Разбитый на две части, он охватывает двенадцать проклятых лет с
На сцене перед показом Андрей Смирнов словно играл очередную роль. Стройный, крепкий, от избытка энергии то и дело переминаясь с ноги на ногу, он долго и с удовольствием окидывал взглядом Воланда свою благодарную публику. Люди к тому моменту уже полчаса как томились на ступеньках — места в креслах закончились за считаные минуты. Чеканя каждое слово, как золотую монету, Андрей Сергеевич поименно представил всех присутствовавших на сцене. Отдельно пошутив на тот счет, что иногда ему казалось: уровень мастерства группы превосходит уровень мастерства режиссера. И долгие две трети фильма было велико искушение с этим согласиться.
Смирнов-режиссер известен в первую очередь «Белорусским вокзалом» и «Осенью», но и тема революции для него не нова. В 1967 году он снял одну из двух новелл в совместном с Ларисой Шепитько фильме «Начало неведомого века». Там он впервые познакомился с Леонидом Кулагиным, которого позже снял в «Осени». Именно Кулагин сыграл в новелле «Ангел» комиссара, которому тяжелым орудием раскраивает череп бандит из числа противников советской власти, приговаривавший при этом: «Вот тебе серп и молот». Там тоже была своя баба, которая за мужиков и корову доила, и от бандитов отбивалась (но не отбилась).
Но вот в чем беда. За давностью лет эти черно-белые поистрепавшиеся кадры 1967 года, которые сегодня легко спутать с официальной хроникой, смотрятся куда достовернее, чем расписные избы и накрахмаленные крестьянские рубахи в «Бабе», да еще и снятые в намеренно лубочном стиле, до которого так жадны федеральные телеканалы. Все это должно поражать и окунать с ходу в гущу событий, а вместо этого отвлекает, вызывает борьбу. Ну какой же это зажиточный кулак? Это прекрасный характерный артист Роман Мадянов, только с бородой. Да и эта миниатюрная хозяйка, хоть и рубит голову курице с первой попытки, никакая не крестьянка, а прекрасная характерная артистка Евдокия Германова. Всеволод Шиловский в рясе, Нина Русланова, к которой, кажется, уже давно прирос этот платок, даже Алексей Серебряков, который в некоторых моментах создает полное впечатление, что прямо сейчас играет свою лучшую роль, — разве это сельские жители? Это отличные актеры, но в этих рубахах и картузах мы видели их десятки раз.
В этом, конечно, нет вины Андрея Смирнова. Сегодня никто не хочет снимать про сейчас — да и не очень понимает как. Отсюда такой вал как бы исторических картин. Для СССР история была надежным орудием идеологии, для советских режиссеров — мощным инструментом против нее. В новой России же история чаще используется как аттракцион. Сходить на исторический фильм — все равно что за деньги сфотографироваться в обнимку с разодетыми в Ленина и Николая II артистами рядом с Кремлем. Смирнов, кажется, делает почти невозможное: возвращает нашей истории ее ужас и глубину. И делает это не с помощью талантливой съемочной группы, построившей с нуля целую деревню, а с помощью одного только лица Дарьи Екамасовой.
Удивительное, оно резко выделяется на фоне остальных, плавно грубея с течением времени, но оставаясь одинаково простым, добрым и правдивым. Пока мужички стреляют друг в друга, раздирая на части семьи и страну, она все молчит да молчит. Только ноги с годами под напором безумных мужей и насильников раздвигает не то чтобы с большей охотой — но уже без прежнего надрыва.
В фильме нет мести коммунистам, нет сожалений об упущенной Российской империи. Все это только сузило бы его масштаб. События здесь следуют непредвзято, как по учебнику. Село, свадьба, Первая мировая, революция, Гражданская, голод, продразверстка, бунт. А то чудо, которое с тобой происходит в финале, провоцируют вовсе не расстрелы, не самосуд и не потоп, как вариация Божьего суда. А всего лишь один безмолвный и бесконечный бабий крик, который сполна возвращает нам все тридцать лет молчания режиссера Смирнова.
Ничего точнее, мощнее и ужаснее его нет на этой земле. И не будет.
