В известном путеводителе “Москва в кольце Садовых” о бывших домах князя и банкира я узнал: “Последними владельцами этих домов по странной случайности были лица, тесно связанные со зловещей фигурой Распутина: дом 24 принадлежал участнику убийства “старца” князю Феликсу Юсупову, а номер 26 — распутинскому дружку, известному авантюристу и шпиону Дмитрию Рубинштейну, колоритно описанному в романе А.Н.Толстого “Черное золото”. В романе писатель с турецким именем Хаджет Лаше, встречавшийся в Москве с Лениным, в Стокгольме предлагает редактору русскоязычного “Скандинавского листка” продать влиятельную газету и пеняет ему за то, что тот поместил заметку об английской гарантии денег бежавшего из России генерала Юденича. А после объяснения редактора писатель заключает: “Теперь я верю, это простой промах редакции, — заметка желтая и помещена Митькой Рубинштейном. Вы знаете, что он играет на понижении курсов?” “Пускай Рубинштейн спекулирует, тем лучше, — ответил редактор, — Юденич натворит меньше зла с дутой валютой…”
В книге “200 лет вместе” Александр Солженицын цитирует донесение посла США в Швеции, сообщавшего в 1918 году, что банкир Дмитрий Рубинштейн из России “перебрался в Стокгольм и стал финансовым агентом большевиков”. В романе “Нечистая сила” Валентина Пикуля есть такой эпизод: “Банкир Дмитрий Львович Рубинштейн, которого в петербургском обществе называли Митькой, поднес в презент Распутину несколько акций Русско-Французского банка, но подарком не угодил: “На што мне акцы твои? — сказал старец Митьке. — Я вить на биржу не ходок… Не моего ума дело. Это вы, образованные там всякие, на бирже треплетесь”. Митька Рубинштейн не стал спорить и стоимость акций тут же перевел в наличный чистоган, от которого Распутин не отказался…”
Не подносил Митька Распутину “несколько акций”, не разменивался на мелочи. 200 000 рублей пожертвовал премьеру России на содержание лазарета. Передал под раненых свой особняк в Петербурге на Васильевском острове. Арон Симанович, бывший секретарь “старца”, в мемуарах “Распутин и евреи” вспоминал: лично для себя Распутин от Рубинштейна ничего не требовал, называл его умным банкиром, более того, представил Александре Федоровне, когда императрице понадобилось в глубокой тайне перевести деньги бедным родственникам в Германии во время войны с Россией.
То, что “колоритно описано” в романах, в жизни далеко не так, как и в путеводителях, где описывается Тверской бульвар. Дмитрий Рубинштейн, кандидат права, окончил университет в Харькове, откуда родом. Он не являлся германским шпионом. Его “авантюризм” ничем не отличался от поведения других, таких же сказочно богатых банкиров накануне революции в октябре 1917 года.
После кровавого немецкого погрома 1915 года в Москве инженер Эрнст-Рихард Карлович Нирнзее, владевший построенным им самым высоким в Москве десятиэтажным домом вблизи Тверского бульвара, спешно избавился от “квартир для холостяков”. (У двух одиночеств, живших здесь, я бывал. Литературный секретарь писателя Леонова, Николай Стор, рассказывал, как чуть было не стал секундантом на дуэли Есенина на Кавказе. Москвовед Романовский показал библиотеку книг о Москве, где хранились издания, стоившие моей месячной зарплаты в газете.) Строение в Большом Гнездниковском переулке, 10, Нирнзее продал за 2 миллиона 100 рублей Рубинштейну. Дмитрий Леонович, он же Львович, которого называли за глаза Митькой, владел банками, страховыми обществами, акциями влиятельной петербургской газеты “Новое время”. Но “умный банкир” едва не попал на виселицу. Выкупив акции страхового общества “Якорь”, перепродал их шведам и отправил в Стокгольм планы застрахованных сооружений. На границе при досмотре планы вызвали подозрение в шпионаже, отправителя арестовали и передали комиссии генерала Батюшкина, охотившейся за изменниками, особенно за теми, кто мог откупиться. Рубинштейн владел 300 миллионами рублей клиентов в своих банках. Пять месяцев просидел в тюрьме, по словам генерал-лейтенанта Курлова, “без всяких оснований”. Помогли избежать суда по законам военного времени Распутин и Александра Федоровна.
Души не чаяли в Распутине наследник престола Алексей, Николай II и царица. Оставаясь с “нашим другом” наедине, она никогда не имела с ним интимной связи, о чем ходили упорные слухи по империи. Как наперсник семьи, Распутин влиял на политику в России, по его совету смещались и назначались министры. Но “зловещей фигурой”, “проходимцем”, “юродивым” Григорий Ефимович не был. А был крестьянин сибирского села Покровского “матерым человечищем”, как выразился не по его адресу Владимир Ильич Ульянов (Ленин), придя в восторг от чтения “Войны и мира” Льва Толстого.
