«Однажды Никулин, Вицин, Моргунов...» — про самую знаменитую комедийную троицу по сей день слагают анекдоты, а это самый верный знак популярности. Трус, Балбес и Бывалый путешествовали из комедии в комедию, их реплики тут же становились крылатыми фразами. В жизни они, конечно, были совсем другими. Один — грустный клоун, другой — человек в футляре, а третий — неисправимый оптимист, который на смертном одре мог заявить врачам: «Вы не вынесете меня отсюда, потому что я — не-вы-но-си-мый!»
Сегодня Бывалому исполнилось бы 85 лет.
Наталья Николаевна Моргунова неохотно соглашается на интервью. На журналистов у нее есть обиды. И она не может понять, почему на Евгения Александровича вдруг вылилось столько негатива.
— Он был хороший человек. Я-то знаю, что он никогда и никому не желал зла. Если смотрел спектакли, восторгался, ходил за кулисы говорил: «Старик, как здорово!» Поэтому я никак не могу понять, кому он так насолил? Пока Отари Квантришвили не убили, мы не знали, что это криминальная среда. Женю пригласили к нему на день рождения, и он пошел. Это была их первая встреча. В это время как раз снимался фильм «Райское яблочко». Брагинский написал сценарий, подобралась хорошая компания: Янковский, Гундарева, Никоненко. А денег не было. Даже снимались в своей домашней одежде. Женя был одним из продюсеров картины, и он искал, как сейчас говорят, спонсоров. После титров картины идет огромный список благодарностей, включая трест булочных. Да любого сейчас сними, кто ходит на корпоративы, и окажется, что он «связан с криминалом»!
— Может быть, Евгения Александровича недолюбливали из-за его знаменитых розыгрышей?
— Больше половины придуманы. Володя Цукерман, директор Музея трех актеров, рассказывает, будто Женя однажды полез к чиновнику на балкон по пожарной лестнице и сфотографировал его с любовницей, чтобы шантажировать. Куда он полезет со своей комплекцией и больными ногами? И фотоаппарата у него никогда не было!
— Но все-таки неудачные шутки случались?
— Например, в ЦДЛ он действительно сделал глупость, когда перед панихидой лег на постамент для гроба. Просто валял дурака. Конечно, это было цинично. Директор тогда распорядился Моргунова в ЦДЛ не пускать.
— Другой известный розыгрыш, когда Моргунов на троллейбусной остановке прикидывался водителем и просил прохожих подержать рога.
— Это было.
— А «красной книжечкой» для прохода в ресторан пользовался?
— Его и так пускали. У нас ведь актеров очень любили, и он этим пользовался. Жене нравилось, когда его узнавали, просили автограф. Однажды пошел гулять с сыном, и вдруг появились поклонницы. Прекрасная возможность покрасоваться! И он чуть не потерял ребенка. Даже не заметил, как сын выпал из санок.
— Ваше знакомство тоже началось с розыгрыша?
— Мы познакомились в начале января. Как сейчас помню, у него был телефон Б-6-17-61, а на кафедре моего института К
— И вы пришли?
— Я пришла, но меня, конечно, никто не ждал. Правда, Евгений позвонил — наверное, совесть проснулась: «Извините, я пошутил!» Я чуть было не сказала: «Ну и дурак!» Он представился и начал рассказывать о себе. Он воображал из себя звезду. А я — хоть убей — не знала такого артиста!
— Ну как же! Он в «Молодой гвардии» сыграл, «Пес Барбос и необычный кросс» вышел в прокат!
— В «Молодой гвардии» он совсем другой был. Юный, стройный. А картину «Пес Барбос» я, конечно, смотрела, но думала, что Бывалый — не артист, а просто типаж. Мне почему-то казалось, что Евгению Моргунову уже за пятьдесят, и было смешно, что он кокетничает. Он назначил мне встречу на Центральной студии документальных фильмов в Лиховом переулке, а я решила, что он имеет в виду кинотеатр документальных фильмов. И приперлась, конечно, туда. Женя мне звонит: «Что ты за неандерталец такой!» Он рассказал, что снял фильм по Шолохову «Когда казаки плачут» и хочет «обкатать» его на спортсменах в Серебряном Бору. Пригласил меня на этот просмотр, а я поехала с подругой. Ее зовут Таня, но мы договорились, что обе назовемся Наташами. Пусть разбирается!
— Встречный розыгрыш! Евгений Александрович вас вычислил?
