Чем больше подобных изданий, тем лучше, тем больше людей узнают, какой удар испытала архитектура Москвы при советской власти. По данным Паламарчука, в Китай-городе порушено 6 древних церквей, крепостные стены и башни XVI века. В Белом городе, внутри бульваров, сломана 31 старинная церковь. В Земляном городе, между бульварами и Садовым кольцом, разрушено 36 церквей, не считая множества домовых храмов и часовен. Подобная статистка по всему городу.
Погибшие памятники обстоятельно описаны Константином Михайловым, что очень хорошо. Однако мне его труд напоминает бочку меда с ложкой дегтя, потому что он и его единомышленники, включая Рустама Рахматуллина, растиражировали ложь, что Москву на наших глазах “сознательно и методично уничтожают, стараясь, видимо, переплюнуть в этом большевиков”. Так и пишут: “Нынешняя реконструкция ничем не отличается от сталинской” реконструкции. Но это глубокое заблуждение, обман.
Те, кто покупает книги Михайлова, верят писателю, что “процесс беспощадной “вырубки” города, начавшийся еще при Ленине, продолжается до сих пор”. Ничего подобного, что пережила Москва, главным образом при Сталине, нет. Никакой “вырубки”, “погрома” нет. Все происходит с точностью до наоборот: храмы и колокольни воссоздаются. Памятники архитектуры реставрируются. Строятся новые церкви. Все это видят и знают.
Но не все помнят, что при большевиках Москва лишилась половины “сорока сороков”. В Кремле сломали древнейшую по основанию церковь Рождества Иоанна Предтечи на Бору и древнейшее сохранившееся здание города — собор Спаса на Бору. Там же разобрали на кирпичи мужской Чудов и женский Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, где Николай I принял возвращенного им из ссылки Пушкина.
По “Генеральному плану реконструкции города Москвы” 1935 года, названному сталинским, взорвали храм Христа, разрушили Сухареву башню и Красные ворота, Триумфальные ворота. Не пощадили Успение на Покровке, пленившее Достоевского и поколения русских архитекторов. На глазах изумленной Европы в ХХ веке “сознательно и методично” выкорчевывалась “златоглавая Москва”, восхищавшая великих иностранцев. Большевикам удалось убедить народ в правоте злодеяний. Вот как ликовал один из Иванов, не помнящих родства:
И лысого купола желтое пламя,
И мертвенный зов сорока сороков
Ломаются, падая в прахе и хламе,
И окна просветов глядят широко.
Партия и советская власть целеустремленно перестраивали “купеческую Москву” в “образцовый социалистический город”. Если бы не война, то, судя по опубликованным планам и эскизам, кроме полуразрушенного Кремля и Пашкова дома камня на камне не осталось от старинных улиц и переулков.
Хорошо зная все это, как может Константин Михайлов писать, что, мол, если закрыть глаза и попытаться вспомнить Москву 15-летней давности, то становится понятно: произошла не больше и не меньше чем катастрофа.
Разве сломали хотя бы одну церковь? Нет, все на месте. Новые храмы появились на Поклонной горе, в Марьинском парке, Черемушках, на Каширском шоссе… Все закрытые обезображенные церкви за редким исключением отремонтировали и реставрировали. Звонят, как встарь, колокола в Замоскворечье, на Таганке, Старой Басманной. Вернулась монашеская жизнь в Новодевичий, Сретенский, Высоко-Петровский, Рождественский, другие сохранившиеся хотя бы частично монастыри.
Я последовал совету координатора “Архнадзора”, закрыл глаз и ясно представил, как выглядел центр Москвы “пятнадцатилетней давности” и ранее, так как учился на Моховой и живу вблизи Садового кольца. На моих глазах напролом через арбатские переулки прорубили Новый Арбат, не пощадив даже особняк на Собачьей площадке, где жили Ленин и его семья.
Таким же способом проложили Новокировский проспект на месте Домниковки. Храм Преображенского полка снесли в год свержения Хрущева, то была последняя церковь, сломанная при советской власти. Сейчас она воссоздается.
Помню все это, так как писал о памятниках и заседал в “несносной комиссии”, решавшей судьбы обреченных зданий. Их предлагали сломать за ветхостью. Денег на ремонт у города не хватало. Комиссия возникла после яростного протеста художников и литераторов, возмутившихся ломкой квартала с аптекой на Тверской улице — той, что помянул Пушкин в “Евгении Онегине”. Шар-бабами сокрушили квартал на Боровицкой площади, где с тех пор пустырь. Центр вымирал. Безлюдные дома по ночам чернели окнами. И в эти самые годы на Лубянке строили здание КГБ, на Арбатской площади — Генеральный штаб, в Китай-городе — новый корпус ЦК партии.
