Не знаю, известно ли высказывание Даниила Хармса уполномоченному по правам ребенка в Москве Алексею Голованю, но точно знаю, что Головань к детям относится лучше, чем к взрослым.
Взрослые убивают, насилуют, уродуют, обманывают и предают своих и чужих детей, а дети все равно доверяют взрослым. А куда деваться? Мир взрослых богат и разнообразен, взрослым можно все, а детям нельзя ничего.
Алексею Голованю 36 лет, он родился в Дубне, в 1989 году закончил Московский инженерно-физический институт и вместо того, чтобы заниматься наукой, взял да и пошел работать в Советский детский фонд имени В.И.Ленина.
— Почему?
— Я был студентом пятого курса, когда увидел на доске объявление о том, что подшефному детскому дому требуется помощь. Я был поражен иной стороной мира, которая называется “детский дом”. И я понял, что либо сейчас же надо уходить, либо — оставаться, но навсегда. И еще я понял, что для меня это значительно интереснее, а главное — важнее, чем научная работа в институте ядерных исследований, куда меня звали.
— Твоя работа в Детском фонде закончилась грандиозной голодовкой, которую вы объявили вместе с коллегой Наилем Шамсутдиновым. Может, ты сделал неправильный выбор?
— На самом деле я рад, что два года там работал. Я хорошо понял, как должна и как не должна работать общественная организация. В Детском фонде нас не поняли, мы с Наилем ушли и 5 августа 1991 года открыли Центр помощи детдомовцам “Соучастие в судьбе”.
— И все же: от чего нужно защищать детей?
— В России, как и в других странах мира, много государственных структур, которые призваны защищать права детей. Однако права детей постоянно нарушаются. Это происходит во всем мире. Поэтому многие государства создают новые независимые органы — с одной-единственной целью: защищать интересы детей.
— Независимых от кого?
— От других государственных органов, прежде всего от исполнительной власти. Таким органом стал институт омбудсмана (уполномоченного по правам граждан), который был создан в 1809 году в Швеции. С 70-х годов двадцатого века стали создаваться специализированные институты омбудсмана, и одним из первых был учрежден омбудсман по правам детей. Дети, как известно, являются особым субъектом права. В 1990 году Генеральной ассамблеей ООН принята Конвенция о правах ребенка. В этой конвенции, а также в Федеральном законе “Об основных гарантиях прав ребенка в РФ” установлены особые права детей, отличные от прав взрослых.
— Я, кстати, понятия не имею, какие особые права согласно нашим законам есть у ребенка?
— Во-первых, законом установлено, что ребенок имеет право на заботу родителей, бабушек и дедушек, право жить в семье, выражать свое мнение и, наконец, ребенок имеет право на имя, отчество и фамилию.
— Получается, взрослые ведут себя так, что самые естественные вещи приходится записывать в законы?
— Именно так и получается. Понятно ведь, что право на отчество и фамилию попало в закон благодаря отцам, которые считают, что у них есть право производить потомство, которое не влечет за собой никаких обязанностей.
В 1998 году в рамках проекта Минтруда РФ и Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ) были учреждены первые пять омбудсманов в Екатеринбурге, Санкт-Петербурге, Волгоградской, Калужской и Новгородской областях. Эти уполномоченные не в полной мере отвечали мировым стандартам: один был назначен на общественных началах, другие созданы в структуре исполнительной власти — притом что смысл состоит именно в независимости от исполнительной власти, омбудсман не подчиняется губернаторам, мэрам, министерствам и ведомствам. А Москва пошла по пути создания этого института в соответствии с мировыми требованиями.
Первый уполномоченный по правам ребенка в Москве назначен 6 февраля 2002 года.
Уполномоченный назначается на пять лет. Его нельзя досрочно отстранить от должности, кроме случаев, четко указанных в законе: приговор суда, смена гражданства, длительная болезнь или заявление о сложении полномочий. Финансирование деятельности омбудсмана и его аппарата осуществляется отдельной строкой в бюджете Москвы. Это значит, что перекрыть его нельзя.
— И ты хочешь сказать, что у тебя есть реальная возможность вмешиваться в проблемную ситуацию?
— Да. Уполномоченный по правам ребенка может встречаться с детьми, независимо от того, где они находятся. уполномоченный наделен правом проводить расследования по обращениям, которые к нему поступают, или по собственной инициативе, он может запрашивать любые документы и любые материалы, касающиеся защиты прав и интересов ребенка. Главное — не превращать службу уполномоченного в пересылочный пункт, когда жалобы направляются в те же органы, куда люди уже неоднократно обращались. У нас есть свой план проверки фактов. От тех организаций, куда мы обращаемся, требуем ответов по существу.
