После окончания Суриковского института в 1982 году Андрей Черкасов больше 15 лет работал как монументалист, создавая проекты художественного оформления зданий. Но однажды его жизнь круто изменилась.
Приятель попросил слепить несколько сувениров, а Андрей увлекся всерьез. Через несколько лет его первые авторские эксперименты вылились в отдельное направление, которое много шире, чем декоративно-прикладное искусство – это фарфоровый концептуализм. Представьте: целая улица из разноформатных домиков, по которым ходят люди, бегают дети, несутся салазки. Десятки зданий и персонажей.
У каждого мира – свое время и настроение. У каждого героя – свой характер. Будь то девушка в платке, несущая ведра с водой в избу, священник, ведущий крестный ход, или кошка на завалинке. Эти фарфоровые реконструкции минувших эпох – не просто ностальгия, а попытка анализа времени, его ритма, уклада жизни. Черкасов считает, что только так и можно осознать и проанализировать минувшее.
На создание объектов уходят годы. Это весьма кропотливый труд, требующий, с одной стороны, ювелирной точности, с другой – масштабности мышления и взгляда проектировщика. Как создается фарфоровая Россия, Андрей Черкасов рассказал «МК».
– Какова ваша личная территория творчества? Какое это пространство, его настроение, напиток? Имеет ли значение размер, цвет стен, вид из окна, отсутствие или присутствие дополнительных атрибутов?
– Сейчас, с годами, годится любое крепко обжитое мною пространство, чтобы под рукой было всё необходимое для работы, и чтобы не задумываться, где что лежит. С обязательной возможностью уединиться надолго и остаться со своими мыслями и «фантазиями».
Замкнутость, возможность не отвлекаться ни на что по нескольку дней кряду. А желательно – и жить в мастерской или, по крайней мере, чтобы находиться от дома в пределах получаса.
Дома и с родными – это всегда напряг, даже если они предельно деликатны и всё понимают. Размер, цвет и прочее не имеет значения. Обязательно должен быть чай. Желательно – картошка. Остальное нанизывается по ходу.
По молодости обживал новые места быстро. Даже прикольно было: затаскиваешь рабочее барахлишко в пустую коробку (на стройке, например) – и вот он твой дом и мастерская на многие месяцы. Монументалка определяла формат – приехал, завёз, работаешь, спишь, ешь. Пока не закончишь. А это и год бывает.
Керамика, которой занимаюсь теперь, требует размеренности, стабильности и расчётливости. На годы - в моём случае длинных проектов. Странным образом мастерской оказалась комната в некогда почти необитаемом полуподвале спортшколы. Со временем он заселился, порой был даже очень густо заселён, но мне как-то удавалось удерживаться вне формата. Потом пришлось прописаться в штат и исполнять обязанности кладовщика. Так уже многие годы и разделяю жизнь на работу и службу. Ради мастерской, ради привычного, обжитого места – приходится.
– Важно ли для вас одиночество во время работы в мастерской? Можете ли вы работать, если рядом находится кто-то еще?
– Когда делал монументалку, научился не замечать посторонних. В работающей школе или на фасаде над улицей. Но отчасти там позволял отрешаться от реальности масштаб, грязь, движение, высокие леса или хотя бы кОзлы. С керамической ювелиркой это не очень совместимо. Всякое отвлечение, даже ненадолго, обрывает начатую мысль. Это бесит. Если рядом друзья – раздражения нет, но и работать в полную силу невозможно. Годится что-то спокойное, нейтральное, бормочущее – скажем, про своё детство. И не задающее вопросов. И недолго. Но в реальности – уж что есть, то есть.
– Как долго вы можете оставаться в мастерской наедине с собой? Несколько дней, недель, месяцев и не выходить в белый свет?
– До месяца мог и прежде без проблем быть в полном одиночестве. Самая лучшая работа вообще начинается на третий день уединения. Но после полугода почти полной изоляции хочется уже выйти, распрямиться, проветриться, тусануться – и похвалиться. Теперь же, со всякими соцсетями, можно протянуть и дольше. Зашёл в интернет, посмотрел, у кого чего, перекинулся парой фраз, полайкал – и обратно. С выставками, конечно, приходится выползать.
