Она — одна из самых красивых и обаятельных актрис страны. Сегодня ее статус определили бы словом “секс-символ”. Ей приписывали роковые страсти и оглушительные романы. Черноглазая блондинка могла стать русской Мэрилин Монро. Но судьба оказалась к ней несправедлива. “Не родись красивой, а родись счастливой” — это про нее. Зрителям она запомнилась и полюбилась польской официанткой пани Зосей из “Кабачка “13 стульев”.
У актрисы совсем не звездный характер. Она из тех, кто не очень любит быть на виду. Живет с мужем в скромной квартире в окружении домашних животных. Среди них нет породистых экземпляров, все — дети улицы, подобранные и спасенные.
— Валентина Дмитриевна, вы с пани Зосей такие разные! Разве что в ваших жилах тоже течет польская кровь?
— Мои бабушка и дедушка родом из Кракова. Они приехали в Киев, где у них был свой дом на площади Богдана Хмельницкого. Дедушка работал провизором. А в 17-м году пришли люди и у бабушки на глазах его расстреляли. Маме тогда было всего три года. Бабушка воспитывалась в монастыре и рассказывала, что их ставили на колени на горох. И меня она на ночь ставила на коленки и говорила: “Будешь себя плохо вести, поставлю на горох!” До этого все же дело не дошло. Молились мы каждое утро и каждый вечер, она по-польски, а я — по-русски. Читала Иисусову молитву. Правда, это все тайком от мамы.
— Мама была человеком другого склада?
— Мама была певицей, актрисой. Она закончила консерваторию в Свердловске. Я там родилась. Папа был военным летчиком. Разъезжал по стране, и каким-то образом, как я говорю, они меня обронили в Свердловске. Я родилась перед самой войной. Папа ушел на фронт, я его никогда не видела. У меня был прекрасный отчим, но он очень быстро умер. В День Победы его ранило, и рана вскоре превратилась в саркому. Я всю жизнь его помнила, для меня он был отцом.
— А папа не пытался вас разыскать?
— Папа родной меня вспомнил, когда мне было двадцать. Я училась в театральном училище, и он решил со мной познакомиться. Я не захотела с ним встречаться. Во время войны, когда папа был на фронте, у него начались отношения с одной медсестрой. И она написала моей маме письмо, что беременна. Мама отослала это письмо отцу, и они расстались. Она даже отказалась от алиментов и одна воспитывала двоих детей — меня и брата. Мы очень бедствовали, голодали. И когда отец написал мне письмо, я не ответила. Я так любила свою маму, что не могла ему простить. А какое я право на это имела? Теперь я понимаю, что была неправа.
— Валентина Дмитриевна, кому из родителей вы обязаны своей красотой?
— Мама была очень красивой женщиной. Папа — из донских казаков с каплей восточной крови. Я брюнетка по папе. Мама — светлокожая блондинка, такой бело-розовый зефирчик. А я смуглая. Мне всегда говорят: “Ты ходишь в солярий загорать?” В солярий я не хожу, просто загораю моментально. Стоит на солнце выйти, я становлюсь как головешка черная.
— Всегда думала, что вы натуральная блондинка. Когда произошло это превращение?
— Очень рано. Во-первых, я очень быстро стала седеть. Седина у меня появилась уже в 20 лет. Это у нас фамильное. Мамин муж, поэт Николай Доризо, ей даже стихи посвятил “Седая девушка”. Я стала сниматься в кино у Марлена Хуциева, и он перекрасил меня в блондинку. Мне понравилось. С тех пор у меня светлые волосы. Хотя и глаза, и брови были чернющие, но со временем посветлели. Теперь у меня карие глаза.
— Валентина Дмитриевна, вопрос “кем стать?” перед вами не стоял. Вы сразу отправились завоевывать Москву?
— Нет, я слишком мамина была дочка, слишком домашняя. Сначала поступала в Новосибирске. И только потом поехала в Москву поступить в Школу-студию МХАТ, но со второго тура слетела: забыла текст от волнения. К счастью, меня приняли в Щукинское училище.
— Помните, что читали?
