“Это невозможно!” “Да он просто гений!” “Я сойду с ума!” Ничего другого нельзя было слышать у МХАТа в последние дни. Все эти заламывания рук, закатывание глаз и эпитеты с экзальтацией — насчет Робера Лепажа, режиссера из Канады, который привез на Чеховский фестиваль четыре спектакля. Первый — “Обратная сторона Луны” — открыл этот невероятный квартет.
Что это такое? Сначала зеркало, занимающее все пространство сцены, переворачивается и отражает зал, забитый до отказа. В отражении, как в воде, дрожат и сливаются головы, фигуры… Выходит человек — угловатый, несколько нелепый, похожий на чеховского Епиходова. И только ждешь, что этот субъект вот-вот начнет падать, что-то ронять, кий сломает. Но нет. Субъект закладывает грязное белье в стиральную машину, запускает ее и начинает лекцию об истории полетов на Луну.
— Когда Циолковскому было пять лет, он потерял слух. Он много читал сказок и, может, поэтому мечтал.
Зеркало вращается и становится экраном с раскадровкой по сюжетам. Вот историческая хроника: мужчины в военных костюмах начала прошлого века смотрят в небо, вот медичка уставилась в микроскоп, а вот собачки — Белка со Стрелкой — нервно ведут себя, не подозревая, что через несколько минут станут космическими героинями. А вот и космический герой — космонавт Леонов, первый вышедший в открытый космос.
Луна. Галактика. Высокое. А тут — всё этот субъект со своим грязным бельем. Но когда тряпье крутится в барабане, через круглое окошко стиралки видно, что оно похоже на лунный пейзаж. Выходит, что обратная сторона Луны — это грязное белье?
— Жизнь — это бутерброд с дерьмом, и чем дальше, тем хлеба меньше, — говорит нелепый субъект. Он уже — один из братьев, которые живут, как большинство на земле, в постоянных упреках и претензиях к друг другу. Тут начинается другая, очень земная история амбиций: у братьев умерла мать, которая оставила им в наследство старую разваленную мебель да золотую рыбку в банке почему-то под именем Бетховен. Хвостатый Бетховен безмолвствует и глух, как его великий тезка и маленький Циолковский. Один брат — неудачник-искусствовед, защищающий диссертацию на тему связи искусства с научно-техническим прогрессом. Другой — преуспевающий телеведущий погоды, гомосексуалист.
— Как все гомосексуалисты, он богат и удачлив, — говорит о нем брат-искусствовед, получая быструю реакцию из зала в виде смешка и коротких аплодисментов.
Таких точечных попаданий будет множество. Причем не навязчиво грубых, а очень тонких, когда слово, сказанное вначале, вдруг прорастет и распустится через 2—3 сцены, а то и в финале. Но до него — далеко, целых два часа монологов, диалогов, которые ведет один человек. Но этот человек, без сомнения, оркестр — огромный, симфонический, способный гениально исполнить как тонкого импрессиониста от музыки Дебюсси, так и сложного и тяжело-многослойного Вагнера с его многочасовыми операми.
Снова на одной части экрана кинохроника, на другой, за отъехавшей частью, — комната: то неудачника, то брата-телеведущего, то застрявший лифт. Братья никогда не встретятся, но Робер Лепаж спокойно ведет их навстречу друг другу, то раскачивая от душевной спячки, то толкая, то запуская в космос. Причем выглядит это конкретно: неудачник открывает иллюминатор, до этого момента работавший стиральной машиной, и выходит в него, как в открытый космос. Все думают: какой красивый философский финал у этой лунно-земной истории. О нет! Лепаж еще проведет своих героев, в которых зал, как в зеркале, узнает себя, до той точки, когда каждый становится самим собой и хотя бы себе не врет.
С одной стороны — психологическая проработка образов, и на сцене как будто пролетает тень Чехова. С другой — невероятное техническое оснащение спектакля: экран, проекции, хроника, скользящие двери, вращающиеся зеркала, манекены, марионетки… Вся эта визуальность и психологизм легко, совсем ненатужно уживаются и на сцене, и, самое главное, в одном человеке — Робере Лепаже, совсем не актере. Но его органика потрясает и рождает весьма невыгодные сравнения. Кто у нас так может? Не дает ответа.
А в самом конце рыбка Бетховен сдохнет. А брат-удачник, обнаруживший скользкий рыбий трупик на полу, первый раз будет кричать брату в телефонную трубку правду, а совсем не спасительную ложь, к которой так привык. И вновь под определенным углом появится зеркало, в нем отразятся два человека — один, что сидит на полу перед зеркалом, другой — сидящий в зеркале. Тот, что на полу, начнет медленно раскачиваться и вращаться, точно космонавт Леонов в невесомости. Только с той разницей, что будет без скафандра и спецкостюма, а в обычных брючках, перехваченных ремешком нелепо-смешно на уровне пупка, а не по бедрам. Так он и будет парить под музыку. Между прочим, композитора Бетховена.
А 12 июля там же, на сцене МХТ, Робер Лепаж расскажет совсем другую историю — “Проект Андерсен”.