— Требуете и получаете?
— Я проработал больше десяти месяцев и уже имею основания сказать, что в большинстве случаев ответы на запросы мы получаем.
Елена Виленовна Осаковская, выпускница Ростовской консерватории, талантливый музыкант, родилась и жила в Грозном. В 1992 году бежала оттуда из-за притеснения русскоязычного населения. В Москве она встретила М.Татарского, который преподавал в школе. Она вышла за него замуж, родила двух сыновей, которых отец зарегистрировал в своей квартире. Там же была прописана бывшая жена Татарского Гордеева и ее сын от другого брака. Гордеева сдавала квартиру бывшего мужа и категорически возражала против вселения туда новой семьи. В конце 2001 года М.Татарский ушел на работу в школу и не вернулся. В это же самое время Гордеева предъявила иск к без вести пропавшему бывшему мужу. Через 10 лет после развода она заявила, что имеет право собственности на половину жилья. Иск был удовлетворен в Савеловском суде, хотя ответчик, пропавший без вести, в суде не присутствовал и не мог дать объяснений по фактам, о которых ни Осаковская, ни представитель Татарского не знали и знать не могли. Тот же Савеловский суд вскоре отказал детям Татарского в иске о вселении в квартиру отца и постановил выселить шестилетнего Давида и четырехлетнего Никиту в Грозный, где прописана Осаковская. Прописана, как было известно суду, в разбомбленном доме.
Осенью 2002 года беспрецедентное решение Савеловского суда было отменено, и дело направлено на новое рассмотрение в суде. Представителями детей пропавшего без вести М.Татарского являются сотрудники аппарата уполномоченного по правам ребенка.
— Как ты считаешь, с детьми действительно стали обращаться хуже или так было всегда, только мы об этом не знали?
— Семья всегда являлась закрытым общественным институтом, но я считаю — стало хуже, потому что утрачены нравственные ограничители, которые еще работали двадцать лет назад. К тому же разрушается институт семьи.
В советское время в школу ходили все, лечили бесплатно, и там, где требовалось, на отдых мог поехать любой ребенок, кто бы что про это ни говорил. Раньше, когда первоклассник шел в школу, к нему до начала учебного года всегда приходил учитель, выяснял, что за семья, какие бытовые условия. А сейчас никто понятия не имеет, что происходит у ребенка дома. Недавно я предъявил иск в Солнцевский суд Москвы в интересах братьев-близнецов Чернышевых. Их мать, злоупотреблявшая спиртным, год назад продала хорошую трехкомнатную квартиру в Москве, где она проживала с детьми, и купила жилье в Тульской области. Через две недели после переезда мать скоропостижно умерла, и дети оказались у тети. Квартиру в Москве они утратили. Служба уполномоченного запросила школу, поликлинику, милицию по месту жительства детей, и отовсюду пришли ответы, что эта семья находилась на учете как неблагополучная. Однако в органы опеки об этом никто не сообщил, поэтому, когда потребовалось заключение на предмет оформления сделки купли-продажи квартиры, оно легко было получено. И таких ситуаций — море. Почему? Потому что отсутствует координация между районными службами.
Пять лет назад в семье Первушиных родилась почти слепая девочка. Супруги решили временно поселиться у родителей жены, а квартиру, куда прописали Таню, стали сдавать для получения средств на лечение ребенка. Спустя некоторое время Первушин ушел из семьи, однако никто не знал о том, что он тайком выписал дочь из своей квартиры, после чего перепрописал ребенка в однокомнатную квартиру в г. Зарайске Московской области, которой кроме Тани владеет еще ДВАДЦАТЬ ОДИН ЧЕЛОВЕК. После чего Первушин без всяких проблем продал квартиру. Мать больного ребенка предъявила иск о признании сделки с жильем недействительной, а Первушин, спустя 5 лет после рождения ребенка, предъявил встречный иск о признании дочери не приобретшей права на его жилую площадь. Уполномоченный по правам ребенка дал заключение о нарушении прав Тани Первушиной, однако для суда оно значения не имело. Против пятилетней девочки в суде выступили лучшие адвокаты Москвы. Феноменально, но органы опеки также выступали против ребенка. Решение Хорошевского суда, нарушающее права слепого ребенка, успешно прошло кассационное рассмотрение и вступило в законную силу. Первушин скрылся, и даже взыскать с него средства на содержание ребенка не представляется возможным.
