Я еще помню, что можно было пройти из Денежного переулка (тогда он носил другое название) сквозь арочку высотного МИДа — на Смоленскую площадь, прямо к остановке троллейбусов «Б» и «10-го», вращавшихся по Садовому кольцу (виделось мне), как советские спутники вокруг планеты. Я часто ходил той дорогой — под МИДом — чтоб сократить путь и выиграть время. Теперь это высотное здание приходится огибать, но, может, и к лучшему. Должно же быть у граждан уважение к столь важному министерству и впечатляющей сталинской архитектуре, не дело шастать запросто (и спеша на транспорт) через проходные дворы, несолидно целоваться в укромных подворотнях (а в той арочке, я, бывало, наталкивался на влюбленных) или в развалку тащиться сквозь тяжелые ворота, сгибаясь под тяжестью сумок, наполненных снедью из гастронома «Смоленский». Тот магазин был размером больше, длиннее — в сторону Новинского бульвара, а сейчас усечен, часть его перепрофилирована сперва — под зал игровых автоматов, затем сделалась прибежищем косметического разнообразия, но опять-таки нет худа без добра: полезные метры площади, которые при социализме использовались нерачительно, теперь «работают» и зарабатывают на арендную плату, «Смоленский» же пошел вглубь, в подвал, где прежде, по-видимому, находился склад, теперь тут молочные и винные отделы…
Арбат в годы моего детства не был нарочито пешеходным и являлся оживленной транспортной артерией — ездили легковые и грузовые машины, даже троллейбусы. Правда, теперешние мини-трактора и мини-бульдозеры, которые освобождают брусчатку от наледи и снега, носятся с той же скоростью и с таким же угрожающим рычанием, так что невольно вспоминаешь тихие времена и задумываешься о безопасности для человека этой технически совершенной уборки.
Я оглядываюсь по сторонам и вижу, сколь многое изменилось в городе, где я родился и вырос. То, что отметил выше, — лишь мелкий штрих. Куда больше впечатляет Сити — «родимое небоскребное пятно капитализма», будто из Нью-Йорка перекочевавшее и вкрапившееся на московскую почву. Если идти по Кутузовскому от Нового Арбата, громоздкая гостиница «Украина» (ныне «Рэдиссон») совершенно теряется на фоне нового стекла и бетона и выглядит непритязательной хибаркой.
Было время, высотки возвышались (и главенствовали) над равнинным пейзажем низкоэтажной Москвы — неоспоримо. Не подавляя ее, но наглядно демонстрировали верховное положение государственного дирижирования домостроением.
Я брожу по залитым иллюминацией ежевечерне-праздничным бульварам — и удивляюсь помпезности, внезапной для меня после долгой социалистической аскеты, когда все силы и средства были направлены не на внешний блеск, а на милитаристскую гонку и строительство клетушечного жилья, а также на попытку догнать и обогнать Америку, нынешняя пышность кажется мне чрезмерно транжиристой, вызывающей, неправильной — ведь не догнали никого, так чего праздновать?
Странствую по улицам, наполненным рекламой и ресторанными вывесками, и изумляюсь обилию возможностей расцветить рутину утлого бытия — раньше таких искушений намеренно избегали.
А уж когда попадаю в заново отстроенные районы — скажем, Замоскворечье или Теплый Стан, то и вовсе пугаюсь, опасаясь, что угодил в неведомую страну, совершенно мне незнакомую и неведомую. Так во сне переносишься в пределы и чертоги похожей на реальность потусторонности. Надо ущипнуть себя, чтобы очнуться…
Я гадаю: тот ли это уютный мир, где я некогда обитал, или нечто совершенно иное, не принимающее и отторгающее меня?
Тишинка
Снесли замечательный Тишинский рынок, радовавший глаз милыми ажурными деревянными прилавочками, известными теперь лишь по фильму о приключениях Шурика, там на фоне рыночного антуража были засняты и увековечены Гайдаем Вицин, Никулин, Моргунов. На месте той, радовавшей глаз исторической толкучки взгромоздился бетонный супермаркет — безликий, как все, чем заменяют индивидуально-непохожие жемчужины. А тот рыночек я бы назвал архитектурным шедевром, коих нет и больше не будет.
Чемоданчик
Чемоданчик-павильон на Красной площади… Рекламная акция известной фирмы… Которая после того, как чемодан с Лобного места вынесли, стала еще известнее. Собственно, о такой громкой пиар-кампании эта фирма и не мечтала. Все телеканалы, газеты, радиостанции наперебой вещали о ходе демонтажа, о том, что сказала кремлевская администрация, что заявили московские власти. Вот это я понимаю, акция. Вот это пиар! Ленину с его Мавзолеем, который грозятся опустошить, такое в его стеклянном саркофаге и не снилось.
Реклама
Рекламы на московских улицах и площадях заметно убавилось. И все же… Помещая транспаранты в общественных местах, ее авторы (и заинтересованные в ее эффективности лица) должны помнить не только о доходчивости текста и наглядности картинок, но и о том, каким образом этот текст и видеоряд могут быть подправлены не лишенными чувства юмора гражданами. Вот плакат, превозносящий лихой автомобиль. Обращение к потенциальному покупателю заканчивается словами: «Он не подведет». Как, вы думаете, видоизменили этот отзыв? «Он не поедет!»
