Как бы нас ни трепал кризис, а все-таки лето остается временем путешествий. И потому выстраиваются очереди в авиа- и железнодорожные кассы.
Переезд-перелет — это уже часть путешествия. И пусть короткое, но время для мимолетного романа, стремительного, как скорый поезд. В этом убедилась корреспондент “МК”, проехав в качестве проводницы путь от Москвы до Симферополя и обратно.
Как бы нас ни трепал кризис, а все-таки лето остается временем путешествий. И потому выстраиваются очереди в авиа- и железнодорожные кассы.
Переезд-перелет — это уже часть путешествия. И пусть короткое, но время для мимолетного романа, стремительного, как скорый поезд. В этом убедилась корреспондент “МК”, проехав в качестве проводницы путь от Москвы до Симферополя и обратно.
Я давно приставала к своей знакомой проводнице по имени Вера (почти Сердючка!) с просьбой взять меня на маршрут помощницей. Но Верка только головой качала: без диплома и практики не положено! А в последних числах июня она позвонила мне сама и попросила о помощи. У нее заболела дочка, и выйти на работу она никак не может. Искать замену среди своих коллег — дело опасное, работает-то Верка на одном из самых “сытных” южных маршрутов, могут подменить не на один раз, а навсегда.
— Мне человек нужен верный, вот тебе и звоню. Один разик скатайся до Симферополя и назад, выручи, а?
Я охотно соглашаюсь побыть временно Веркой Сердючкой.
Все будет хорошо!
— У тебя будет напарник — мужчина, — дает мне ЦУ Верка. — Зовут Мурад, но ты его не бойся: он с Оксанкой из девятого вагона любовь крутит. Если же все-таки начнет приставать, по лицу не бей — для восточных мужиков это страшное оскорбление. А вот ниже пояса — можно. Он и отстанет…
Вот это успокоила!
— Передачи и посылки, если кто к поезду подойдет и попросит передать, бери! Перевозка — 500 рублей. Только всяким подозрительным отказывай, а то еще бомбу подсунут.
— А как подозрительных отличить?
— Ой, ну я не знаю! У меня это как-то само собой получается… Слушай дальше: все, что требуют пассажиры, тебя не колышет! Обращай внимание только на приказы бригадира проводников, начальника поезда, ментов и контролеров. Контролер обязан предъявлять сертификат, иначе никакой он не контролер, а хрен с горы, который хочет денежек срубить! С тебя в первую очередь.
— Почему с меня?
— Ну у тебя ж левые пассажиры едут!
— А они едут?
— Едут, едут… И даже у тебя разрешения не спрашивают.
— Это почему же?!
— Потому что их начальник поезда посадил.
Заодно Верунчик сообщает мне, что среди пассажиров-курортников попадаются “отпадные мужики”.
— С упакованным и не шибко страшным можно поулыбаться, пококетничать. Может, удастся провести ночь, совместив приятное с полезным. Хотя тебе по первости, наверное, будет не до того… А у меня частенько такое бывает. Почему нет? Где еще мужа себе искать?
Мне снова вспоминается репертуар Сердючки: “Солнце всем на планете одинаково светит — и принцессе, и простой проводнице”.
Правда, Веркино счастье еще не купило билет в ее вагон. Все романы моей подруги до сих пор ограничивались одной ночью, да пару раз любовники-транзитники ночевали у нее дома. Но Верка не отчаивается.
— Однажды, — вспоминает она, — мы с пассажиром по пути в Симферополь так отжигали! А через три недели снова встретились с ним в поезде на Москву… Только туда он ехал один, а возвращался с женой-грымзой. Как увидел меня, аж побелел от страха, бедненький! Сделал вид, что мы не знакомы. Ну, я не стала его подставлять…
Базар-вокзал
На Курский вокзал я прибываю с чемоданом… похудательного геля. Это Верка присоветовала: купить побольше геля для похудения с феромонами, его какая-то наша российская контора производит. В столице тюбик геля стоит копейки, особенно оптом. А хохлушки, по Веркиным словам, за него душу продадут. Вера пообещала, что в Симферополе на вокзале ко мне подойдут “свои” люди и сметут мой товар за хорошие деньги.