— А читала я “Анну Каренину”. Очень любила эту роль, мечтала сыграть. Но не удалось. Попала в Театр сатиры, где такие произведения не ставились. В кино тоже не получилось — на роль Анны пригласили другую актрису. Но в театре я играла в спектакле “Время и семья Конвей”, а сейчас занята в роли Мадлен Бежар в “Мольере”. Этот женский тип отдаленно напоминает мне Анну. Вроде как мечта сбылась. Сейчас испытываю радость и счастье играть эту роль с замечательным и очень талантливым партнером Александром Ширвиндтом. Мы работаем в два состава с Верой Кузьминичной Васильевой.
— Два состава — всегда непросто...
— Да, часто возникает чувство неудобства, какая-то ревность. Но Вера Васильева — удивительная! Она очень порядочный человек. Может сказать: “Валя, ты давно не репетировала, иди на сцену!” “Верочка, — говорю, — спасибо! Но мы не в своей власти. Как уж режиссер скажет!” Для меня счастье подружиться с такой актрисой. К сожалению, женщин очень много в театре, и всем работы не хватает. Мало кто понимает, что надо делиться, уметь сосуществовать.
— Вы пришли в Сатиру вместе с Андреем Мироновым. А если бы не он?
— Я в Театр сатиры действительно попала благодаря Андрюше Миронову. Я там не собиралась показываться. Я показывалась в “Современнике” с “Бесприданницей”. Олег Ефремов меня брал. А Андрей просто попросил меня поучаствовать в показе, потому что у него заболела партнерша. У нас с ним была самостоятельная работа в театральном училище, “Загадочная натура” Чехова. Мы ее и показали, и мне предложили поступить в Театр сатиры. Я все-таки сомневалась, но мой педагог Александр Биненбойм (Сабинин) сказал: “Валя, с твоим характером только в этот театр идти, в “Современнике” тебя слопают!” Он знал, что я не боец. Я ведь самоед по натуре. Совет педагога для меня все, и я пошла, хотя по профилю этот театр был от меня далек.
— А там не пытались слопать молодую актрису?
— Понимаете, театр — вещь сложная. Здесь каждый борется за себя и не очень любит что-то отдавать. Театр мужской, женских ролей мало, поэтому конкуренция серьезная. Хорошие роли не так часто перепадают.
— У вас ведь начало было блистательное!
— Валентин Николаевич Плучек ставил “Женитьбу Фигаро”. Андрею досталась роль Фигаро, а мне — Сюзанны. О такой удаче только мечтать. Но Андрюша в тот момент был влюблен в актрису Таню Егорову и хотел, чтобы она играла Сюзанну. Он все делал для этого. Андрей был очень влюбчивым человеком, но больше всего на свете он любил свою профессию и субъективно смотрел на вещи. Чтобы играть любовь, ему надо было быть влюбленным. Он любит эту женщину, значит, она и должна быть Сюзанной. А со мной его связывали чисто товарищеские отношения. На репетициях у меня ничего не получалось. Когда тебя партнер не принимает, это очень тяжело. А в силу своего небойцового характера я сникла и сдалась на милость победителю. В итоге меня сняли с этой роли. Я 13 лет играла в массовке крестьянку.
— А потом?
— А потом так вышло, что Верочка Васильева, которая играла Розину, прямо перед отъездом театра на гастроли заболела. Завтра поезд, открытие гастролей “Женитьбой Фигаро”, и директор с трясущимися губами на собрании говорит: “Вера Кузьминична попала в больницу. Кто мог бы сыграть графиню?” Я моментально вызвалась. Конечно, поначалу партнеры отнеслись ко мне с недоверием. Перед спектаклем была репетиция, я сыграла и впервые увидела взгляд Андрея, который был мной доволен. Но волновалась я ужасно! И на спектакле получилась очень смешная ситуация. Вместо того чтобы опуститься в кресло и выслушать песнопения Керубино, я со всего маху плюхнулась мимо — прямо на пол. На мне юбка с кринолинами, подняться практически невозможно. В воображении уже рисовались страшные картины, что меня выгоняют из театра. Но все хохотали. И когда Керубино с Сюзанной подняли меня и усадили в злополучное кресло, за кулисами и в зале все содрогались от смеха. Потом меня утвердили на эту роль, я играла все гастроли. Когда Вера Кузьминична поправилась, мы играли в двух составах.
