— Для начала надо рассказать о сценаристе Вадиме Зобине, сценаристе и постановщике известного фильма советских времен «Дни хирурга Мишкина», — говорит режиссер. — Первые четыре серии нашего сериала были написаны блестяще. Но с остальными сериями было что-то не так, необходимы были переделки. С Вадимом я виделся только однажды, и меня предупредили, что требовать переписки сценария от него нельзя, так как Вадим Николаевич сильно болен. Пришлось доводить его до ума самому, так как в октябре 2010 года его не стало. Вот так получилось, что этой работой он прощается и с кино и с жизнью.
У меня не было возможности реконструировать, например, Тверскую улицу, чтобы вернуть ей облик
— У вас в кадре много интерьеров. Это все приходилось строить?
— Далеко не всегда. Например, в Москве живет фотохудожник, у которого есть квартира, в которой он специально ничего не менял с самого своего детства. Какие висели на стене выключатели, такие и остались. Мы перед съемками вынесли несколько современных бытовых приборов, а больше ничего менять не пришлось.
А психушку, в которую попадает один из героев, мы снимали на гауптвахте одной из бывших военских частей Московского гарнизона, ныне заброшенной. Я перед съемками нашел людей, которые находились в те годы в заключении за антисоветскую деятельность. Они рассказывали, как были устроены спецпсихбольницы, как происходила насильная кормежка в случае голодовок, даже какого цвета была та жидкость, которую им заливали в рот. Так вот по их описаниям эта бывшая воинская часть идеально подходит под образ психушки. В итоге в фильме у нас изнутри получилась вроде как больница, а снаружи — нормальная такая тюрьма с вышками, автоматчиками и овчарками.
— Еще было много съемок на природе.
— Да, финальную сцену снимали малой группой на льду. На дворе стоял апрель, но нас люди из МЧС, которые обеспечивали безопасность на съемках, успокоили: «Здесь лед 80 см. Грузовик проедет — ничего не случится. А с вашей декорацией в 200 кг — и подавно». Мы и пошли снимать. Ходим по льду, а я все не могу понять, почему он качается под нами, как надувной матрас. И только когда закончили снимать, к нам подходит эмчеэсовец и говорит: «Декорации надо срочно убирать. Лед подтаял, сейчас все уйдет под воду». Я у него спрашиваю: «Ты же говорил — здесь 80 см, ничего не провалится!» А он мне: «80 см это в другом месте, а там, где вы снимали, — только 15 см». В общем, хорошо, что все обошлось.
— Как вы думаете, чем в первую очередь цепляет ваша история зрителей и артистов?
— В фильме есть одна ключевая сцена, которая многое расставляет по местам. Когда Григорий уже после службы в «горячей точке» безногий приезжает домой и не в силах никого видеть выходит на лестничную клетку покурить. Его отец спрашивает: «Ну как у тебя с работой?» Он отвечает: «Какая тут работа. Пенсию по инвалидам дали — и иди гуляй. Мы все брошенные люди. Ненужные своей родине». И тогда отец говорит ему единственно правильные слова, какие только можно было найти в этой ситуации. Что такие люди, как он, — это и есть наша родина. На них все и держится. Вот это понять сегодня очень важно.
