Герман их очень любил. Интеллекта он был высочайшего. Мне повезло: если бы я снимался только у Германа, мне бы этого хватило в жизни. Ехал я на съемки, как на полет в космос. Всегда испытывал легкий мандраж и дикое желание выйти на площадку. Когда режиссер тебе, народному артисту, говорит: «Ничего не играй!». Как это? Ты, говорил он, должен быть неким… «человеком», а потом вспоминал, что мы же не земляне, и сам себя поправлял: «каким-то существом». И я у него научился ничего не играть в хорошем смысле слова. Прошло семь лет после окончания съемок, и непонятно, почему так долго не было озвучания, наверное, Герман монтировал, я ему позвонил. Он был этому рад. И все время сетовал на здоровье. А потом меня спустя еще несколько лет пригласили на озвучание, я решил, что это передача «Розыгрыш». Но это звонил второй режиссер. Я приехал и уже на месте узнал, что самого Алексея Юрьевича не будет, заволновался. А кто же мне будет помогать? Я был в шоке, поскольку ничего уже не помнил. А требовалось сделать восемь разных вариантов. Представляю, если бы Герман был рядом, я бы вообще не вышел со студии. Он такой был дотошный, бился за каждую интонацию, за каждое слово. Я озвучил свою роль один, без партнеров и режиссера.
— Кто будет заканчивать фильм?
— Думаю, семья. Есть же сын, жена. Вряд ли они доверят дело кому-то из ассистентов, а их сменилось человек 25. Герман их брал на работу и выгонял, брал и выгонял. Картина, наверное, будет очень странной. Но так, как я там существую, а я видел это на озвучании, я нигде не существовал. Актер субъективен и толком себя не видит, но я понимаю, где искусство, а где дерьмо.
Герман — великий человек, и это не надо никому доказывать. Он снял не так много картин, но останется в истории навсегда. Для меня работа с ним стала колоссальной школой. Я совершенно изменился после этой картины. Была смешная история, когда Герман посмотрел на меня на «Ленфильме» и сказал: «Женя, фильмы я не смотрю, только свои. В театре я вас не видел, я туда не хожу. Мне просто нравится ваша морда». Я чуть не упал со стула. И ответил: «А мне ваша». Тут он сказал крепкое словцо. Было сложно, потому что было большое количество типажей, не актеров, несколько тысяч человек. Как артисту вписаться в это? Как в документальное кино. Он хотел неимоверной подлинности. В группе у него висело несколько тысяч фотографий. Он говорил: «Посмотрите, Женя, сколько тут лиц. Но такой морды, как у вас, тут нет.