— Как вы думаете, мужчины способны на настоящую любовь?
— Вообще женщины умеют любить, а мужчины — нет. Они в основном эгоистичны и любят только себя. Лет двадцать назад я написала стихи, они плохие, конечно, но по сути очень верны. Хотите, прочитаю пару строчек? “Он ищет, бросает и снова находит, жизнь на секунды дробя, и в эти секунды считает, что любит, а любит все только себя”.
— Вы это по поводу сочинили?
— По поводу. (Смеется.)
— Валентина Дмитриевна, признайтесь, у вас было много поклонников, когда вы играли пани Зосю в незабвенном “Кабачке “13 стульев”?
— Я, может быть, не замечала ничего. Для меня жизнь — работа энд работа. Я любила свою пани Зосю. Мы много занимались музыкой, с хорошими певицами работали, у нас был балетмейстер.
— Но на улице-то вас узнавали?
— Не очень. Во-первых, нас с Наташей Селезневой часто путали, а потом, в жизни я выглядела совершенно иначе. Это была такая резкая смена имиджа. Другая прическа, другая одежда — все это делало меня неузнаваемой. Как-то я ехала в метро, и вдруг две девушки говорят: “Ой! Вы — артистка?” Я говорю: “Да”. И слышу в ответ: “Ой! Но в жизни вы намного хуже!” В жизни мы такие же, как все остальные люди.
— Интересно, а полякам нравился “Кабачок”?
— Возможно. Нас приглашали в польское посольство, дали звание заслуженных работников культуры Польской Народной Республики. У меня дома даже книжечка есть. Но когда в 80-м у них начались события, нас закрыли, потому что поляки были против этой передачи. Они говорили: “Что, у вас своих дураков нет?” В то же время многие на телевидении от нас устали и хотели избавиться, а это была уважительная причина.
— Но зрители-то точно не устали! Все паны и пани были звездами первой величины! Взять хоть пана Цыпу — Георгия Вицина!
— Это был человек удивительной доброты. Очень открытый, никакой маски! С ним было так легко. Он занимался йогой, не ел мяса. Приходил на репетицию с молочком. Все бушуют, нервничают, режиссер кричит, актеры ссорятся, а он дремлет за столиком. Чувство юмора у него было феноменальное. У меня щеки болели от смеха, когда приходилось с ним репетировать. Он всегда рассказывал какие-то истории, анекдоты. А Андрюша Миронов! А Папанов! После них я уже никакую эстраду не воспринимаю.
— Вспоминаю еще одного вашего партнера по “Кабачку” пана Владека — сегодня, к сожалению, почти забытого Романа Ткачука.
— Ромочка Ткачук как партнер был требовательный, немножко ворчливый. А в жизни легкий, как мотылек. Увлекался женщинами, романов завязывал бесконечное количество. Никто особо не ощущал, что у него была жена Майя. А потом выяснилось, что, кроме нее, он никого не любил. А ее любил, как мать любит ребенка, жертвенно, по-настоящему. Мужская измена — не всегда любовь, как я теперь понимаю. Как-то Рома сказал нашему общему приятелю: “Если Майка умрет, я жить не буду!” Она тяжело болела, он ходил за ней, носил на руках, как нянька. Приходил на спектакль красный, уставший и волновался, как бы она не открыла газ.
— Они и умерли, кажется, в один день, как Ромео и Джульетта?
— Говорили, что она выпила отравленную водку. Ромочка общался с соседом вечером, попросил его зайти утром и оставил дверь открытой. Выпил то, что она не допила, лег рядом с ней. Потом в театр привезли два гроба.
— Валентина Дмитриевна, вы никогда не рассказываете о своей жизни с режиссером Евгением Ташковым. Он вас снимал во всех своих картинах?
— Не во всех, а только в двух.
— А почему вы расстались?
— Не хочу вспоминать. Мы оказались очень разными людьми. Ташков — замечательный режиссер, у него чудесная жена. Мы с ней подружились, недавно снимались вместе в эпизоде.
