Своим появлением на свет этот суперпопулярный спектакль обязан другому, не менее известному балету Чайковского «Спящая красавица». «Спящая» имела такой успех, что в голове директора Императорских театров Ивана Всеволожского, собственно, и задумавшего балет в стиле Людовика XIV, родилась новая счастливая мысль. Он придумал рождественскую «феерию-шутку» с непременным участием заграничной примы-виртуозки, обязательно итальянки, из числа тех, кто захватил в те времена русскую сцену. На эту роль уже была кандидатка — Антониэтта Дель Эра.
На манер Парижской оперы Всеволожский придумал объединить в один вечер оперу с балетом. Он заказал Чайковскому две партитуры: оперу «Иоланта» и «Щелкунчика». Тем более что незадолго до этого, в 1882 году, под названием «Сказка про Щелкуна и мышиного царя» в России вышло в свет произведение Гофмана в переложении Александра Дюма-отца и переводе Флерова. Балет должен был поставить также француз — Мариус Петипа, балетмейстер, принесший успех «Спящей».
Очень сладкий дивертисмент
Что интересно — в самом первом сценарии «Щелкунчика» у Петипа главными героями были не только привычные нам Клара и Щелкунчик, а «сладости» из волшебной страны Конфитюренбурга — фея Драже и принц Коклюш (что в переводе означает «любимчик»). «Фея с принцем стоят в сахарном киоске, украшенном дельфинами, из пастей которых бьют фонтаны смородинового сиропа, оршада, лимонада...» — писал Петипа в либретто. Эти персонажи и исполняли в финале знаменитое па-де-де.
Более того, по перечню действующих лиц этого акта запросто можно судить о богатстве кондитерского ассортимента Петербурга 90-х годов позапрошлого века. Здесь — драже, карамельки, галеты, птифуры, нуга, марципаны, фисташки, бриоши, миндаль и мятные лепешки. Вся витрина меняла узоры в заключающем дивертисмент вальсе. Сейчас это знаменитый «Розовый вальс», или «Вальс цветов», но Петипа задумал его как «Золотой» — артисты, изображающие цветы, разодеты в золотые одежды. Представьте: на премьере «Золотой вальс» исполняли 32 танцовщицы и 24 танцовщика — всего 56 человек. А сейчас в Большом задействовано на 20 меньше! Однако свой грандиозный замысел Петипа осуществил не сам. Дело в том, что в 1892 году произошла страшная семейная трагедия — умерла любимая дочь Петипа Евгения, а после беды захворал и сам 73-летний балетмейстер. Так что ставил «Щелкунчика» Лев Иванов.
Лев прикладывается к рюмочке и сочиняет танец
Иванов в те времена был лишь вечно вторым штатным балетмейстером с очень скромным списком балетов. Петипа иногда доверял ему возобновлять старые балеты, танцы в операх или делать небольшие номера, но о серьезном отношении к будущему постановщику «лебединых сцен» в «Лебедином озере» не было и речи. Иванов считал себя неудачником и все чаще прикладывался к рюмочке. Именно со «Щелкунчика» и началась его балетмейстерская слава. Точнее, со сцены «Вальс снежных хлопьев».
Пластическим шедевром назвал этот танец знаменитый критик Аким Волынский и так описывал его: «Хороводики в три человека разрезывают сцену зигзагами, образуя различные фигурки. Часть танцовщиц образует крест с внутренним кругом других снежинок. Круг вертится в одном направлении, крест в противоположную. Снежинки образуют общую звезду. Звезда быстро превращается в большой хоровод». Зрители, чтобы узреть всю эту красоту, покупали билет не на дорогие места в партере, а на ярусы.
Октябрьская революция под музыку «Щелкунчика»
Балет, поставленный Львом Ивановым, шел в Мариинском театре до середины 20-х годов. Кстати, 25 октября 1917 года, в день захвата матросами Зимнего дворца, в Мариинке давали именно этот спектакль. Так что Октябрьская революция, так сказать, началась под музыку «Щелкунчика».
Хотя спектакль был абсолютно аполитичным, и танцевали в нем в основном дети. Исполнительнице роли Клары, Станиславе Белинской, было 12. А Щелкунчику, прославившемуся в будущем танцовщику Сергею Легату, — 17. Для толпы пряничных и оловянных солдатиков и мышиного войска не хватило учеников театральной школы, и мышами выступали воспитанники школы лейб-гвардии Финляндского полка, находящейся по соседству.
Взрослые же танцовщики изображали родителей и танцевали «горячительный» дивертисмент. Сам же дивертисмент представлял из себя танец напитков: испанский был «Шоколадом», арабский — «Кофе», китайский — «Чаем». Был в «сладком» дивертисменте еще и «Танец леденцов» — нынешний «Французский», или, как его еще любят называть, «Танец пастушков». «Танец буффонов» на музыку русского трепака настолько не удался Иванову, что он поручил его постановку Александру Ширяеву, сочинившему и исполнившему на премьере танец шута с обручем. Ширяев зарисовал этот танец, построенный на головоломных, акробатических прыжках, на манер мультфильма, и он сохранился до нашего времени.
