Поумневший Жираф
Чтобы получить водительские права, Жираф посещал различные автошколы. Он менял их одну за другой, поскольку до него туго и долго доходило: очень уж длинной был наделен шеей. Пока расслышит объяснения учителей и сообразит, что к чему в моторе, зачем нужен кардан и какие действия требуются от водителя при обгоне или желтом сигнале светофора, преподаватели успевают перейти к следующей теме.
Наконец, нашелся подходящий педагог — Какаду, который не уставал повторять затверженное по многу раз. Жираф сдал экзамен, получил аттестат, сел за баранку своего рыдвана и поехал по саванне, наслаждаясь своим умением рулить и скоростью перемещения. Вдруг на перекрестке его тормознула Зебра. Она регулировала движение транспорта своим полосатым боком, издали похожим на впечатляющий дэпээсный жезл. Возле ее поста отирались два Шакала в серой форме.
Один из них процедил сквозь оскаленные зубы:
— Ты, я смотрю, взорлил?
Второй прибавил:
— Не с твоей бескрылой комплекцией взмывать под облака. Или в твоем кумполе, достигающем небес, произошло головокружение?
— Что за придирки? — возмутился Жираф. — Я ничего не нарушил!
— Еще как! Ты нарушил главное правило звериного общежития, — просветила Жирафа Зебра и отобрала у него права. — Они у тебя птичьи! А мы с тобой — копытные.
Пришлось Жирафу снова выбирать подходящие курсы и держать переэкзаменовку — не перед Попугаичьей, а перед Зубасто-Когтистой комиссией, где он бойко истолковывал смысл поговорок: «С волками жить — в волчий хор на спевки ходить», «Не в свои лимузины не садись» и «С высоты птичьего полета падать больнее, чем с подкошенных четырех ног и лап».
Мое окружение
Мой сосед в дачном кооперативе — Лев. То есть, если буквально, никакой, конечно, не царь анималистического царства. Даже по знаку зодиака — Овен, баран. И зовут Борис. Дома перед своей женой он и вовсе мышонок. Но как-то раз я побывал у него на службе. Заглянул в его кабинет. Ого-го. Настоящий магнат. Тиран. Рабовладелец. Властитель прерий. Рычит, волосня дыбом, будто грива. Секретарша ему чай в дверную щелочку, как сквозь решетку вольера, просовывает.
Жена, перед которой он тише воды, — вылитая Мартышка. Знай стреляет завидущими глазенками по сторонам: кто во что наряжен и у кого какие бирюльки в ушах и на запястьях. Хочет стать похожей то на своих подруг, таких же макак, то на телезвезд, таких же уродищ. Лучше бы в зеркало почаще смотрелась: постоянно растрепанная и с приплюснутым носом. Ради ее прихотей муж-мышонок навис над подчиненными кровожадным расчленителем.
Моя соседка по лестничной площадке — Лиса. Натуральная Патрикеевна. Намастырилась по вечерам ко мне заглядывать — то чаю попить, то поболтать. Хитрющая. Ходит вокруг да около. Но мне ее намерения абсолютно ясны, и я держусь с ней Колобком. Говорю, что очень занят и должен ехать навещать Дедушку и Бабушку.
Верхний жилец — Медведь. Ему кто-то из его собратьев или он сам себе на ухо наступил. При этом распевает арии. И аккомпанирует своему завыванию на пианино. Вообразите: ревущий Медведь ударяет косолапыми конечностями по клавишам! От смеху умереть. А от грохоту оглохнуть. С утра заведет: то музицирование, то вокал или первое и второе одновременно — хоть из дома беги. Из-за его какофонии я готов себе на оба уха наступить, лишь бы не слышать бездаря.
Вы спросите: а сам-то я кто?
Отвечу: я — Жемчужное Зерно. Для тех, кто знаком с басней Ивана Андреевича Крылова, этим сказано все: на фоне мышиных Львов, коварных обходительных Лисиц, уродливых Мартышек и посвятивших себя служению гармонии Медведей, в их окружении, я, чтобы просиять, жду Петуха — пусть разгребет кошмарную кучу.
Соперничество фамилий
В учреждении работал начальник по фамилии Зайцев. А заместителем у него был Волков. Подразумеваемый антагонизм фамилий и очевидное их несоответствие служебной субординации (а потому и штатное расписание) сильно угнетали начальника. Ему казалось, подчиненные в связи с этой двусмысленностью над ним трунят. И шушукаются: «Скоро Волков съест Зайцева». Мнилось, что и вышестоящее руководство, когда вызывает его и заместителя, лыбится и обращается больше к Волкову, смотрит на него с гораздо большим почтением. И хотя Зайцев знал Волкова как человека скромного и не амбициозного, подспудное соперничество заставляло относиться к заместителю настороженно. И вот однажды нервы у Зайцева не выдержали, он пригласил Волкова в свой просторный кабинет и предложил написать заявление об уходе. По собственному желанию.