Природа наградила Григория не объясненными ни одной академией наук феноменальными способностями: даром ясновидения, телепатии, проскопии — предвидения, суггестии — бессловесного внушения, гипноза и врачевания пассами. В “Истории Великого Октября” академик Минц утверждал: “Играя на привязанности царицы к сыну, страдавшему от неизлечимой болезни крови (гемофилия — длительное кровотечение из-за несвертываемости крови), Распутин убедил императрицу, что своими “молитвами” он может уберечь наследника от болезни. Распутин втерся в доверие к царице, а через нее влиял на Николая II”. На самом деле без молитв Распутин останавливал кровотечение из носа у ребенка, чего не могли придворные врачи, бессильные помочь Алексею.
Странник, побывавший на Афоне и в Иерусалиме, хранил в памяти Священное Писание. Он мог на равных вести беседу с учеными монахами, иерархами Русской православной церкви. Религиозность совмещалась в нем с бурной светской жизнью, ресторанами, кутежами, пением цыган, плясками. Он не ел мяса, сладкого, не курил, не любил водку, но мог пить бутылками мадеру, сохраняя самообладание. В Москве тайные агенты полиции сфотографировали буйное веселье с цыганами в ресторане “Яр”. Губернатор Москвы Джунковский подал снимок Николаю II и лишился должности.
В сорок с лишним лет “старец” обладал сексуальностью подростка и влюбчивостью Дон Жуана. Многие женщины стремились в его постель. Елена Францевна Джанумова, одна из тех, кто устояла под напором страсти Григория Ефимовича, как я установил, жила в Козицком переулке, 2/4, на углу Тверской. Первая их встреча произошла на Девичьем поле в старинном особняке на Большой Царицынской, ныне Большой Пироговской улице, 35, где, приезжая в Москву, останавливался Распутин у богатой поклонницы Анисии Рукавишниковой.
26 марта 1915 года гость в роскошной шубе с бобровым воротником пожаловал в Козицкий переулок к Джанумовой на званый обед. За столом в окружении женщин распознавал их мысли и прошлое. Когда одна из дам призналась гостю: “Я думала, ты просто жулик”, — и стала оправдываться, что слышала это от других, Распутин сразил ее наповал: “Мало ли что я слышал. Например, что ваш муж на гонках погиб не случайно, а кончил самоубийством из-за вас. Но я вам этого не говорил…”. Дама в рыданиях выбежала из-за стола.
Встречалась Джанумова с Распутиным ради матери, германской подданной, которую собирались выслать из Киева. Узнав, что при смерти племянница Джанумовой, поэтому она срочно уезжает в Киев проститься с умирающей, Распутин взял ее за руку. “Лицо у него изменилось, — записала она в тот день в дневнике, — стало как у мертвеца, желтое, восковое и неподвижное до ужаса. Глаза закатились совсем, видны были только белки. Он резко рванул меня за руку и сказал глухо: “Она не умрет, она не умрет, она не умрет”. Вечером перед отъездом в Киев пришла телеграмма, что высокая температура у племянницы упала, угроза миновала. Влюбился Распутин и в подругу Джанумовой, пытавшуюся с его помощью решить важное дело. Своего желания он не скрывал: “Порадуй меня мигом любви, и все пойдет хорошо для дела твоего…”
Джанумова видела, что у Распутина с утра толпился народ самого разного положения: русские и инородцы. Евреи добивались права жить в столице и учиться в институтах. Немцы просили не выселять. Польских беженцев приводила нужда. Никому не отказывал, принимал всех, помогал — кому звонками телефонными, кому безграмотными записками влиятельным чиновникам, банкирам, спонсорам…
Чем больше я узнавал о Распутине, тем сильнее напоминал он мне Джуну, когда ей помог обосноваться в Москве Брежнев. На Соколе, где ей предоставили квартиру родственники заместителя главы правительства СССР, люди заполняли двор дома. Прежде чем попасть в подъезд, они часами стояли на лестнице вдоль стен, медленно поднимаясь на верхний этаж. Из лифта шагали вне очереди Аркадий Райкин и Леонид Леонов, Кобзон с Высоцким, Андрей Вознесенский и Роберт Рождественский с дочкой Катей, что сейчас фотографирует звезд в позах и одеяниях, известных по музейным картинам. К самым важным персонам Джуна выезжала сама: в переулок у Пречистенки к патриарху Пимену, на улицу Горького к Александрову-Агентову, помощнику Леонида Ильича, на Смоленскую площадь в высотный дом к заместителю министра внешней торговли СССР Юрию Леонидовичу, сыну Брежнева…
Распутин обладал способностями, которые мне демонстрировали разные феномены. Я видел, как мановением руки цепенели люди в лаборатории. В разгар веселья в ресторане, заметив в руках офицера-убийцы направленный на него револьвер, Распутин, ни слова не сказав, заставил его выстрелить в самого себя.
Чем больше читал о Распутине, тем сильнее тускнел усвоенный в школе образ злодея. По признанию фрейлины царицы Вырубовой, Распутин чуть ли не на коленях перед государем умолял его не воевать на Балканах. Перед началом Первой мировой войны он залечивал раны после покушения на него в родном селе. “Оттуда дал две телеграммы “не затевать войны”. Он и ранее часто говорил Их Величествам, что с войной все будет кончено для России и для них”. Распутин составил завещание, где предрек, что если его убьют родственники царя, “то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживет дольше двух лет”. В заговоре состояли великий князь Дмитрий Павлович Романов и Феликс Юсупов, муж племянницы царя. Все сбылось. Распутина застрелили зимой 1916-го. Романовых предали смерти в 1918 году.