Бригадир проводников Андрей Иванович оказывается здоровенным мужиком лет 50, с роскошными усами. Беззастенчиво окидывает меня масляным взором. С непривычки смущаюсь.
— Ну, здравствуй, душа моя, — вкрадчивым баритоном приветствует меня бригадир. — Надевай форму и иди в 14-й, там Веркино место. Если напарник будет обижать, заходи ко мне — разберусь.
При виде Веркиного напарника Мурада мой страх усиливается. От этого ярко выраженного восточного экземпляра прямо-таки веет первобытным мужским магнетизмом. Я решаю держаться от него подальше.
Вопреки моим опасениям, Мурад — сама любезность. Никаких дежурных заходов типа “вах, красавица!” он пока себе не позволяет. Лишь быстро показывает, как включать титан, учит запирать и отпирать туалеты и объясняет порядок действий проводников с начала посадки. Правда, пока мы с ним проверяем купе “на наличие посторонних предметов”, Мурад исхитряется ущипнуть меня за попу. Но я решаю, что это пустяки, дело житейское… Мы с Мурадом надеваем фирменные кители и выходим к ступенькам вагона — встречать пассажиров.
Вагончик тронется, перрон останется…
Стою на платформе, а в голове крутится старый анекдот. У женщины спрашивают: “Ну что, научилась водить машину?” А она: “Нет, вожу еще плохо, но пешеходов уже ненавижу!” Так и я: поезд еще не тронулся, а пассажиры уже меня бесят. Особенно те, кто из моего вагона.
Граждане ведь не любят, когда посадка проходит спокойно. Прямо перед вагонной дверью оказывается, что кто-то забыл билет или паспорт, но ехать все равно желает. Примерно каждый пятый приходит на посадку уже пьяным. Остальные непременно прут с собой звенящие котомки, чтобы догнаться под стук колес… Кто-то ломится не в свой вагон, доказывая: “Нет, это 7-й, а не 14-й! Я знаю, я считал!” Кто-то… впрочем, всего не перечислишь!
Наконец лязгают колеса, и наша железная махина, дрогнув всем своим длинным телом, начинает движение… Я еще не знаю, что самое трудное впереди.
…Прохожу по купе, собираю билеты, открываю туалеты, выдаю постели. Слава богу, Мурад неподалеку: развалился в проводницком купе с газеткой и подсказывает мне, что надо делать. Пассажиры потянулись за чаем… В третьем купе ребенок накакал на пол — убираю. В четвертом скандал: парень не хочет уступать толстой тетке нижнюю полку. “Проводница! — вопит тетка. — Помогите!” Терпеливо объясняю, что билет в кассе парню продали именно на это место. И уступать его или нет — ему решать. “Если б она по-людски попросила, я бы уступил, — обижается парень, — а она сразу орать… Теперь фигушки!” Начинаю уговаривать парня, пуская в ход откровенную лесть: “Молодой человек, но вы же такой сильный, ловкий, что вам стоит запрыгнуть на верхнюю полку? А даме тяжело забираться...” Парень сдается, взамен мне приходится пообещать попить с ним чайку. “Только после Курска, раньше не смогу”, — строго добавляю я в надежде, что к этому моменту юноша вместо чайку уже примет винца и уснет безмятежным пассажирским сном.
Не успела перевести дух — слышу трубный зов Мурада: “Жанка, ну-ка скоренько разберись, что там в восьмом?” Бегу в купе №8. Оказывается, дверь заперта, а за ней — сладкая парочка. Пятнадцать минут, как от Москвы отъехали, а они уже заперлись, и из купе только “ох!” да “ах!” слышно. Перегородки тонкие — вот люди в соседних купе и возмущаются.
