Последняя стоянка Русской эскадры
Солнце неуклонно уходило за горизонт, а до первой точки нашего пути было далеко, как до Пасхи. Будто судьба испытывала на прочность. Накануне ночью прямо по курсу нашего “Одиссея” с какого-то судна выпал человек. Из-за этого всем кораблям в районе было дано указание встать на прикол, дабы ненароком в темноте не утащить под киль незадачливого туриста. Пока бедолагу вылавливали, наш размеренный план путешествия трещал по швам. Вместо двух часов дня к тунисскому берегу мы подошли лишь вечером. Несколько часов пассажиры корабля-ковчега напряженно всматривались в морскую даль в надежде увидеть причал. И вот, когда от солнца остался лишь яркий краешек, из белесой дымки показался волнорез с маяком. Бизерта!
Название этого тунисского городка почти ничего не говорит российскому обывателю. Но отзывается болью в душах потомков российских изгнанников. Бизерта — последняя гавань Русской эскадры, пришедшей сюда в декабре 1920 года по приказу адмирала Врангеля. Тогда казалось — на временную стоянку, получилось — на погибель и вечную память. Под знаменами Добровольческой армии в Тунис уходила чуть ли не самая боеспособная часть Черноморского флота. С кораблями в изгнание уходили 6388 беженцев, из них 700 офицеров, 2000 членов команды, 250 жен и детей моряков.
Для тысяч вчерашних россиян началась эпоха эмигрантского существования. В первые месяцы изгнанникам не разрешали спускаться с кораблей на землю. Тесно прижавшись бортами друг к другу, корабли Императорского Черноморского флота образовали в небольшой бизертской заводи своего рода плавучий город. На крейсере “Георгий Победоносец” находилась церковь и школа для девочек, морской корпус гардемаринов располагался на крейсере “Генерал Корнилов”. На других кораблях располагались штаб, госпиталь. При этом суда держали в полной боеготовности, каждое утро над ними поднимался Андреевский флаг. “Первый тост на новый, 1921 год был достаточно радостным: “За скорейшее возвращение”. Тогда еще ни у кого не было никаких сомнений. Многие верили, что приведут себя в порядок и скоро вернутся на родину”, — писал в своих записках Нестор Монастырев, командир подводной лодки “Утка”.
Драматичную историю семьи Монастыревых мы услышали из первых уст — от двоюродной внучки капитана, Галины Монастыревой. Гражданская война разбросала некогда дружную семью по разные стороны баррикад. Брат Нестора, Сократ, оказался на стороне красных, он стал известным советским летчиком. Памятник ему установлен в Баку. А Нестор после того, как союзники-французы решили пустить Русскую эскадру “под нож”, стал военным историком и писателем. В своем доме на тунисском острове Табарка он создал морской музей, вырезав из дерева макеты всех кораблей Русской эскадры. До конца жизни он ходил по городу в белой флотской форме, за что получил от местных жителей прозвище Командор.
Не менее драматична история командующего Русской эскадры контр-адмирала Михаила Беренса. Герой Порт-Артура не принял советской власти, в отличие от своего брата, Евгения Беренса, героя крейсера “Варяг”. Михаил увел Русскую эскадру в Бизерту. Евгений остался командовать той частью Черноморского флота, что перешла на сторону красных. В 1924 году, когда Франция признала советскую власть, Евгений Беренс прибыл в Бизерту, дабы проинспектировать состояние кораблей эскадры, должных вернуться в состав Черноморского флота. Контр-адмирал Михаил Беренс увидеться с братом отказался: функцию передачи кораблей он доверил французской стороне. Братья так больше никогда и не встретились.
Для офицеров и моряков Русской эскадры дата 29 октября 1924 года стала трагичной. В этот день в 17.25 со всех кораблей был спущен Андреевский флаг. Четырехлетняя вахта закончилась. В течение часа после этого события 40 офицеров эскадры застрелились. Остальные начали новую жизнь на чужбине.