Реклама автомобиля на фоне озера Байкал. Недогадливым разъяснено буквами: это — Байкал! Вероятно, мысль желающих продвинуть товар и увеличить количество продаж такова: большое экологически чистое озеро и такой же большой чистый автомобиль. На деле в душу вползает неприятное ощущение: и это озеро испоганено вторжением чадящих и капающих маслом машин…
Другой плакат: «Озеленим планету вместе!» И это в то время, когда здесь же, рядом, вырубают и без того редкие городские деревья, уничтожают леса… Верх цинизма и насаждаемой повсюду антилогики, от которой можно свихнуться: видим одно, слышим другое, прямо противоположное, и уже не знаем, кому и чему верить: себе или политическим психотерапевтам-внушателям?
Война с тополями
Повсеместно объявлена война тополям. Это очевидно. Безжалостно спиливают их раскидистые кроны и оставляют торчать посреди скверов и дворов жалкие, прямые, похожие на усеченные заводские трубы обрубки. Выживут — не выживут — это дело самих деревьев, а пильщики свое сделали — обкорнали, положили деньги в карман за проведенные работы и отбыли.
Чем помешали тополя? Своим пухом? Тем, что приспособились к городским условиям и выдюжили в отравленной атмосфере? Многим из оболваненных под ноль — как в армии — патриархам перевалило за сотню. Уважаемый возраст. Но их не ценят.
Высаживают вместо них клены и сирень. Клены в нынешних городских условиях вряд ли доживут до ста лет. А кусты сирени — плохая замена громадным деревьям.
Ясеням тоже не легче. Их тоже выпиливают без видимой причины — пух они не распространяют, стоят тихо, никому не мешают. Но, как ни пройдусь по какой-либо тихой приарбатской улице, вижу аккуратные пеньки — там, где раньше шелестело деревце, теперь пустота. Уничтожают, вероятно, опять-таки для отчетности о проделанной работе и исходя из сдельной оплаты труда. Лишают жителей зеленых защитников, избавителей от смога и копоти. Нужно бороться за каждое деревце, каждый куст!
Мы одной крови?
До чего мы дошли! До чего докатились отношения в обществе! Помещаем на плакате графические изображения пешехода, велосипедиста и автомобилиста и снабжаем рисунок поясняюще-призывной надписью: «Мы с тобой одной крови, ты и я!» (Киплинг). То есть, по существу, признаем: данные категории граждан (вкупе составляющие всю полноту населения столицы) озверели до того, что готовы друг друга загрызть. Когда Маугли внушал эту формулировку окружающим зверям, она воспринималась мотивированно, когда Багира или Балу говорили примирительно, это воспринималось сказочно возвышенно. Но в наше несказочное время, видимо, дело вовсе швах, коли приходится напоминать людям об их общих предках — Адаме и Еве. В реальности же никогда пешеходы не примирятся с водителями, а велосипедисты — с пешеходами.
Пока общество не достигло цивилизованных отношений и пешеходы не научатся дожидаться зеленого света, а машины не перестанут парковать на тротуарах, а велосипедисты не перестанут гонять по пешеходным пространствам, добром не кончится.
Спиртное
Большой респектабельный супермаркет… Без нескольких минут 23.00 — то бишь одиннадцати вечера. В 23.00 заканчивается торговля спиртным. К кассам тянутся длинные очереди. Тем, кто в хвосте, не успеть оплатить алкогольные покупки.
Сердобольные граждане пропускают вперед старичка с бутылкой «Арбатского» и солидного господина с дорогим вином и коньяком. И тут является некто с тремя литровыми банками пива. Шапка надвинута на глаза, щетина на опухшем лице… Субъект тоже хочет протиснуться и жмет на покупателей, пробивается к стрекочущему кассовому аппарату. Кассирша говорит:
— Без одной минуты, я все равно не успею.
И действительно не успевает. Детина оскорбленно отходит в сторону. В голове его зреет план. Раздается щелчок.
— Я случайно открыл банку, — сообщает он, обращаясь ко всем.
На него смотрят с изумлением. Кассирша не выдерживает:
— Как можно открыть случайно? Надо ведь подцепить рычажок и потянуть.
— Я ногтем случайно и подцепил.
Зовут охранника. Тот звонит старшему смены и передает вердикт:
— Значит так, вы оплачиваете покупку и оставляете банки. Утром заберете.
Детина рычит:
— Как это завтра?
— Так.
— Я не буду платить.
— Вызовем полицию.
Долго думает. Видимо, в нем борется желание немедленно опрокинуть в себя содержимое алюминиевого контейнера и боязнь загреметь в отделение. Нехотя подчиняется. Но намерен как-то компенсировать унижение, которому подвергся. Приближается к кассирше — той самой, что его совестила, и произносит с яростной злобой:
— А тебе никогда замуж не выйти!
Понятно: он раздосадован и неадекватен. И не знает, на ком сорвать бешенство. Но выбрал в жертву самую безответную и находящуюся на низшей точке магазинной иерархии цель. Не полез на охранника, от которого бы огреб.
Жалко девочку, несправедливо припечатанную жестоким пророчеством негодяя, жалко его, лишенного возможности приникнуть к живительной влаге, которой требует отравленный организм, жалко людей, вынужденных это созерцать и слышать и не способных ничего изменить в картине окружающего мира — грубо попирающего высокие представления непритязательными и наглядно подлыми средствами. Но все с детства усвоили: не связывайся с дураками, обходи стороной пьяных.
Если вдуматься, обычная история: один социально отвергнутый пнул такую же социально незащищенную и всеми попранную. Принять это и согласиться с этим? Нет, невозможно.