— Но, может быть, это исключительный случай?
— Если бы! Количество и частота обращений в суд уже давно говорят об ужасающих проблемах по части защиты прав детей в судах. Суды выносят незаконные решения и не пытаются разобраться в деле. А Верховный суд молчит.
Существует огромная категория тяжелейших и почти всегда тупиковых дел — я говорю о сделках с жильем. Суды в одно касание признают их недействительными, интересы одних детей восстанавливаются, а другие дети выселяются без предоставления другого жилого помещения и не по своей вине оказываются на улице. Государство не несет по таким сделкам никакой ответственности, а регистрирующие органы, привлеченные к участию в деле, даже не присылают в суд представителей. Ну как это понимать? Ведь именно государство регистрирует такие сделки, проводит юридическую экспертизу и исправно взимает регистрационный сбор. Нам говорят, что сделки с жильем содержат элементы риска. Может, кто-нибудь объяснит мне, о каком риске идет речь? Это ведь не предпринимательство. Если государство пустило жилые помещения в свободный оборот, первым делом необходимо было предусмотреть жесточайшие гарантии, чтобы люди не оказывались на улице. Ведь речь идет о конституционном праве на жилище, которое постоянно игнорируется судами.
— Ты извини, но чем тогда уполномоченный по правам ребенка отличается от адвоката? Кто на самом деле должен заниматься такими проблемами?
— Совершенно справедливо: нередко прием уполномоченного превращается в прием адвоката. Но дело в том, что недоступность юридической помощи и ее низкое качество при крайне высоких ценах — это уже давно серьезная проблема. Такая ситуация особенно больно бьет по детям. Родители поневоле становятся адвокатами, хотя в юриспруденции, как и в медицине, самодеятельность смертельно опасна. Стремясь защитить права детей, неимущие родители тратят уйму сил и времени на изучение законов и составление челобитных. Некоторые становятся добычей аферистов, и я могу привести примеры, когда годовой бюджет семьи тратится на оплату адвокатов. Что самое удивительное, к нам на прием постоянно записываются сотрудники органов опеки для получения юридической помощи. Уровень некомпетентности специалистов по помощи детям просто шокирует. Уже ясно, что нужны муниципальные юридические консультации — бесплатные! — нужны юристы в службах защиты детей и нужно обучать сотрудников органов опеки, а не делать их заложниками нашей заржавевшей системы.
Наталья Петрова, 1980 года рождения — сирота, выпускница школы-интерната для детей, имеющих отставание в умственном развитии. По окончании интерната ей предоставили большую комнату в коммунальной квартире на Зубовском бульваре. Одинокая больная девушка стала жертвой квартирных мошенников, которые выселили ее из квартиры в центре Москвы, пообещав отдельное жилье и деньги. Ни того ни другого она не получила. Уже третий год она скитается по знакомым, а в квартире, где прописана Наташа и ее соседи, расположился офис журнала для любителей ночных приключений. Квартиру перепланировали, сделали евроремонт, выбросили все из ванной и кухни, поставили металлическую дверь и охрану. Ни милиция, ни жильцы, прописанные в этой квартире, ни жилищная инспекция, ни пожарные — никто попасть туда не может. Хамовническая прокуратура предъявила формальный иск о вселении Наташи Петровой в жилое помещение, которого фактически не существует. Не предъявлен иск о незаконной перепланировке, о материальном и моральном ущербе. Дело находится на контроле в Генеральной прокуратуре РФ, но всем понятно, что хозяин издания не пустит девушку в квартиру, где она когда-то жила, а если она будет настаивать, то исчезнет, как исчезли многие сироты, потерявшие жилье по чужой вине. Все инстанции согласились с тем, что это безобразие, но ни одного шага в защиту больной сироты никто не сделал.
— Что ты думаешь о проблеме бездомных детей?
— Кампания прошла, а беспризорники остались, и никто даже не знает, сколько их всего в Москве, называют и 40 тысяч, и 60. Я думаю, что в первую очередь это проблема экономическая. И пока население России не станет хоть чуть-чуть богаче, эта проблема будет нас сопровождать. Убрать детей с улицы — это ведь не решение. Для всех очевидно, что главное — помогать семьям, находящимся в группе риска, а не создавать новые приюты. Родители, которые не могут справиться со своими проблемами, с безработицей и безденежьем, часто решают их за счет своих детей. Еще Аркадий Райкин говорил на эту тему: “Если бы мать работала чуть-чуть поменьше, а платили ей чуть-чуть побольше...”