В Тунисе осталось более 300 русских. Высококлассные морские офицеры работали топографами, геодезистами, строителями. Именно русской колонии Тунис обязан появлением современных дорог и водопровода. К 1992 году в Бизерте осталась лишь одна эмигрантка, самая известная “русская Туниса” — Анастасия Александровна Ширинская. В Бизерту она попала в восьмилетнем возрасте, ее отец, Александр Манштейн, был командиром эсминца “Жаркий”… Об Анастасии Ширинской написано множество статей, о ней сняты фильмы. Ее именем названа площадь в городе Бизерта. Всю жизнь она прожила в Тунисе, обучая математике и русскому языку местных детей — ее учениками являются чуть ли не все жители Бизерты и даже нынешний мэр Парижа. Но при этом она никогда не соглашалась ни на какое гражданство, кроме российского. Российское гражданство она получила в 1999 году. До конца дней она являлась хранительницей памяти о Русской эскадре, ухаживая за могилами россиян на местном кладбище, на свои средства ремонтируя церковь Александра Невского, построенную в 1937 году в память о русских на тунисской земле. Анастасии Ширинской не стало всего за полгода до похода — в декабре 2009-го. Отдать дань памяти этой удивительной, жизнестойкой и интеллигентной женщине хотели многие на корабле. Не только эмигранты, но и российские дипломаты, которые имели счастье быть с ней знакомыми…
Вот почему вся палуба с нетерпением ждала прибытия в Бизерту. Ждал его и Ростислав Донн — самый пожилой участник морского похода. Из Севастополя Ростислава вывезли в годовалом возрасте. Его отец, Вячеслав Донн, командовал одним из кораблей, пришедших в Бизерту. Морской переход был тяжелым, не хватало еды, а главное — воды. По распоряжению командования корабля водой в первую очередь обеспечивали матерей с малыми детьми. И мать Ростислава рассказывала, как к ним на палубу прибегали солидные люди, которые за стакан воды предлагали бриллианты…
В порт Бизерты наш корабль зашел уже в полной темноте. “Как же мы пойдем на кладбище?” — сокрушались участники похода. “Ради благого дела на кладбище ночью идти можно!” — провозгласил владыка Михаил, епископ Женевский и Западноевропейский. И визит к сотне русских могил, а также могиле Анастасии Ширинской, состоялся. Православная панихида была отслужена при свете прожекторов и свечей, под заунывное пение тунисских муэдзинов, раздающееся откуда-то издалека…
Один мир — две истории
Вот уж чего не ожидала, так это услышать из уст молодых потомков галлиполийцев песню приамурских партизан. Я даже присела от удивления, когда опознала знакомую мелодию “По долинам и по взгорьям”. Прислушавшись, поняла, что поют не по-русски и, вероятно, вовсе не про то, как надо “с боем взять Приморье, белой армии оплот”. Скорей всего юные “галлиполийцы” пели “Гимн Дроздовского полка”, написанный в 1920 году на тот же мотив. Так появилось наблюдение первое — мелодии у нас одни и те же, но ассоциации разные.
Суть морского похода между тем заключалась еще и в том, чтобы эмигранты “вернулись” в Россию и в более глубоком, духовном плане, нащупав то общее, что нас безоговорочно объединяет, и найдя компромисс в тех вопросах, которые нас разделяют. А для этого нужно элементарно понять и принять друг друга.
Потомки эмигрантов отправились в поход целыми семьями, где были представители двух, а то и трех поколений. От девяностооднолетнего Ростислава Донна до юных 16—20-летних “витязей”. Молодежная организация “Витязи” появилась на свет в 1934 году. Создавалась она специально для воспитания детей эмигрантов в духе русской культуры и православия.
С российской стороны в поход направился ударный отряд из историков, писателей, общественных и политических деятелей. Десять дней в лекционных залах корабля-ковчега сшибались в горячих дискуссиях, а в кулуарах мирно общались “за жизнь” потомки тех, кто был выдавлен из России в ходе Гражданской войны, и потомки тех, кто в России остался. Притирка проходила постепенно. Оказалось, что эмигрантами тех, кто покинул Крым в 1920 году, в среде русского зарубежья называть не принято: “Наши предки не уезжали из России в поисках лучшей доли, они были изгнаны и вынуждены были бежать, чтобы спасти жизнь своих семей. Так что они изгнанники”.
Для нас же было обидно, что представители русского зарубежья не признают никаких достижений Советского Союза. Ни освоение космоса, которым мы так гордимся, ни даже роль Советского Союза в крушении фашистской Германии явно не воспринимаются нашими соплеменниками столь же торжественно, как в России.