— Юрий Владимирович — ваш второй муж?
— А зачем считать? (Смеется.) Он у меня единственный, потому что мы живем с ним уже 26 лет. Он спас меня.
— Вы встретились в трудный момент?
— В общем, да. Он удивительный человек, спасатель по своей природе. Собак он притаскивает брошенных и несчастных. Сейчас у нас пять собак и одна кошка, а было до 10 животных в доме.
— Валентина Дмитриевна, ваш муж потрясающе готовит. А вы готовить любите?
— Нет, категорически! Я очень люблю есть. Мама и бабушка у меня замечательно готовили, и они были толстые. И я всю жизнь вынуждена себя ограничивать в еде. Что-то с удовольствием съешь, а потом лишние килограммы. Чтобы избавиться от этой проблемы, надо разучиться готовить. Есть надо, только когда уж очень голоден. И я точно знаю: чтобы выжить в этой жизни, надо есть очень мало. Теперь на моем столе кашки, фрукты, овощи — и это все! А Юрий Владимирович умеет готовить. Вот и хлеб он прекрасно печет, но я к мучному не прикасаюсь. Как-то позволила себе на даче расслабиться и растолстела.
— Так вы теперь голодаете?
— Голод вреден и опасен для полных людей тем, что потом набираешь еще больше. Я как-то голодала восемь суток и потеряла 12 кг, на водичке сидела — такая изящная стала, а через месяц прибавила 16! Аппетит был зверский! Ты не можешь остановиться и поправляешься от морковки и горошка. Из голодовки нужно выходить под наблюдением врача. Поэтому лучше есть понемногу и после пяти-шести вечера в рот ничего не брать. А с двенадцати до четырех можно даже позволить себе что-то вкусненькое. После спектакля могут выпить стакан молока. А раньше я после спектакля жарила картошечку.
— Валентина Дмитриевна, вам не обидно, что вы не стали мегазвездой?
— Сейчас у меня хорошие появились роли. В театре играю в двух спектаклях “Хомо эректус” и “Мольер”. Я тут прочла одну книжку о том, как человек может сам программировать свою жизнь. Я с детства почему-то поставила своей задачей не быть первой. Убедила себя, что второе место тоже хорошо. Может, мне что-то не нравилось в отличниках. И так я все время на втором месте и сижу. Оказывается, надо программировать свою жизнь и заявлять себя иначе. А я привыкла немножечко в сторонке, немножечко в тенечке. Уступить, пропустить. Это характер.
— Не умеете работать локтями?
— Кстати, Андрюша Миронов после того, как я сыграла в “Женитьбе Фигаро” и мы собрались курсом, поздравил меня с работой и сказал: “У Вали один недостаток — она не умеет работать локтями”. Я сама выбрала себе такую судьбу.
— Но сила воли у вас есть!
— Хоть чего-то добиться в себе надо, хотя бы как в человеке! Если не получилась карьера звездная, то хотя бы к Богу прийти неиспорченной! Я стараюсь дать радость другому человеку — это греет. Самое главное — это состояние души, когда не желаешь никому зла.
— Бывало, что вы смотрели спектакль или фильм и невольно думали: “Вот — моя роль! Я могла бы лучше сыграть!”
— Сколько раз! И это я могла бы, и это. Я могла бы сыграть Анну Каренину, но этой возможности у меня не случилось. Многие роли я могла бы сыграть, но меня почему-то не видят режиссеры. А то, что я могу, не знает никто, кроме Господа Бога.
— Валентина Дмитриевна, вы не пьете, не курите. У вас и недостатков нет!
— Как — нет? Я и ворчунья, и вспыльчивая очень, и раздражительная. И курила лет десять, после того как Серафиму в “Беге” репетировала. Но борюсь с собой.
— Роль пани Зоси помогла вам в актерской карьере?
— Нет, прямо наоборот, ко мне относились как к пани Зосе. Может быть, меня воспринимают как улыбчивую и легковесную актрису. Наверное, я была не права, когда выбрала судьбу запасного игрока. Но я не травлю свою душу и ни о чем не жалею.
