реагируют на боль, сочувствуют и приходят давать кровь безвозмездно. К сожалению, в обычной жизни не все понимают, что кровь нужна ежедневно, ежечасно, а в большом городе — каждую минуту. И что каждый из нас может оказаться в ситуации, когда самому или близким потребуется кровь. Убеждена, когда человек здоров, он обязан давать кровь. Ему даже это полезно. Тем более что мы следим за здоровьем каждого донора: хочет или не хочет, он постоянно обследуется, обязательно проходит диспансеризацию. (Даже если сам этого не хочет, вынужден проверяться — иначе кровь у него не примут.) Особенно это касается кадровых (постоянных) доноров. Все они у нас находятся на учетном медконтроле.
— Какую еще информацию из вашей базы можно извлечь при необходимости? Кто, например, чаще дает кровь по возрасту?
— Сейчас чаще стали приходить молодые. А еще два-три года назад донорами чаще были сорокалетние и люди после 40 лет — те, кто начал давать кровь в советские времена. Сегодняшний состав доноров значительно омолаживается. В принципе база располагает очень большими возможностями. Например, есть сведения о людях, дающих кровь безвозмездно принципиально. Вообще, когда начали вести пропаганду донорства, народ стал более активно к нам приходить. Но у меня остается впечатление, что надо несколько глубже подходить к этой проблеме. Например, до 80-х годов донорство развивалось очень мощно. В Москве работали не 4, как сейчас, а 6 выездных бригад. Они могли в один день выехать на какое-то предприятие, и рабочие, служащие шли к ним валом. Бригаде даже было трудно пройти в помещение, потому что стояли огромные очереди желающих дать кровь. И в конце 80-х еще проходили совещания в Минздраве СССР по донорству. Затем количество доноров вдруг начало падать.
“Именно медики были главными пропагандистами донорства”
— Чем вы это объясняете?
— Во-первых, был какой-то коллективизм. Во-вторых, предоставлялись совершенно четкие льготы для доноров. И, в-третьих, все-таки авторитет донора был достаточно высок. К ним относились с уважением. Сейчас этого нет, хотя принята специальная программа по донорству на уровне правительства Москвы. И пропагандой донорства в свое время занимались очень активно. Был народный университет пропагандистов-доноров “На страже здоровья” (я была деканом, а потом проректором этого университета). Работал Дом профсоюза медработников на Пушкинской, где мы проводили занятия после работы с пропагандистами-донорами с предприятий. Вели занятия заведующие здравпунктами на предприятиях и цеховые врачи.
Именно медики были главными пропагандистами донорства. Они разъясняли с точки зрения медицины, почему полезно давать кровь, как это важно для страны. Вся работа велась на общественных началах во внерабочее время. И наша аудитория тоже была после работы, и люди приходили на добровольных началах — никто насильно не заставлял. Ни оплаты, ни отгулов нам не было положено. Хотя наши дети тоже нас ждали дома, но мы проводили занятия и возвращались домой, как говорится, с чувством глубокого удовлетворения, что сделали полезное дело. (Улыбается.) Мы были молоды.
— Как вы думаете, что двигало людьми? Только ли внутреннее осознание ответственности?
— Наверное, была другой психология. Люди по-другому думали. Я, например, даже не могла себе представить, что могу подойти к главврачу и сказать: “Я переработала, дайте мне отгул”. Не могла себе даже такой мысли позволить. Хотя зарплата была — сущие копейки. В то время в финансовом плане разницы между людьми не было такой, как сейчас. Жили тяжело, просто, но тем не менее была какая-то человеческая солидарность. В нынешнее время такое наблюдала лишь единственный раз, когда случилась катастрофа в Спитаке. Не забыть, когда девочки-медсестры последним поездом метро приехали к нам на станцию и двое суток, не выходя, принимали кровь от желающих. Им тоже не дали никаких отгулов. Да вообще, при всех чрезвычайных происшествиях наши люди работают, не задумываясь ни об оплате, ни об отгулах.
В советское время, кстати, было много литературы о донорстве, пропагандистских плакатов. И была такая организация, как Дом санитарного просвещения. Наш народный университет пропагандистов-доноров совместно работал с профсоюзной организацией Москвы, с городским Домом санитарного просвещения, московским городским Красным Крестом.
Но в 90-е годы все было уничтожено. Оказалось, что никому все это не нужно. Настолько не нужно, что, когда “при рынке” мы пришли продолжать работу в университете, нам профсоюзные функционеры сказали: “Вы должны оплатить помещение” (?!). Вот так все и закончилось.
— Стоит ли возрождать пропаганду донорства? И что надо бы сделать? Ваша точка зрения.
— Конечно, стоит. А начинать пропаганду донорства надо со школьного возраста. Если по закону разрешается давать кровь с 18 лет, то школьники младших и старших классов уже должны понимать, что это необходимость для общества. Что каждый здоровый человек в течение года один-два раза обязательно должен дать кровь. Если это произойдет, у нас не будет проблем ни с компонентами, ни с препаратами крови, ни с самой кровью. Мы это уже проходили. В школах была организована профессиональная подготовка младших медсестер. Они и приводили детей на нашу станцию. Мы им все показывали, рассказывали — я сама проводила такие экскурсии. Дети с большим интересом на все смотрели. Кроме того, мы определяли им группу крови. Многие из них потом поступали в медицинские учебные заведения. За последние 20 лет такой экскурсии не было ни одной. Но последнее российское поколение, к сожалению, выросло неготовым к вступлению в донорский возраст — с 18 лет.
— Ваши пожелания для улучшения работы Единого донорского центра. Что бы вы хотели в идеале, если помечтать…
— Я бы хотела обновления нашей программы (уже ведется разработка новой компьютерной программы); обновления оборудования (а это — деньги). Вот, собственно, и все. Кадры у нас очень квалифицированные, потому что работают по многу лет. Это люди, на которых можно положиться.
