Главный по “Культуре”. ФОТО

— Это страшная цифра… Но никаких ощущений по этому поводу у меня нет.  

— Но лет 20—30 назад вы же наверняка чувствовали все по-другому?  

— Трудно сказать… Для меня жизнь так изменилась за последние 20 лет, я целиком погрузился в телевидение, раньше этого не было. Тогда было легче, я был внутренне более легким, раскованным, свободным. Не могу сказать, что я сильно переменился с тех пор, но, наверное, стал более жестковатым.  

— Конечно, с кем поведешься, от того и наберешься.  

— Меня окружают люди хорошие. С Сергеем Шумаковым, нынешним главным редактором канала “Культура”, я работаю вместе уже 16 лет. А жестким меня жизнь сделала. Но при этом сейчас я гораздо более независим, чем был.  

ФОТО


— Неужели телевидение может дать свободу? Про “террариум единомышленников” вы забыли?

— Я работал в “Останкино”, никакого террариума там не было. И моя свобода заключалась в том, что я мог сам выбирать темы для своих программ, главных героев и героинь. Очень благодарен Владу Листьеву, который взял меня тогда в телекомпанию “ВиД”. В тот момент я только приехал из Америки, где жил два года. Все для меня было странным, вокруг одна молодежь. Появилась масса знакомых, новых общений, много стал ездить. Жизнь изменилась в стране. Все это вместе происходило. И, конечно, с годами ты становишься серьезным и разумным. Но я всегда был свободен и никогда не зависел ни от кого.  

— Известно, что на одной из встреч журналистов ВГТРК с Путиным он подошел к вам и сказал, что вы для него являетесь самым любимым телеведущим.  

— Это он не мне сказал, а за столом, где сидело все руководство ВГТРК. В первую минуту я даже не понял, что речь идет обо мне. Это было четыре года назад, но не внесло никаких изменений в мою жизнь.  

— Серьезно? Но незадолго до этого всемирного события мы с вами встречались, говорили о власти. Тогда вы рассуждали о ней очень трезво и скептически, утверждали, что надо всегда с ней быть на дистанции, не соприкасаться.  

— А я никогда не соприкасался с властью и сейчас не соприкасаюсь. Путина я, после этой встречи, видел всего один-единственный раз, на банкете, посвященном 75-летию телевидения. Это было в Кремле, меня пригласили, и я сидел с ним за одним столом.  

— И он вам опять сказал что-то хорошее?  

— Много хорошего говорил. Но не только мне, а всем, кто сидел рядом. За столом нас было, по-моему, человек шесть.  

— Но Путин сказал же вам, что когда он в пятницу с утра едет в Кремль, то в машине смотрит именно вашу передачу.  

— Да, он так и сказал тогда в своей резиденции “Рыбачий бастион”. При всех. Было приятно. Но доброе слово и кошке приятно. Он умный человек, очень харизматичный и резко отличается от других. В нем есть что-то особенное. Но всему этому я не придал большого значения.  

— А мне показалось наоборот. Помню, по крайней мере, с какой гордостью вы об этом говорили.  

— Это вам показалось. На эту тему я вообще старался не говорить. Это все досужие разговоры, за которые я не отвечаю.  

— Но после этих комплиментов вы к власти теперь стали более лояльны?  

— Мне некогда даже думать об этом. В 80 лет я работаю как вол. Мне нужно приехать на канал “Культура”, посмотреть множество программ, принять большое количество людей, поинтересоваться тем, что происходит на радио, провести летучки. А еще же нужно подготовиться к очередной передаче “Серебряный шар”. Какая власть, что вы! Я никогда не был в Кремле ни на одном приеме. Очарование властью — не мое качество. Мне, мальчику, когда-то это привил мой отец, который не любил советскую власть. Для этого у него были основания. Также в этом смысле на меня повлиял Олег Ефремов в период, когда я с ним очень дружил. В 50—60-е я очень тяжело жил. У меня не было жилья, я снимал углы. Олег Николаевич помог мне тогда вступить в театральный кооператив, и я получил маленькую однокомнатную квартирку на первом этаже с пятиметровой кухней. Моя мать умерла в этой квартире. У меня всегда был свой круг друзей и наглухо закрытая личная жизнь.  

— Для вас жизнь после СССР самая значимая?  

— За свою жизнь я прожил много разных жизней, и каждая из них важна. Но сейчас у меня впервые есть официальные обязанности, которых никогда не было. Если бы мне еще несколько лет назад кто-нибудь сказал, что я буду руководить радиостанцией и стану зам. главного редактора телеканала… У меня даже в мыслях такого быть не могло! Таким начальником я стал благодаря Олегу Добродееву. И если бы не он, я на старости лет не получил бы столько наград.  

— У вас друзья есть?  

— Конечно. Я очень дружу с Петром Скобцевым, замечательным человеком. Он специалист по Испании. Дружу с Юрием Николаевичем Григоровичем, это очень близкий мне человек. Еще с Леонидом Эрманом, директором “Современника”. Мои близкие друзья — Алла Демидова и Александр Чеботарь, с которым мы вместе переводим пьесы уже 30 лет.  

