В общей сложности «Нимфоманка» длится четыре часа, но и это только начало. Фильм пустили в мировой прокат в отцензурированном виде. Пометка перед каждой частью гласит, что кино было сокращено с разрешения Триера, но без его участия. И если бы не официальное сообщение Берлинского кинофестиваля, анонсировавшего внеконкурсный показ первой части в длинной, режиссерской версии, можно было подумать, что история с цензурой — еще одна уловка датчанина. Дело не только в абсолютной наготе всего происходящего на экране: в прокатной версии хватает секса во всех, самых извращенных формах. Просто и в таком виде кино выглядит полностью завершенным.
Лаконичным, как черный экран, с которого начинается действие. И прозрачным, как вода, которая льется где-то по ту сторону этого экрана.
Так постепенно Триер вводит в свой мир зрителя. Для начала заставляя обратиться его в слух. Следом — открывая глаза на зловещие в своей аккуратности кирпичные стены, между которыми, не в силах пошевелиться, лежит женщина с сильно подпорченными, но хорошо узнаваемыми чертами лица Шарлотты Генсбур.
Ее зовут Джо, и она нимфоманка.
Вскоре появится опрятная фигура Стеллана Скарсгарда — добропорядочного седого мужчины с авоськой из продуктового магазина. Он предложит Джо на выбор вызвать «скорую» или полицию. Она с тихой улыбкой попросит только чашку чая с молоком.
Селигман — так зовут седого мужчину (Джо встречает эту новость искренним вскриком: «Что за идиотское имя!») — полная противоположность его неожиданной ночной гостье. Аскетичный — так, что почти святой — он живет в крохотной каморке с отходящими от стен обоями. Но эта аскетичность обманчива — как обманчивы синяки на лице Джо и ее вкрадчивый голос.
Джо раздвигала ноги тысячи раз. Раскрыть душу смогла только сейчас. По-настоящему выслушать не смогли ни муж (выдающаяся роль Шайа Ла Бафа), ни подруга, ни профессиональный психолог. Вместо этого каждый из них пытались ее приручить, приструнить, подчинить.
Высказаться она сможет только здесь, в квартире совершенно постороннего мужчины. Селигман для этих целей подходит лучше других. Воспитанный и образованный, он живо находит аналогии — от рыбной ловли до истории Вавилонской блудницы — тем или иным переживаниям Джо. Но чаще с удивлением открывает рот, слушая то, что она говорит.
В каждом углу квартиры Селигмана спрятана нужная деталь: искусственная мушка для рыбной ловли, книга Эдгара Аллана По, магнитофон с мелодией Баха, икона («копия с Андрея Рублева, впрочем, я не уверен»), портрет женщины, пятно, напоминающее пистолет.
Каждая такая деталь вдохновляет Джо на одну из восьми глав, в которые она поместила рассказ о себе. Вскоре ее воспоминания оживят у зрителя остальные органы чувств. От обоняния и вкуса — бесстыдная, как и все остальные, сцена спора двух девушек-подростков, соревнующихся в количестве соблазненных мужчин в поезде ради обычного кулька шоколадных конфет. До самого главного чувства для Джо — осязания.
Она исследует мир, а вместе с ним и себя через прикосновения.
Четыре, двенадцать, пятнадцать, двадцать (в роли молодой Джо снялась дебютантка Стэйси Мартин — и чтобы описать, как она вошла в мировой кинематограф, понадобится отдельный текст). Годы летят, опадают листья — их любимого с отцом (Кристиан Слейтер) ясеня. Следом медленно и мучительно уходит и сам отец — пожалуй, единственный мужчина, которого Джо по-настоящему любила. Но и того буквально на смертном одре она превратит в объект вожделения — спасибо, что только мысленно.
Впрочем, вожделение — не совсем то слово. Секс для Джо куда большее, чем источник удовольствия. Он — естественная реакция на происходящее вокруг. В горе и в радости у нее есть только один ответ — соблазнить, поглотить, сесть сверху, встать к стенке, запрокинуть голову, прикусить губы. Наполнить свою пустоту изнутри.
Так же, через секс, она познает других: чтобы подчинить мужчину, ей достаточно узнать, что его возбуждает. Обретя власть над другими, Джо теряет ее над собой. Тело, дарившее когда-то так много наслаждения, теряет способность чувствовать. Тогда в ход идут двенадцать плетей — еще и еще раз по двенадцать плетей. Жизнь превращается в боль, а боль — в жизнь. Только лежа обездвиженной на кожаном диване, под градом ударов профессионального садиста (Джейми Белл), она на миг воскресает.
Чтобы там, в реальной жизни, окончательно все потерять.