— Не сразу. У нас с подругой интонации были похожие, и он со своим музыкальным слухом это, конечно, уловил. А внешне мы с ней совсем разные: у меня лицо овальное, а она круглолицая. И Женя больше на нее посматривал. А потом сказал: «Ну пошли, Наташки!» Вечером позвонил, чтобы узнать, как мы доехали, и пытался с помощью наводящих вопросов узнать, кто из нас та самая Наташа. И как-то догадался. Мы начали встречаться. Он уезжал на две-три недели, но звонил в любое время суток. Мои родители напряглись: «Как это можно звонить по ночам? И вообще, зачем тебе нужен артист?» И я стала на ночь отключать телефон. Родители приняли Женю не сразу. Мама говорила: «Понравится сатана больше красного сокола!» А потом они его полюбили, и он их тоже полюбил. Он обрел семью.
— Вам было 23, ему — 36. Неискушенная девушка и зрелый мужчина, к тому же артист. В чем вы совпадали?
— Где бы он ни был, куда бы ни приезжал, всегда любил исследовать окрестности. Ему было интересно увидеть места, связанные с великими людьми. В Смоленске Женя разведал, что в 100 километрах от города родился Глинка, и отправился туда. А смотреть в четыре глаза всегда интересней. Он везде меня таскал: и на спектакли, и в консерваторию, хотя я и раньше была завзятой театралкой и знала весь репертуар московских театров. Мы были созвучны.
— Но в чем-то вы были разными?
— Я не любительница больших компаний, где нет общения, а просто треп, и каждый норовит себя показать. А Женя любил общество, быть на виду. Когда надо было фотографироваться, я всегда отходила в сторону. Он говорил: «Давай для истории!» Я отнекивалась: «Знаешь, я очень плохо выхожу». — «Ты думаешь, что в жизни выглядишь лучше?».
— А Евгений Александрович был домашним человеком?
— Нет! Но ему надо было все обеспечить. Он ведь по-настоящему почувствовал семью в 39 лет, когда уже родился сын. Наша совместная жизнь началась в
— Вы не ревновали к балерине?
— Нет, что вы? У меня фора была 26 лет. Сначала я об этом ничего не знала, потому что он вел себя совершенно свободно. Наверное, Ваве было обидно. В дом к нам она, конечно, не приходила, но они часто перезванивались. Тогда было время продуктовых заказов. Один заказ Женя нам принесет, другой — ей.
— Он ведь поддерживал Ваву до конца и хоронил. Удивительная верность!
— Это не верность, это просто порядочность. А как иначе? Она не могла дать ему семью, детей, но разве это ее вина?
— Вы много раз переезжали?
— Да. Когда должен был появиться старший сын, Антон, Женя выхлопотал однокомнатную квартиру на Разгуляе. Потом нам дали «двушку» на улице Алексея Толстого, но скоро и там стало тесно. Родился второй сын — Николай. Я поступила во ВГИК, на киноведческий факультет, поэтому с нами жила нянька, и мне приходилось спать на диванных подушках. Потом мы переехали на Пушкинскую, рядом с Театром Станиславского. В этой четырехкомнатной квартире прожили 13 лет. Там был маленький, почти питерский двор-колодец, и в нем находилась шахта метро. Как раз строили новые станции, и по ночам самосвалы с жутким грохотом вывозили породу. Когда объявили, что в доме будут делать капитальный ремонт, Женя сказал: «Я этого не вынесу!» И у него появилась страсть к перемещениям. Я думаю, если бы он был жив, опять бы нас куда-нибудь сковырнул! Переезды как бы стали необходимы. Женя не был занят творчеством, а обретение нового дома — это тоже творческий процесс.
— Он, наверное, не умел отдыхать?
— Даже из санатория сбегал. Однажды мы с Вициными приехали в Юрмалу с детьми, так Женя два дня потомился: «Что я, идиот? На пляж ходить!» — и исчез. Он не мог сидеть без дела. У нас в квартире есть крохотная комнатушка, которую мы называли телефонной будкой за то, что Евгений Александрович часами не расставался с трубкой, договариваясь о творческих встречах и концертах, — другой работы в последнее время у него не было. Его обуревала жажда деятельности, постоянно надо было куда-то ехать, лететь. И я ему в этом не препятствовала. Потому мы, наверное, 36 лет прожили вместе.
— Евгений Александрович был хозяйственным человеком?
— Все тащилось в дом! Если он работал в Средней Азии, фрукты покупались ящиками и передавались с вагоном-рестораном. Хорошо, что я не жадная, не требовательная, но стоило только обмолвиться о чем-то, как любая просьба по хозяйству выполнялась «позавчера».