И вдруг произошло то, на что я не надеялся. Олег Журин воссоздал Казанский собор. “На лицах прохожих читалось изумление: они никогда не видели в Москве ничего подобного. Да и сам автор, следивший за судьбами идеи воссоздания погибшего собора почти четверть века, с трудом верил глазам своим”. Так радовался не я, а Константин Михайлов, тогда не сравнивавший хозяйственников с большевиками.
Дальше — больше. Возродили храм Христа Спасителя. Мстислав Ростропович, узнав, что все сделано за пять лет, сказал строителям: “Вы такие же гениальные люди, как я!” А патриарх Алексий II констатировал: “Сталин и Каганович разрушили храм Христа, а Лужков и Ресин его восстановили”.
А что по этому поводу пишет Константин Михайлов: “Словно делая сказку былью, московское правительство начало восстановление снесенных при Сталине Казанского собора, Воскресенских ворот, храма Христа Спасителя. Однако вскоре стало понятно, что сказка осталась сказкой. “Новые старые памятники” стали символом не покаяния за вандализм недавнего прошлого, но одним из амбициозных строительных проектов городских властей”.
Не знаю, чем объяснить разочарование автора, изумлявшегося прежде со всеми, когда “бледно-розовый собор возникал из нагромождения темных строительных лесов”. Не знаю и то, почему координатор с такими переменчивыми взглядами получил постоянную регистрацию на главных телеканалах и в прессе.
В “пятнадцатилетнюю давность” произошла масса событий, немыслимых при большевиках. Хозяйственники реставрировали прозябавшие в аварийном состоянии палаты XVII века. За Серпуховскими воротами ожила церковь Вознесения. Восстали из праха Данилов монастырь и римско-католический костел Непорочного Зачатия в Грузинах, печаливший непотребством Владимира Высоцкого, жившего в доме напротив.
Необратимый процесс пошел по всей Москве. В Китай-городе вернули великолепие растоптанному собору Богоявленского монастыря, где учительствовали греческие монахи братья Лихуды. Им и памятник поставили перед оградой. На бывшей окраине в Филях засиял храм Покрова в Филях, шедевр “нарышкинского барокко”, почитаемого Нарышкиными, родственниками царя Петра. Дошли руки до больших проектов — Старого Гостиного двора, Путевого дворца, Большого дворца в Царицыне. Но все это благое дело объявлялось профанацией, нарушением законов и конвенций. Храм Христа Михайлов называет “бетонногальванопластиковым собором”, хотя никакой вредоносной “гальванопластики” при его восстановлении в ХХ веке не применяли, как при строительстве в XIX веке.
Государство реставрацией не занималось за пределами стен Кремля. Все происходило на средства города и дарителей. “Московская мэрия финансировала стройку и даже создала специальный штаб, помогала добывать уникальные стройматериалы и организовывала работы, — писал Константин Михайлов, еще не поменявший взгляд на хозяйственников. — Тем самым городские власти имеют шанс несколько загладить историческое злодеяние своих предшественников”.
Нигде, ни в одном городе России в возрождении памятников не занято столько умов и рук, как в Москве. Список спасенных шедевров пополняется постоянно. В нем Марфо-Мариинская обитель, усадьбы в Кускове и Люблине, сгоревший Музыкальный павильон в Кузьминках. В Царицыне руины времен Екатерины II превратились во дворцы. Хорошо это или плохо?
Архитекторы и строители удостоились международного признания. Константин Михайлов их поучает: “Как втолковать этим инициативным людям, что царицынские руины — это подлинный памятник, неотъемлемая часть образа усадьбы уже чуть ли не двести лет?” Кроме него “образ усадьбы” был особенно дорог бомжам.
Никогда не забуду, как “пятнадцать лет назад” неожиданно увидел Москву в лесах в сретенских переулках. Четверть века они ждали исполнения решения МГК партии и исполкома Моссовета. Не дождались. Отсюда собирались начать “превращение Москвы в образцовый коммунистический город”. Нашлись силы и средства восстановить Сретенку, гибнувшие палаты Малюты Скуратова у Никитских ворот. Началось преображение Новодевичьего монастыря. Увидев все это, я тогда в 1994 году написал в газете: “Граждане! А Москва-то возрождается!”
Но “Хроника уничтожения старой Москвы” убеждает всех в другом: “Сколько бы большевики ни сносили, Москву еще можно было узнать. Сегодня поставлена задача разрушить все, что еще уцелело. Если закрыть глаза и попытаться вспомнить старую Москву 15-летней давности, то становится понятно, что произошла катастрофа. Российская история уходит с московских улиц…”
Хочу спросить Константина Михайлова, Рустама Рахматуллина и других энтузиастов “Архнадзора”: когда в истории Москвы муниципальная власть с таким размахом “заглаживала историческое злодеяние своих предшественников”? Если у них есть совесть, то они должны признать — никогда.