— Что делать? — бегу я к Мураду.
— Чего-чего, — глумится напарник, — дверь своим ключом открывай и кричи “я тоже хочу!” Проводница им что, не женщина?
Чувствую, что сейчас расплачусь.
— Да радио погромче включи — и делов! — наконец смилостивился Мурад. — Ну что ты, в самом деле, как маленькая?
Тем временем пассажиры тянутся за чаем по второму разу…
Через четыре часа вся провизия, вывезенная путешественниками из Москвы, истреблена. Это я вижу по количеству пакетов, оберток и объедков в вагонном мусорном баке. Но народ все равно на каждой станции закупает картошку с солеными огурцами, пирожки с мясом, жареных кур. Поезд начинает вонять дешевой забегаловкой…
Подкрепившись, пассажиры принимаются бухать с новыми силами. Из “любвеобильного” восьмого купе вылезает помятая девица и жалуется, что не открывается окно. “До сих пор им это трахаться не мешало!” — ворчит Мурад и идет разбираться с окном. По возвращении пытается прижаться ко мне в тесной проводницкой клетушке — видно, вдохновился. Я больно щипаю его за руку и пихаю локтем туда, куда Верка советовала. Мурад разочарованно уходит из нашего вагона. С одной стороны, это хорошо. С другой — плохо: у кого мне теперь в случае чего совета просить?
Страсти на колесах
Оставшись одна на вагонном хозяйстве, с удивлением понимаю, что пассажиров стало гораздо больше. Пробую разобраться:
— Пассажир, вы из какого вагона?
— Из тринадцатого!
— А почему я должна вам чай давать?!
— Так наша проводница пропала, уже давно.
— И ничо не пропала, — влезает в разборку подросток лет пятнадцати, — она с хахалем у себя в купе закрылась. А мы чаю хотим!
На мое счастье, появляется Мурад. Мы отправляемся в осиротевший 13-й вагон.
— Танюха, открой, это я! — еще чуть-чуть, и мой напарник вынесет своим могучим кулаком хрупкую дверь проводницкой.
Минут десять мы при скоплении любопытных пассажиров ломимся в дверь купе, где по идее должна обретаться проводничка Татьяна. Из-за двери — молчок. Но, судя по приглушенному шуршанию, там кто-то есть.
Наконец замок щелкает. Но в дверях появляется не Таня, а амбал с наколотой на плече русалкой.
— Чо вам надо, в натуре? — рычит незнакомец. — Я у вашей Тани койку снял на два часа. Ясно? Время еще не прошло. Так что валите отсюда!
Дверь закрывается. “А Таня-то где?” — растерянно спрашиваю я у напарника. Мурад идет по составу — выяснять. Вскоре возвращается.
— Ну, — подлетаю я к нему, — где она?
— Где-где… в Караганде! С бригадиром она!
Эх, Андрей Иванович! Да вы, оказывается, большой шалун!
— В поезде — в нем как в жизни, — вдруг философски и с грустинкой в голосе констатирует Мурад. — Все движется, все меняется… Уезжаешь с одной зазнобой в сердце, а приезжаешь совсем с другой…
Ночь — не время покоя
И вот наконец стемнело. Пассажиры оккупируют туалеты, курят в тамбуре на сон грядущий.
Наконец все умылись, напились, накурились. Вроде бы заснули. В первом купе угомонился вопивший весь вечер Илюшечка (тот, что накакал на пол). Даже ахи в восьмом затихают — зато раздается богатырский храп тетки из девятого. Лишь какой-то тощенький студентик в тельняшке и с гитарой наперевес уже битый час курит в тамбуре с дамой под сорок — видно, клеит ее. И куда спешит, чудак? На юге этого добра навалом! Мне Мурад так и сказал: “Курортницы — такие горячие! А хохлушечки — как сдобные плюшечки, так бы и скушал!”