И все же общего оказалось довольно много. Вечерами председатель гвардейского объединения князь Александр Александрович Трубецкой радовал участников похода игрой на балалайке, выводя совместно с вице-президентом Фонда Андрея Первозванного Михаилом Якушевым залихватскую мелодию “Светит месяц”. Юные же “Витязи” в своих вечерних спевках наряду с “белыми гимнами” типа “Как ныне сбирается вещий Олег” начали исполнять хорошо знакомые песенки нашего детства — “В траве сидел кузнечик”, “Пусть бегут неуклюже”. Но главное, что нас объединяло, — это, конечно, однозначное понимание того, что Гражданская война была трагедией русского народа. И что такого ни в коем случае не должно повториться больше никогда.
Казачья голгофа
На пристани Мирины потомков эмигрантов ждал отряд православной молодежи “Лемнос”. Эти российские ребята уже много лет восстанавливают заброшенное русское кладбище на мысе Калоераки. Греческий остров, вошедший в мифологию под названием остров Гефеста, в среде российской эмиграции получил другое наименование — остров Смерти. Для 26 тысяч кубанских, донских, терских и астраханских казаков этот живописный уголок земли стал настоящим адом. Казачьи корпуса, эвакуированные из Крыма, были выброшены в самой пустынной части острова, окружены рядом колючей проволоки и взяты под охрану сенегальцами из французской армии. Палаток было выделено мало, в небольшие шатры набивалось до 10 человек. Спали прямо на земле или на подстилках, сооруженных из травы. Ажурный греческий островок глубокой осенью превращается в промозглое место, где негде укрыться от всепроникающих ветров. Именно таким Лемнос и встретил русских эмигрантов. Голод, холод, почти арестантский режим стал серьезным испытанием для казаков.
Среди “лемносских сидельцев” был и отец епископа Женевского и Западноевропейского Михаила. Василий Семенович Донсков служил в Донской армии и вместе с частями Врангеля был эвакуирован сначала в Константинополь, а затем на Лемнос.
Но еще за несколько месяцев до казаков “лемносский кошмар” пережили члены семей офицеров Добровольческой армии, эвакуированных сюда из Новороссийска в марте 1920 года. Отправляясь в Крым на войну с большевиками, бойцы врангелевской армии предусмотрительно решили эвакуировать близких в безопасное место. Если бы они знали, что ждет их родню! Беженцам запретили сходить на берег. На кораблях между тем началась эпидемия тифа. Наступил настоящий мор. Курирующие эвакуацию англичане милостиво соглашались лишь хоронить умерших на острове, при этом не разрешая их родственникам даже ступить на землю для последнего прощания. Заболевших детей просто отнимали у родителей и уносили якобы для лечения. В результате за месяц на лемносской земле появилось 62 детских могилы. А первой захороненной на русском кладбище острова стала фрейлина Марии Федоровны — Аглая Голенищева-Кутузова…
С фотографии смотрит миловидная женщина с тонкими чертами лица и прозрачными серыми глазами. “Это тетя Аглая. Она умерла первой”, — говорит Дима Лиссет, потомок Граббе, Левшиных и Голенищевой-Кутузовой. Вместе с двоюродным братом своего дедушки и родственницей Ириной Сомовой он отправился в морской поход, чтобы посетить могилы своих предков. А их на Лемносе немало… Семья Левшиных-Граббе оставила на острове троих детей и несколько взрослых.
Мыс Калоераки, где приютился русский погост, и сейчас довольно пустынен. Выжженная желтая трава, заросли колючек… С этой дикой порослью молодежный отряд “Лемнос”, созданный попечительским советом Новоспасского мужского монастыря, борется уже четвертое лето. Начиная с 2006 года каждый июль “лемносцы” методично приводят в порядок русские захоронения. Процесс идет непросто. Требуется куча согласований, разрешение от греческих властей на ведение работ. В данный момент удалось вырвать из небытия 39 могил. Но мраморный крест с именами всех погибших на Лемносе появился еще в 2004 году. На нем — 379 имен, 81 из них — дети.