— Почему? — огорченно спросил тот.
Столь явное притворство окончательно убедило трусливого Зайцева в правильности предпринятого шага. Он сказал:
— Потому что ситуация в некотором смысле щекотливая. Вам не кажется?
— Кажется, — честно признался Волков.
И в буквальном смысле растерзал Зайцева, разорвал его на куски, ибо, если волка загнать в угол, он предпримет то же самое, что любой припертый к стене длинноухий травоядный тихоня. Пойдет в атаку безо всякой толерантной двусмысленности.
Родство
Килька спорила с Килем.
— Ты поименован в мою честь. В ознаменование моей стройности, подвижности, любви к глубинам.
Киль ворчал:
— Еще чего. Никоим образом не похожу на тебя. Я — могучий, уважаемый всеми становой хребет корабля. А ты — секелявка. Тебя насмешливо, иронично окрестили моим уменьшительным прозвищем.
Беседу слушал Кильватер и опасался: «Не хватало еще, чтобы речь об идентичности мне затеял Ватерклозет!»
Небесный надзиратель
Одна Ворона подозревала: принадлежащее ей воздушное пространство постоянно и умышленно нарушают. Поэтому вместо того, чтобы чистить перышки, высиживать птенцов, искать пропитание, она молниеносно бросалась на вторгшихся в ее пределы воробышков, синичек, голубей, стрижей — и выглядела ужасающе: встрепанные перья, блуждающий взгляд, конвульсивные взмахи крыльев.
Веселая Трясогузка советовала ей жить проще и беззаботнее: не преследовать мифических врагов, не гоняться за мелкотней, а заботиться о себе, своей внешности и здоровье. Но Ворона не вразумлялась и продолжала, вопреки увещеваниям, болезненно и мстительно реагировать на каждую залетную пичужку, отстаивала неприкосновенность малейшего миллиметра означенных электропроводами и очерченных ветками деревьев угодий, блюла неприступность демаркационных линий, границ, рубежей.
Вольные пташки избегали встреч со скандалисткой. Но порой в спешке, заполошности или забытьи (а то и намеренно озорничая) впархивали в неусыпно оберегаемую епархию. Пребывавшая на страже церберша немедленно пускалась вдогонку, настигала нахалюг и устраивала трепку: таранила грудью, тюкала острым клювом, исцарапывала когтями. Пострадавшие долго залечивали раны и приходили в себя.
Беспощадная тирания продолжалась, пока в вышине не замаячил Ястреб. Рок, Судьба, Фатум рано или поздно пресекают любую смехотворную кутерьму. Право повелевать, превосходить, диктовать, казнить — рассеивается и улетучивается, едва отыщется в небе Зорко Парящий Надзиратель.
Для мебели
Муравей тащил в Муравейник все, что попадалось на пути: дохлую муху — в три раза тяжелее себя, хвойную иглу — в пять раз длиннее собственного тела.
Рядом, по той же тропинке, едва не наступая на него, перемещались огромные Ботинки. Догадывался ли крохотный труженик, что лишь счастливая случайность позволяет ему продолжать суетню? Но, безусловно, видел: Нечто, значительно превосходящее его представления о масштабах, живет, ворочается, топчет, никак не сообразуясь с букашечной жизнью. Возможно, тешился мыслью: все в подлунном мире гармонично взаимосвязано, грозящая раздавить Пята, конечно, зависима от таких, как он, козявок. И заботливо обустраивал свой уют, волочил в свою комнату запас еды и мебель с иголочки.
Красота
Телефонному Аппарату втемяшилось: звонки у него слишком резкие, неприятные. Он стал тренировать голос и достиг вершин мелодичности. Сигналы зазвучали на манер соловьиных трелей. И производили столь волшебное воздействие, что слышавшие их завороженно застывали, не в силах прервать чарующие ноты и не смея начать невыразительно бубнить в мембрану.
Однако Телефон все реже баловал почитателей-меломанов. Те, кто звонил, привыкли: ответа на вызов не последует. Разговор не состоится.
Владелец Телефона, наслаждавшийся руладами своего любимца, запустил дела, впал в нирвану. Когда ему сообщили об увольнении со службы, он очнулся, спохватился и — в достаточно резкой форме — велел Телефону вернуться к прежней манере оповещения.
Красота красотой, работа работой.