— А вот Всеволод Шиловский в своей автобиографической книге написал, что вы с ним даже подрались.  

— Это его фантазия. Когда он меня встречает, тут же кидается на шею. Я догадываюсь, что в свое время его раздражало, что я и по радио, и на ТВ неоднократно говорил, что в “Сладкоголосой птице юности”, которую поставил Всеволод Шиловский во МХАТе со Степановой в главной роли, лучшим был последний акт, поставленный Ефремовым. Мы с ним, кланяемся, перекидываемся словами, но никаких взаимоотношений у нас нет.  

— В вашей театральной среде принято бросаться на шею, а потом за глаза говорить что угодно?  

— Да, в этой среде такого очень много.  

— Ну, а вы-то сами не склонны к такого рода взаимоотношениям?  

— Нет, это не в моем характере. Если я что-то хочу сказать, то говорю в лицо. Об этом все знают.  

— Но вот знаю, вы в очень хороших отношениях с главным режиссером театра Маяковского Арцибашевым. А значит, никогда в адрес этого театра ни одного дурного слова уже не скажете?  

— А почему я должен говорить дурные слова, если мне нравится то, что он делает? А если мне что-то не нравится, я говорю об этом лично ему. Совсем необязательно выносить свои негативные оценки на массовую аудиторию. Это даже и неприлично. Я ведь давно уже не занимаюсь театральной критикой.  

— Театральная среда действует по принципу: против кого дружите? Вы же это хорошо знаете.  

— Я уже давно вышел из того возраста, чтобы играть в эти игры. Околотеатральная среда меня мало занимает. И на канале “Культура” я тоже не занимаюсь ангажементом. Но не люблю, когда со мной спорят.  

— Кроме вашей программы “Серебряный шар” были и есть другие люди, которые делали нечто подобное. Вот как вы, к примеру, относились к программе Леонида Филатова “Чтобы помнили”?

— Это была хорошая передача, но однобокая. Там главной темой являлась гибель людей от алкоголизма. Да, таким примерам нет числа, но можно же говорить не только об этом.  

— Как-то я увидел анонс вашей программы о Евгении Миронове. Но потом вы сказали, что ничего о нем никогда не снимали, и одним из аргументов было то, что он очень закрыт в своей личной жизни.  

— Это для меня важно. Но вот недавно я сделал программу про Даниила Страхова потому, что мне хотелось поддержать молодого человека 34 лет, который не так просто продвигается по линии жизни. Вдобавок он очень хороший театральный актер.  

— И про Олега Меньшикова тоже не будете делать передачу?  

— По-моему, Меньшиков — драматическая фигура. Он давно в театре ничего не играл, а если играл, то только в своей антрепризе. Из этого никогда ничего хорошего не выходит. Он гениально когда-то снимался у Миши Козакова в “Покровских воротах”, замечательно в фильме “Восток—Запад”. Но театр и кино — это разные вещи. По моим представлениям, Меньшиков должен был стать громадным актером. Но, с моей точки зрения, пока не стал.  

— И не достоин того, чтобы вы о нем сделали передачу?  

— Она была бы очень критической, а я не хочу никому доставлять неприятности. При этом у меня есть программы, где я вообще не касаюсь личной жизни. Вот сейчас делаю передачу об Алексее Серебрякове, и там вообще ничего об этом нет. Его личная жизнь здесь мне совсем не нужна. То, что он делает в кино, так значительно и так мощно, что нет необходимости искать, откуда это взялось. Но когда делаешь передачу о Зое Федоровой, то без личной жизни уже нельзя.  

— А если бы кто-то сделал бы передачу про вас?..  

— Я бы на это не дал разрешения.  

— Потому что вы очень закрытый человек?  

— Закрытый. Вообще я считаю, что самому о себе не надо рассказывать. И о своей личной жизни я тоже никому никогда не рассказывал. Она была непростой и негладкой. Но это касается меня одного.  

— Одиночество для вас — нормальное состояние?  

— Я никогда не бываю одиноким. У меня были друзья из старшего поколения, которых я очень любил. Я очень любил Ангелину Степанову, близко знал Марию Ивановну Бабанову, в трудное время своей жизни жил у нее на даче. Был близок с семьей чтеца Антона Шварца, друга моего отца. Я многих знал в мире балета. Дружил с Алексеем Николаевичем Ермолаевым. Когда умерла моя мама, он приходил ко мне, поддерживал. Я любил Лидию Павловну Сухаревскую, гениальную женщину.  

— У вас есть женщина, которая приходит к вам в квартиру, убирает?  

— У меня две домработницы: одна убирает, другая готовит. Сам я никогда ничем таким в своей жизни не занимался. А уж последние годы тем более. В продуктовые магазины не хожу. Есть домработница Марина, которую я очень люблю. Она из Грузии приехала. Такая чистюля! Приходишь — все вымыто, вылизано, поглажено, выстирано. А готовит мне Жанна. Очень вкусно! Я избалован.