Маколей Калкин превращается в принца
Позднее в этом самом «Танце буффонов» выходил воспитанник императорского училища Георгий Баланчивадзе — будущий основатель американского балета Джордж Баланчин. Он запомнил его на всю жизнь и почти доподлинно воспроизвел в Америке в 1954 году в собственном «Щелкунчике». Именно этот балет Баланчина и положил начало повсеместной традиции рождественских «Щелкунчиков» на Западе.
Хотя попал в Нью-Йорк рождественский балет Чайковского еще до Баланчина, в начале сороковых, с помощью постдягилевской труппы «Русский балет Монте-Карло». Ну а баланчинский «Щелкунчик» стал настолько популярным, что был заснят в 1993 году и как кинофильм. Роль принца–Щелкунчика исполняет в нем ученик баланчинской балетной школы Маколей Калкин, прославившийся по комедии «Один дома».
«А вдруг окажется, что «Щелкунчик» — гадость!»
«Щелкунчик» — превосходный результат работы Чайковского. Но сам процесс... И тут чарующие звуки балета приобретают трагическую окраску. Получив заказ, Чайковский принялся за работу нехотя и не сразу. В этот момент он испытывал жесточайший творческий кризис. «Щелкунчик» ему определенно не давался, творческие муки переходили в отчаяние и панику. Композитор понял, что к сезону 1891–1892 годов он не успеет «хорошо исполнить взятый на себя труд», и послал письмо Всеволожскому с просьбой перенести постановку на следующий сезон. Что же произошло?
«Главное — отделаться от балета», — пишет он 8 марта брату Модесту. И месяцем позже: «Я тщательно напрягал все силы для работы, но ничего не выходило кроме мерзости». А незадолго до начала репетиций в ужасе писал: «А вдруг окажется, что… «Щелкунчик» — гадость…»
Чем можно объяснить кризис, настигший Чайковского как раз во время написания балета, и почему музыка, которая звучит в нем во втором акте, не только печальная, но поистине страшная? Когда слушаешь ее, создается впечатление, что в жизни Чайковского произошла какая-то трагедия…
«Со святыми упокой»
А трагедия действительно была. Будучи проездом в Париже, композитор из газеты «Новое время» узнает о кончине своей родной сестры Александры Ильиничны Давыдовой-Чайковской. Родственники попытались от него это скрыть — не удалось. Вполне убедительную гипотезу по этому поводу выдвинул крупнейший американский исследователь балета Р.-Дж.Уайли. Он отметил сходство главной темы адажио второго акта с музыкальной фразой заупокойной молитвы «И со святыми упокой» и пришел к выводу, что в образе феи Драже нашли свое отражение воспоминания о родной сестре композитора Александре Ильиничне Давыдовой, а в ее дочери Татьяне исследователь увидел прообраз Клары.
Именно постигшее Чайковского несчастье, а также воспоминание об имении Давыдовых Каменке, где композитор любил бывать и писал свои произведения (в том числе «Лебединое озеро»), и отозвались в «Щелкунчике» трагическими мотивами! Каменка преобразилась в сознании композитора в детское утопическое царство сластей Конфитюренбург, где хозяйка имения — Александра Ильинична — была великодушной королевой, умершая за пять лет до нее ее дочь Татьяна — Кларой, а его «идол» — племянник Боб — принцем-«любимчиком».
Балет со следами морфия
И тут придется открыть страшную тайну семьи Чайковских-Давыдовых и главную «балетную» тайну «Щелкунчика». Все дело в том, что причиной, приведшей к безвременной кончине сначала племянницы Татьяны, затем сестры, а через несколько лет после смерти Чайковского — и самого любимого племянника была наркомания. «Она отчаянная морфинистка, и чем дальше, тем больше предается она этому своеобразному, ужасному виду пьянства… — писал Чайковский о своей сестре Александре Ильиничне в письмах. — Говорил ли я Вам когда-нибудь про старшую дочь моей сестры, красавицу, умницу, погибшую от морфина, к которому, по несчастию, приучила ее мать».
А вот о самой 19-летней Татьяне: «Таня целый день больна; вообще, она теперь опять начинает свои безумные поступки. Где-то она достала тайно морфин и больше, чем когда-либо, прыскается».
Медицина XIX века, еще не изучившая к тому времени всех свойств наркотиков, назначала их как болеутоляющие. Александра Ильинична употребляла морфин, например, от постоянных болей из-за камней в почках.
«Конечно, все, что происходит в этом доме, ужасно, возмутительно и смертельно грустно. Конечно, Татьяна ведет себя непозволительно и губит не только свою жизнь и репутацию — но и свою мать и спокойствие всего семейства». В 1887 году сердце Тани не выдержало слишком большой дозы морфина — она умерла мгновенно в Дворянском собрании, прямо на проходившем там маскараде.
