Книжные развалы пополнились новой книгой сочинителя Андрея Константинова "Бандитский Петербург-98". Строго говоря, нового в ней немного: увесистость нынешнего томика большей частью обусловлена перепечаткой вышедших ранее "Бандитского Петербурга-1" и "Бандитского Петербурга-2"... Люди впечатлительные в процессе своего писательского становления порой так вживаются в сочиняемые ими же произведения, что уже с трудом разделяют реальность и вымысел. Страсть к "книжному антуражу" — один из характерных симптомов. И коллеги Андрея Константинова по питерской газете "Смена" (где тот заведовал отделом с двусмысленным названием "криминальный") рассказывают, например, о том, как он обустроил свой кабинет: решетки на окнах, металлическая дверь и даже почти всамделишные нары, откидывающиеся на кованых цепях... Решетки на окнах Константинов (в миру — Баконин) объяснял, понятное дело, соображениями безопасности. Существует ведь такой миф, что всякого рода журналистские расследования — вещь чрезвычайно опасная, сопряженная с риском для жизни. Хотя, строго говоря, риск тут зачастую только один: захлебнуться тем сливом, что получают "расследователи" из разного рода органов. Впрочем, кроме информации из органов, наш сочинитель обильно питается и откровениями самих бандитских персонажей. Как-то уж так сложилось, что бандитский мир, просветленный вестью о существовании живущего "по понятиям" журналиста, ломанулся в его редакционную камеру с целью "помочь... читателям рассказать о таком интересном явлении, как современный бандитизм", а то и просто испытывая "потребность высказаться". Константинов, справедливости ради отметим, удовлетворял их потребность избирательно, хотя и не всегда по любви. Портреты "героев" есть как положительные, так и отрицательные. Однако некую тенденцию проследить все-таки можно: симпатии явно на стороне тамбовцев. "Главный тамбовец" Владимир Кумарин представлен в книжке Константинова автобиографией, начинающейся щемящей фразой: "Я родился лютой зимой..." Сострадание читателя, несомненно, должны вызвать и такие интимные подробности, как несуразный пупок "главного тамбовца", вышедший таким неаккуратным из-за того, что мать его, "простая деревенская женщина", родила будущего героя среди чистого поля, в телеге. Дальше — трогательные воспоминания о школе, куда ходил пешком, даже в стужу, "по четыре километра в один конец", первой незаладившейся любви, институте с "койкой в общежитии" — в общем, прошел нелегкий трудовой путь от командира студенческого стройотряда "Радость" до лидера тамбовской группировки. Стиль "автобиографии" местами почти бунинский: "В этом мире есть что-то далекое, грозное, вечное и неведомое". Философские рассуждения о времени и о себе, морали и нравственности обильно сдабривают собственно биографические данные Кумарина. А одно его чистосердечное признание, сделанное Константинову, тянет, пожалуй, на слоган предвыборной кампании какого-нибудь кандидата в депутаты: "Чтобы удержаться в жизни, я лично выбрал себе опорой тревогу за моих близких". Не менее симпатичный персонаж — Костя Могила (Яковлев). Представляя его читателям, Константинов сообщает, что тот родился в семье "старой питерской интеллигенции", отца "репрессировали как врага народа", дедушка был "русским офицером", а после революции — и вовсе "проповедником". Сам Костя хорошо учился, испытывая непреодолимую тягу к знаниям, занимался спортом, "каскадерничал", а незаметно став бандитом, и в новой жизни являл собой пример достойный подражания: ему доверяли возить "огромные деньги" от одного цеховика к другому, с авторитетами его связывали исключительно "чисто человеческие и дружеские отношения", и автор, похоже, даже сокрушается, что "в начале 90-х у Могилы случились некоторые неприятности с законом, и он даже был вынужден некоторое время провести в "Крестах"... Рецензии на книжные новинки должны содержать и анализ стилистических достоинств произведения. С этим, честно говоря, сложно, потому что наблюдается поразительное разностилье (злые языки утверждают, что обусловлено это пахотой на "писателя" команды журналистов, каждый из которых отписывает свою дольку). Представляется неполным и "Список использованной литературы", потребовавшейся автору: хоть большую его (списка) часть и составляют книжки по краеведению да приключенческие романы, попользованы даже Толстой ("Хождение по мукам") и Бабель ("Одесские рассказы"), — но все же явно недостает "Сказок народов мира" ("Рассердился Сергей Николаевич на них за то, что не платят дань малую. И пришел он к осетинам, и разговаривал с ними..."; "Просто сказка сказывается, да не просто "дела делаются" — стр. 137 рецензируемой книги) и бессмертного произведения Гоголя ("Родина моя, куда же ты катишься?.. Не дает ответа..." — стр. 226). В заключение хотелось бы особо поблагодарить автора за то, что в период между выходами "БП-2" и "БП-98" его не посетили новые эротические фантазии и он избавил своего нынешнего читателя от необходимости быть свидетелем того, как "он с размаху вошел в нее на середине комнаты". (Подлинная цитата из "художественного" произведения "Адвокат", вышедшего из-под пера Андрея Константинова.)