Как только во вверенном нам вагоне становится относительно тихо, мы с напарником садимся ужинать. Мурад достает бутылку “Массандры”, разливает по стаканам. Я отказываюсь. Плавали, знаем: кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Мурад с удовольствием выпивает, с аппетитом закусывает, довольно хрюкает — и кладет лапу мне на колено… Я кратко излагаю ему напутствия, полученные мною в отношении него от Верунчика. Мурад опять обиженно уходит из вагона. Наверное, к Оксане из девятого, с которой крутит любовь.
Я иду по коридору закрыть туалеты — начинается санитарная зона, впереди станция. Из восьмого — опять стоны! И что там за секс-гигант поселился? Возвращаюсь в проводницкую и ложусь, натянув казенное одеяло по самые уши. Мне удается вздремнуть — часа полтора. Просыпаюсь от того, что кто-то тихо скребется в дверь. Открываю, а там — тощенький студентик с гитарой. “Небось, с дамой не склеилось!” — догадываюсь я и оказываюсь права. “Девушка, вам тут не скучно? — робко блеет студент. — Вам же спать нельзя, я вас развлекать пришел!”
Ну и поезд! Не “Крымская стрела” точно, но зато стрела Амура!
Вагон с феромонами
Утром Мурад так и не появляется.
Я собираю постели, деньги за чай, подметаю купе, протираю полы. Закрываю туалеты — опять санзона. Прибегает молоденькая Илюшечкина мамаша и умоляет открыть: у нее живот схватило! Становится ясно, в кого ребенок таким засранцем уродился…
Считаю постели, одеяла, стаканы, ложки, подстаканники…
Поезд плавно подкатывает к перрону Симферополя. Пассажиры, волоча огромные чемоданы, выбираются из вагона. Что-то не видно людей, нетерпеливо поджидающих мои похудательные феромоны… Поезд уходит на мойку и санобработку, а я в растерянности подхожу к местным “бомбилам”-таксистам. При мне мой чемодан с чудо-средством.
— Ребята, я проводница с московского. Не подскажете, кто у меня гель для похудания оптом возьмет?
Ребята удивленно таращат глаза. Потом один догадывается:
— А, это… Это та бодяга для секс-шопа, мужики! Борян раньше заказывал с Москвы… Но на той неделе ему целая партия говна этого с Китая пришла. Не-е-е, больше не возьмет!
— А мне-то что делать? — я в отчаянии сажусь на свой чемодан.
— А у тебя чо, целый чемодан его? — гогочут мужики. — А ты все на себя намажь!
Ну Верка! Приеду — самолично вымажу ее с головы до ног!
ххх
Дорога обратно — зеркальное отражение дороги туда: мамаши с орущими детьми, жеребцующая молодежь — теперь еще и распаленная южным солнцем и отдыхом у моря. А еще — сердитые тетки, одинокие мужики-приставалы и бесформенные личности, пьяные в хлам.
Обиженный на меня Мурад не помогает: появляется всего пару раз, крутится минут пять и снова исчезает в направлении девятого вагона.
Но я уже не боюсь пассажиров. Лихо ношусь по коридору с шестью стаканами кипятку, нанизанными на пальцы. Перешучиваюсь с работягами в оранжевых куртках, которые стучат по осям вагонов на остановках. Как бывалая проводница, разбираюсь с контролерами, требую предъявить сертификат, хотя понятия не имею, как он должен выглядеть…
Даже Андрей Иванович мною доволен: за рейс во вверенном мне вагоне ЧП не было, жалоб на меня не поступало.
— Молодец, лапуля, — говорит он, заманчиво шевеля усами, — из тебя бы вышел толк… Приходи на постоянку, возьму в бригаду, обучу всему. Вон Танюху я как обучил! Одна из лучших теперь у нас, а ведь всего-то три месяца, как на рельсах ходит. Ты телефончик свой мне дай. Встретимся, посидим, по рюмочке, туда-сюда — в общем, обговорим это дело…
“Нет уж, — думаю, — пей, брат Андрей Иванович, сам. Со своей Танюхой”.