От своей старшей сестры и матери пагубную страсть к морфину унаследовал и любимый племянник Чайковского. «Свою зависимость от морфина, опиума, а затем и добавившегося к ним алкоголя он (Владимир Давыдов) оправдывал, так же, как его сестра и мать, невыносимыми болями. Модест, родной брат Чайковского, самоотверженно старался помочь племяннику всеми мыслимыми способами: возил его лечиться в Италию, Германию, Австрию и Швейцарию, но без успеха. Он стал постоянным и невольным свидетелем мучительных ломок молодого человека, галлюцинаций, белых горячек», — пишет о последовавшем 13 декабря 1906 года самоубийстве племянника Чайковского сотрудник Йельского университета (США) Александр Познанский в своем фундаментальном двухтомном труде, вышедшем на русском языке под названием «Петр Чайковский. Биография». В жандармском донесении по этому поводу скупо сообщалось: «В городе Клину поручик запаса гвардии Владимир Львович Давыдов, 35 лет, лишил себя жизни выстрелом из браунинга; до этого он страдал расстройством умственных способностей».
Страшная тайна «Щелкунчика»
Кроме трагических обстоятельств, сопутствующих написанию этого произведения и отразившихся в нем, проглядывает и еще одна тема — тема невозможности любви. «Видя, как значение Боба в моей жизни все увеличивается, я решился окончательно с будущего года поселиться в Петербурге. Видеть его, слышать и ощущать в своей близости, кажется, скоро сделается первостепенным условием благополучия», — пишет композитор брату Модесту в 1889 году. «Подобно юноше, получившему письмо от своей возлюбленной, я даже нещадно исцеловал следы твоей паршивой, омерзительной руки. Милый, чудный, я тебя обожаю» — это уже письмо 20-летнему Бобу Давыдову 8 июля 1891 года. Любовное томление Чайковского нарастает и в других письмах.
Племянник Боб Давыдов и был главной любовью в жизни Чайковского. О своем последнем возлюбленном Чайковский думал в этот период постоянно, и «любимчик» Коклюш в его балете, как и принц Шелкунчик, как и Дезире (что в переводе означает «желанный») в предыдущей «Спящей красавице», это все он — обожаемый и желанный племянник.
Владимир Давыдов и сам был, как бы сейчас сказали, человеком нетрадиционной сексуальной ориентации. Об этом он честно признается своему конфиденту, брату Чайковского Модесту: «Мое извращение (как называют это другие) или мои наклонности выработались совершенно самостоятельно, и хотя во многих случаях ты можешь назваться моим Прометеем, в этом же надо признать виновницей одну мою природу».
Крупнейший исследователь жизни и творчества композитора Александр Познанский пишет на основании проанализированного им огромного материала: «Приведенные свидетельства не оставляют сомнений, что композитор не только обожал Боба, но был влюблен в него со всею страстью, на которую был способен». И далее задает прямой вопрос: был ли Боб его любовником, а не просто спутником последних лет?
«Нам неизвестно о тех или иных увлечениях Владимира Давыдова женщинами, он сам был гомосексуален (известна его любовная связь с Рудей Буксгевденом). Но этого далеко не достаточно для того, чтобы утверждать наличие интимных отношений также между ним и его знаменитым дядей», — замечает биограф. «Удивительно, как Боб ленив на письма, — хоть бы плюнул на почтовую бумагу и послал. Я было хотел ему сегодня написать — но вдруг почувствовал, что слишком много чести для субъекта, которому и плюнуть на меня лень», — жаловался Чайковский брату Модесту на невнимание к нему юноши.
И здесь опять обратимся к знаменитой музыке «Щелкунчика». Борис Асафьев обратил внимание на то, какого сильного напряжения достигает музыка Чайковского, например, в «вариации для челесты». «По существу же это туго стянутые узлы нервов, будто бы обезболенных. Они рождаются из накопившейся в сердце душевной боли, долго стиснутой». Александр Бенуа сравнил некоторые мотивы, звучащие в «Щелкунчике», со знаменитой Шестой симфонией, ставшей последним произведением композитора и посвященной обожаемому племяннику: «Сочиненная за год до Шестой симфонии, в которой так поражает и волнует чаяние приближающейся смерти, музыка па-де-де в «Щелкунчике» носит уже аналогичные черты. Почему «понадобилось» Чайковскому придавать трагический характер танцам феи Драже — ответ на это он унес в могилу».
Как считают некоторые исследователи творчества Чайковского, в посвященной племяннику Шестой симфонии композитор воплотил наиболее трагическую в своей жизни тему неразделенной любви и невозможности счастья, со всем драматизмом выразил конфликт между платонической страстью и плотскими желаниями, которые необходимо обуздать. Та же тема рока и «безнадежной страсти», по всей вероятности, в зашифрованном виде, звучит и в «Щелкунчике».