В “Хронике” описано 85 разрушенных памятников. Из них воссозданы 5, сломанных большевиками, как храм Христа. 9 памятников разобраны и заново возведены, как гостиница “Москва”. Только 3 здания в аварийном состоянии утрачены в годы гиперинфляции, дефолта и кризисов экономики. Можно ли на этом основании вещать о катастрофе?
Координаторы утверждают: Москва якобы лишилась в наши дни сотен памятников архитектуры. Цифры потерь называют разные. Одни 700, другие 1000. В мартиролог попали “Конюшни на Скаковой аллее”, “Каретный сарай в усадьбе на Пречистенке”, “Производственно-складской корпус на Новорязанской улице”, “Сторожка деревянной дачи в Сокольниках”, “Каретный сарай городской усадьбы в Сытинском переулке”, “Акционерные склады на Софийской набережной”, “Корпуса завода Листа на той же набережной”. Зачем склады и полуразрушенные цеха следовало увековечивать напротив Кремля?
Подобного рода постройки не попали в книгу “Москва, которой нет”. Но и она убеждает: никто наш город не уничтожает “сознательно и методично, старясь, видимо, переплюнуть большевиков”. Все не так, ребята.
Прочтем главу книги “Арбатская сторона”, где речь идет об утратах Арбата. Его Борис Зайцев назвал “улицей святого Николая”, поскольку там было особенно много церквей в честь Николая Угодника. Где они? В Староконюшенном переулке снесли Николу Предтечу. На Арбате — Николу Явленного, помянутого в “Войне и мире”. Точно так поступили с двумя Николами в Плотниковом и Спасопесковском переулках. Нет больше Николы на Курьих Ножках, где жила Марина Цветаева. Все погибли, когда рыли тоннель первой линии метро в 1930—1934 годах.
Кроме того, на “Арбатской стороне” не стало Покрова в Большом Левшинском переулке, Троицы на Арбате, Иоанна Предтечи в Кречетниковском переулке, Бориса и Глеба, Ржевской Богоматери на Поварской. Ее не стало за год до смерти Сталина. То есть в одной округе стерли с лица земли десять храмов.
Не пощадили многие здания-памятники. “Дом Поливанова” на Сивцевом Вражке снесен в начале 60-х годов. Тогда Собачью площадку с легендарным “Домом Хомковых” поглотил Новый Арбат. Все, как видим, произошло при советской власти.
Что “Москва, которой нет” ставит в вину правительству города? Называет “Большой дом”, где жил Герцен. В нем деревянный каркас заменили железобетонным. В “Доме Аксакова”, где филиал Литературного музея, деревянные конструкции, изношенные на 70 процентов, заменили кирпичными стенами “по соображениям безопасности музейного хранения”. “Дом Щепочкиной” на Спасопесковской площадке неоднократно горел. Его разобрали и воссоздали “с использованием 15 процентов прежнего сруба”. Все эти дома координатор называет с презрением “бетонными новоделами”.
Сопоставимы ли потери “Арбатской страны” в прошлом: 20 зданий и церквей, улицы исторической застройки и единственный “Дом адвоката Плевако”, не сохраненный за двадцать лет?
В Китай-городе особенно много потерь — стен, ворот, башен, палат, домов, церквей и часовен, одна из них, Пантелеймона Великомученика, слыла самой большой в России, размерами не уступала соборам. Исчезли Москворецкая улица и переулки Зарядья… Все злодеяния — рук большевиков. При хозяйственниках воссоздали Казанский собор и Круглую башню на Театральной площади. Вернули из небытия церковь Ильи Пророка в Теплых рядах, более древнюю, чем храм Василия Блаженного…
“Посмотрите, если повезет, на современную Москву с колокольни Ивана Великого. Сравните со старыми картинами и фотографиями. Сравните прежние и нынешние панорамы, — предлагает нам Константин Михайлов, чтобы понять — не осталось оснований, как полагал Гоголь, сравнивать Москву с Вечным городом. — Съедены основания реконструкциями, нынешние лишь подъедают последнее”.
…Я поднимался на Ивана Великого, полвека назад и недавно. Скажу, не глядя на фотографии и картины: оснований и золотых куполов стало значительно больше, пять самых больших пламенеют на храме Христа. Проклюнулись луковки церквей, обезглавленных “воинствующими безбожниками”, они на набережной, в Замоскворечье и Китай-городе. Серебрится прозрачная крыша над Большой ареной. Зеркало светит над Старым Гостиным двором. Ветер надувает паруса Петра. В дымке штык на Поклонной горе, небоскребы на Пресне, вертикали домов вокруг и самый высокий в Европе “Триумф–палас”, напоминающий МГУ на Воробьевых горах. Глаз от панорамы не оторвать. Вижу “живой пейзаж”, как сказал Гоголь, слышу музыку в камне в честь Вечного города на Москве-реке.