Князь Юсупов-младший, разыграв роль друга, заманил Распутина в свой дворец и выстрелил ему в спину, когда после бокалов вина и пирожков с цианистым калием гость рассматривал настольный крест. Словно заговоренный, Распутин выбежал во двор, добитый выстрелами другого заговорщика. Бездыханное тело князь, по его признанию, “в бешенстве и остервенении бил куда попало” резиновой палкой.
Владел домом 24 на Тверском бульваре не “участник убийства”, а его отец. В этом особняке, очевидно, сын Юсупова-старшего бывал до переезда в Петербург. В мемуарах “Конец Распутина” Юсупов-младший признается: “Его глаза будто иглы пронизывают вас насквозь”, “в нем действительно чувствовалась скрытая нечеловеческая сила”. Эту силу он испытал на себе. “Я чувствовал, как эта сила охватывала меня и разливалась теплотой по всему телу. Вместе с тем я был точно в оцепенении: тело мое онемело… Сила его гипноза была огромна…”. Ненависть князя оказалась сильнее гипноза.
Неизвестно, бывала ли в особняке Дмитрия Леоновича Рубинштейна на Тверском бульваре юная родственница из Харькова Ида Леоновна Рубинштейн. Ее дед — основатель банкирского дома “Рубинштейн и сыновья”. Отец — банкир и меценат. Девочка увидела игру Сары Бернар и решила стать такой, как она, актрисой. Рано осиротев, Ида росла в особняке дяди на Английской набережной Санкт-Петербурга. В гимназии легко усваивала иностранные языки, увлекалась древней историей, философией Ницше. Но рвалась на сцену. Наперекор родне поступила в училище Малого театра, класс Александра Ленского, выпустившего ее со словами: “Вы вторая Сара Бернар”.
Дебютировала Ида в роли Антигоны в спектакле, поставленном на собственные деньги. Красавицей пленился художник Лев Бакст, ставший ее сценографом. Чтобы играть античных героинь, Ида учила древнегреческий язык. Как вдруг в 22 года заболела балетом. Танцу учил великий Михаил Фокин, пораженный фигурой и пластикой Иды. Он сочинил для нее “Танец семи покрывал”. Сбрасывая одеяния, Ида оставалась на сцене обнаженной, в одних бусах, вызвав восхищение одних и гнев других, включая Станиславского, изрекшего: “бездарно голая”.
Современникам Ида напоминала Суламифь, возлюбленную царя Соломона. Не скупясь, она заказала четырем корифеям — режиссеру Мейерхольду, композитору Глазунову, балетмейстеру Фокину и художнику Баксту — поставить “Саломею” Оскара Уайльда. Когда спектакль запретили, уехала навсегда из России.
В Париже купила особняк с парком, обставила дом по своему вкусу: золотой занавес в гостиной, в комнатах африканские ткани, японская скульптура, самурайские мечи. В парке — обезьяны и павлины, статуи, фонтаны. Гостей поражала ручная пантера. Замуж не выходила, признавалась: “Я могу идти по жизни только одна”. Увлекалась охотой, ходила с ружьем на медведей и на львов. Не могла жить без острых ощущений, иначе чувствовала себя больной. Худобой и ростом Ида предвосхитила современных моделей. А наклонностями — олигархов: завела яхту, летала на аэропланах.
В “Русских сезонах” Сергея Дягилева танцевала Клеопатру и Шехерезаду, ее успех у публики превосходил тогда триумфы Анны Павловой и Федора Шаляпина. В те звездные дни Валентин Серов в церкви монастыря Сен-Шапель писал портрет обнаженной Иды и влюбился в нее. Картину купил Русский музей, невзирая на нападки критиков. Репин назвал образ картины “гальванизирующим трупом”. Суриков — “безобразием”.
Порвав с антрепризой Сергея Дягилева, Ида создала подобно Саре Бернар свою труппу и собирала полные залы. Тратила миллионы на спектакли, которые ставила все та же четверка великих творцов.
По ее заказу Дебюсси написал “Мученичество святого Себастьяна”. Морис Равель сочинил гениальное “Болеро”, Игорь Стравинский — музыку балетов “Персефона” и “Поцелуй феи”, поставленные Вацлавом Нижинским. Ида играла необыкновенных женщин: Елену Спартанскую, “даму с камелиями” Маргариту Готье и Настасью Филипповну. Последней ролью в 56 лет была Жанна д’Арк.
Войну пережила в Лондоне, работала медсестрой в основанном ею госпитале. Вернувшись во Францию, приняла католичество и замкнулась в одиночестве на вилле вдали от Парижа, избегая всего, что любила прежде, — общества, друзей, прессу. Ночами на веранде любовалась звездами. За этим занятием навсегда уснула в 77 лет. Завещала скрыть день, место похорон и написать на надгробии всего две буквы — инициалы I.R.