“А где могила семьи Граббе?” — спрашивает Дима Лиссет у руководителя отряда “Лемнос”. По возрасту они ровесники. Один тщательно хранит память о своей многочисленной семье, собирая данные о предках, бережно храня фотографии столетней давности всех давно ушедших родных. Второй проводит свои каникулы на знойном острове, пытаясь отстоять память тех, о ком фактически ничего не знает. Просто потому, что это русские могилы. Молодой россиянин сверяется с планом и указывает куда-то под ноги Дмитрию. “Граббе захоронены примерно здесь”. Дмитрий отступает, ошарашенно глядя на поросший желтый травой кусок земли с разбросанными камнями. Работы на кладбище хватит еще на долгие годы…
Шипы Долины роз
Поклонники Коэльо наверняка назвали бы наш поход знаковым. С именем самого известного скитальца всех времен и народов Одиссея на пути приходилось сталкиваться не раз. О названии нашего корабля-ковчега уже говорилось. На острове Лемнос, где томились русские казаки, Одиссей провел два года вместе с аргонавтами. А всего в 80 километрах от Галлиполи, где в 1920 году было высажено на берег 26 тысяч русских беженцев, находится легендарная Троя, откуда начались многолетние скитания Одиссея.
Галлиполи — одна из самых трагических страниц русского “исхода”. Долину роз и смерти, как называли ее турки, отдали под расположение 1-го корпуса генерала Кутепова. Вместе с 21 тысячей солдат и офицеров в студеном ноябре на берег высадились около пяти тысяч членов семей, в том числе женщины и дети. Союзники, обеспечивающие эвакуацию, в качестве платы за услуги забрали себе все корабли и имущество Добровольческой армии. В том числе одежду и лекарства. Взамен беженцам предложили легкие палатки и пайки из 500 граммов хлеба, одной банки консервов и ста граммов риса на человека. За первые два месяца на земле Галлиполи умерло более 250 человек.
В мае 1921 года генерал Кутепов решил возвести памятник россиянам, погибшим на земле Галлиполи. В его строительстве приняли участие почти все русские беженцы. Каждый нес к подножию будущего монумента по камешку. Камней набралось около 24 тысяч. Так близ турецкой деревеньки Гелиболу появился чудный памятник — то ли скифский холм, то ли “шапка Мономаха”. Простоял этот скорбный символ до разрушительного землетрясения 1949 года. В 2003 году посол России в Турции Петр Стегний получил разрешение от турецких властей на восстановление монумента. В мае 2008 года возрожденный памятник по оригинальному проекту был открыт. На это мероприятие впервые съехались представители русской эмиграции. Но в этот раз их было несравненно больше.
…Никита Желябин, командир отряда “Витязи”, — из потомков галлиполийцев, правнук вице-губернатора Керчи Всеволода Симоновича. Семья его предков уходила из Крыма в числе последних. Они не успели сесть ни на один из 126 кораблей, которые 14—15 ноября покидали Севастополь. Слишком трудной оказалась дорога из Симферополя. Последние поезда из столицы Крыма, уходящие к портам, брали фактически штурмом. Красная армия в тот момент уже взяла Перекоп и неуклонно приближалась… “Я знаю эту историю по рассказам бабушки, которой тогда было 16 лет. Она говорила о страшной панике, которая царила на вокзале. 12 часов они пытались сесть хоть на какой-нибудь поезд. А когда прибыли в Севастополь, им сказали, что на кораблях уже нет мест. И только после обращения к генералу Врангелю семью согласились посадить на американский пароход “Фараби”. Никита, русоволосый богатырь с открытым лицом и застенчивой улыбкой, прекрасно говорит по-русски, знает все белогвардейские гимны и мечтает увидеть дом предков в Симферополе. “Мне сказали, что наш дом на бывшей Дворянской улице, теперь улице Горького, до сих пор цел”, — говорит он. Никита так хотел увидеть землю своего прадеда, что обещал расцеловать Графскую пристань, когда мы прибудем в Севастополь…
* * *
…Лобызать севастопольские камни Никита, конечно же, не стал. Эмоций хватило и без этого. Он просто смотрел на белые колонны Графской пристани, которая оказалась не такой уж масштабной. “Представляю, что здесь творилось при посадке на корабли. И как же здесь смогли эвакуировать почти 150 тысяч человек?” — удивлялся он. А Севастополь ему понравился: он как-то сразу стал “своим”. И это несмотря на то, что визит в город “русской славы” оказался слегка скомканным. В Севастополе был праздник — День Военно-морского флота России. На подходе к Графской пристани цепью стояли моряки-черноморцы. Осмотреть “город русской славы” досконально не было возможности: все подходы к центру были перекрыты. Но, наверное, это было уже не важно. Главное, что наши соотечественники вернулись, пройдя по пути своих предков до самого конца. Или до начала — нашего нового общего пути — кому как больше нравится.