— А он любил делать подарки?
— В Москве он по магазинам не ходил, а в других городах покупал мне одежду. Приезжал и вываливал покупки. Запомнил, что у меня
— Каким он был отцом?
— Хорошим, хотя ему некогда было заниматься детьми. Он даже не знал, в какой школе они учатся. Дни рождения не помнил. Но когда он находился в Москве, обязательно ходил с ними в театр и в консерваторию.
— У него ведь был абсолютный слух, и сам Шостакович рекомендовал его в консерваторию.
— Он пропадал в консерватории с детства. Слушал классику, когда учился во ВГИКе у Сергея Герасимова. Симфонии Чайковского знал наизусть. По тактам мог определить, какой инструмент вступает. Он ходил к знаменитому Кнушевицкому на репетиции оркестра. Музыкант говорил: «Жень, выйди!» и кому-то велел сыграть чуть-чуть по-другому. Женя сразу слышал, кто сфальшивил.
— В войну Евгений Моргунов работал на заводе и написал письмо Сталину: «Уважаемый Иосиф Виссарионович, примите меня в искусство. Я хочу быть как Станиславский, Немирович-Данченко...» Пришел ответ: «Направить товарища Моргунова Е.А. для поступления в Театр Таирова...» Как он относился к Сталину?
— Как воспитали: хорошо. Когда пошли разоблачения, замолчал. Женя в школе был хулиганом. Пришел однажды с рогаткой, метился в какого-то паренька, а попал — на минуточку — в портрет Сталина! Тут же доложили классному руководителю, тот — директору, а директор — куда следует. Вызвали мать и забрали на два дня в отделение. Поняли, что она простая женщина, ей вообще не до диверсий — лишь бы сына поднять на ноги! «За детскую шалость забрали!» — горячилась я. «Но отпустили же!» — говорил Женя.
— Он был верующим?
— Да, но в церковь ходил только по большим праздникам, как его мама. У нее в жизни ничего не оставалось, никакой опоры. С первым мужем она шла под ручку по бульвару, и казаки шашкой разрубили его пополам у нее на глазах. Потом вышла она замуж за Александра Моргунова, он работал бухгалтером в ЦАГИ. Мама выгнала мужа за то, что он гулял.
— Евгений Александрович страдал сахарным диабетом. Он соблюдал диету?
— Это отдельная тема. У нас в доме не было картошки, макарон, сладкого, а он принесет торт или пирожные: «Это — тебе!», а потом, как кот, цапнет кусок и попробуй отними! Забывал колоть себе инсулин. Пятнадцать лет мы жили под дамокловым мечом ампутации. В любую минуту Женя мог лишиться ноги. У него начиналась гангрена. Мизинец уже рассыпался. На сцену Женя выходил в костюме и тапочках и объяснял зрителям, что на него только что бревно упало. В
Несколько раз в году он лежал в Склифе. И мне было страшно обидно, когда возник слух, что Женя брал у Никулина бесплатные билеты и продавал. Это неправда. Все билеты дарились врачам.
— Трагическая гибель вашего младшего сына Коли, наверное, ускорила уход Евгения Александровича.
— Когда погиб сын, он пошел вразнос. Старался уйти в какие-то компании, выпить, утопить горе. Не мог находиться дома, хотя я его не терзала и всегда держала себя в руках. Я никогда не плачу. Многие семьи рушатся после такого несчастья. Мужчинам хочется поскорее стереть эту страницу.
— Ваша внучка Женя Моргунова — музыкант. Гены?
— Наверное. Женю мне «подкинули», когда она в первый класс пошла. Прошел год, как ушли мои мужчины. Женю приняли в музыкальную школу, но сказали, что у нее не пианистические руки и что ей нужна виолончель. Мои дети в шкафу прятались, когда приходил педагог по музыке, а Женю не надо было уговаривать. Я думала: Господи, за что мне такое счастье?
* * *
Говорят, что на похоронах Никулина Моргунов спросил Лужкова: «Юрий Михайлович, где нас с Вициным хоронить будете?» И пояснил: «Люди приходят на кладбище, рыдают... И вдруг видят: рядышком лежат Трус, Балбес и Бывалый. Настроение сразу поднимается...».
Но смерть развела троицу окончательно: Георгий Вицин покоится на Ваганьковском кладбище, Юрий Никулин — на Новодевичьем, Евгений Моргунов — на Кунцевском. А в нашей памяти они всегда вместе: Трус, Балбес и Бывалый...