— Есть такая “остромодная” тема: международное усыновление. Ты за или против?
— Долгое время я был противником международного усыновления. Считал и считаю до сих пор, что нужно делать все, чтобы устроить детей, оставшихся без попечения родителей, здесь, в России. Но вот прокуратура и депутаты Государственной думы жестко стоят на позиции “за границу не отдадим ни одного”. Очередное безответственное кликушество. Давайте не будем отдавать. А что, мы уже все сделали, чтобы сиротам стало хорошо в России? Их здесь не мучают, они здесь не исчезают, не нарушаются их права на жилище, медицинскую помощь, образование и, наконец, — на жизнь? Государство цинично не выполняет свои обязанности. Уму непостижимо: единственный город в России, который предоставляет сиротам жилье, — это Москва. И никто уже не говорит о том, что сирот в России сегодня столько же, сколько их было после Великой Отечественной войны: только в середине 1945 года их было около 600 тысяч, а сейчас — 720 тысяч. У бывших детдомовцев сейчас нет никакой перспективы. Они постоянно будут сталкиваться с равнодушием и предательством, а российские семьи очень часто просто не в состоянии взять ребенка и помочь ему встать на ноги из-за отсутствия реальной государственной поддержки.
В этом году выпускник московского интерната пытался поступить в Государственный университет управления. Учился на подготовительных курсах, подрабатывал где мог, чтобы заниматься с репетитором английским языком. Он очень хотел поступить именно в это учебное заведение и хорошо сдал вступительные экзамены. Но из-за болезни вовремя не успел заменить нотариально заверенную копию аттестата на подлинник. И его не приняли! И ни Министерство образования, ни суд не захотели восстановить безобразно нарушенные права детдомовца. Вот так в действительности выглядит государственная поддержка детдомовцев, так воплощается президентская программа “Дети-сироты”.
В конце материала я хотела дать телефон службы уполномоченного по правам ребенка, но сделать этого я не могу.
Телефона нет, потому что нет помещения.
Уже десять месяцев уполномоченный по правам ребенка в Москве ютится в помещении крошечной общественной организации, а единственный штатный сотрудник аппарата и два адвоката работают на дому. Раз в неделю ведется прием на Петровке, в здании Московской городской думы. В среду, с 10 до 14 часов, запись за два месяца вперед.
Как это понимать?
Ведь ясно же, что очень часто помощь ребенку нужна прямо сейчас, немедленно, и приемная уполномоченного должна работать каждый день. И кроме того — согласно Закону города Москвы — аппарат уполномоченного по правам ребенка является государственным органом столицы.
Орган есть, а помещения нет.
Почему?
Летом Алексею Голованю предложили старинное здание 1905 года постройки на Смоленском бульваре, 4. До этого предлагали здания, не пригодные для работы, а это подошло. Головань дал согласие, и вдруг выяснилось, что в июне особняк, находящийся на территории РЭУ-5 управы в Хамовниках, продан, а в августе перепродан. Здание продано за 5 млн. 900 тысяч рублей, а там, между прочим, 2300 квадратных метров. То есть по 82 доллара за метр.
Все лучшее — детям. Нового владельца особняка.
В редакцию “Московского комсомольца” Алексей Головань пришел еще студентом. И я хорошо помню голодовку, в результате которой Головань уже почти что светился, помню, как один из его детдомовских подопечных в лютый мороз украл у него единственную пару теплых ботинок. И еще помню Женю Мохнева из Петропавловска-Камчатского. Тринадцатилетний Женя был одним из пяти счастливчиков, кому довелось поехать в Канаду на парад Санта-Клауса. На обратном пути Женя задержался в Москве, потому что некому было везти его домой. И две недели с раннего утра до позднего вечера Женя сидел в Детском фонде рядом с Голованем. Однажды Алексей поехал с ним к своим друзьям в общежитие, и Женя съел там пачку сахара. Вторую ему дали с собой. Так вот, Женя сказал ему: “А давай ты меня усыновишь?” Жене было тринадцать, а Алексею — двадцать три года.
Я считаю его человеком детства.
Он говорит: “Выходит, я теперь настоящий чиновник”.
Если так, это единственный чиновник на планете, которого я люблю, и это такой чиновник, который что говорит, то и делает.