– Как важно для вас питание, когда приходит вдохновение? Есть ли у вас свои рецепты для подогревания творческой активности?
– Питание лучше простое. Без особого выбора. И быстрое в готовке. Когда работа идёт полным ходом, еда и всё прочее интересует меньше. И нужна она только чтобы прерваться, остыть, отвлечься. Рецепты «подогревания» творческой активности – возможно, более полное погружение в свой художественный виртуал.
Но иногда требуется дополнительно распалиться, когда понимаешь, что затапливает вялость, лень, и нужна любая, хотя бы и посторонняя энергия, чтобы поднять собственный градус, обостриться. Тогда помогает какой-нибудь спор яростный, или бешеный рок-н-ролл – от Пресли и харда до Цоя и Шевчука. Или выпить слегка (если больше – наоборот, только усыпляет).
Потом, когда направление найдено и машина заработала, нужна сосредоточенность внутри, и я включаю аудио с умным и симпатичным мне человеком. Знания его, тонкие наблюдения, вдумчивый ритм и порядочность и доброжелательность настраивают на правильный режим, не дают отчаиваться, проваливаться, и сопровождают сутками как фон. Эти аудио не отвлекают, а напротив – дают работе глаза звуковую полноту, заполняют одиночество и настраивают на самую высокую требовательность.
Бывает, что надо для проверки промежуточного результата начисто выйти из процесса. Отоспаться, сыграть в какую-то острую игрушку на компе, уехать нафиг. И заново войти в работу со стороны, глянуть посторонним взглядом. У меня редко, но бывает, что кто-то из друзей приносит этот посторонний взгляд. Иногда абсолютно для меня неожиданный и поэтому очень ценный. Но это требуется редко – раз в полгода, в год, два, когда уже есть, что оценивать. И мало кто может дать такое.
– Говорят, что многие художники работают в «измененном состоянии»? Так ли это для вас? Что вам помогает погрузиться в него?
– Обязательно. Всегда. Точнее, «изменённое» оно для «обывателя», для НЕ художника. А так-то для нас это рабочая норма. То есть, в город выходишь как приезжий, как инопланетянин. Эта «изменённость» даёт независимость взглядов, неожиданность «ракурса». Прежде, в юности, удерживать это состояние удавалось недолго, оно приходило вспышками. И что-то протяжённое, требующее времени, исполнить было невозможно. На день, в крайнем случае, на два хватало. На остром импульсе внезапно найденного. Мучился, как научиться держать его дольше.
Научился с годами – отключением от реальности. И наощупь после перерывов, после сна, скажем, возвращаться «медитацией», лежа в темноте, закрыв глаза, отказавшись от мира….
– Человек для того, чтобы прожить в квартире несколько месяцев должен закупить продукты. А что должно быть в вашей мастерской на несколько месяцев, кроме продуктов? Конкретно – какие это материалы?
– Ничего. Только материалы, инструменты, и теперь – интернет ещё (прежде это были книги и кассеты, но немного). Конечно, лежанка, свет и тепло. Теперь ещё плеер и скачанные аудио – лекции, мемуары, что-то важное и непрочитанное в прошлой жизни, музыка иногда – для фона, для присутствия чего-то умного, острого и дружественного, душевно близкого. Радио, интернет.
– Как, по-вашему, массовая самоизоляции изменит наш мир? Повлияет на сознание художника и восприятие зрителя? Как скажется на культуре?
– На массовой – как-то скажется. Наверное. «Тренды», то-сё… На индивидуальной – никак не скажется. Самоизоляция для художника – норма. Содержательно – даст, наверное, какие-то новые сюжеты…. И, пожалуй, произойдёт глобальный пересмотр отношения к человечеству. Не как следствие этой «самоизоляции», а как результат нового опыта, наблюдения за поведением других в этих невиданных прежде обстоятельствах.
