Как может выглядеть женщина-убийца? Известный ученый Ломброзо имел на этот счет свое мнение: утопленные глаза с выступающими надбровными дугами, необычная форма черепа и ушей... В жизни все по-другому. Теория "портретиста киллеров" потерпела бы полное фиаско, посети он учреждение №163/5 — Можайскую женскую исправительную колонию. Две женщины из трех сидят здесь за убийство или нанесение тяжких телесных повреждений. Юные московские барышни с наивными, аккуратно подкрашенными глазами и старушки — божьи одуванчики... Побывав в этом "райском месте", корреспондент "МК" убедился: женщину со склонностью к насилию не отличишь в толпе. В мае колония отметит свое пятидесятилетие. Сейчас здесь отбывают наказание, живут и трудятся 1100 женщин в возрасте от 17 до 70 лет. Каждая третья — жительница столицы или Подмосковья. Убийцы, разбойницы, воровки, клофелинщицы, мошенницы — вот краткая характеристика здешнего контингента. А в Доме малютки при колонии поневоле "мотают срок" сорок семь ни в чем не повинных детишек в возрасте до трех лет. Из них уже двое — "отказники". Согласно местной статистике, мамы-преступницы в 20% случаев отказываются от детей. От звонка до звонка День у заключенных начинается с подъема в 4.45 утра и заканчивается отбоем в 20.45. Завтрак, проверка, работа с а-ля социалистическим соревнованием, обед, учеба в школе или швейном ПТУ, кормление детей (для мамочек), ужин — таков незыблемый распорядок дня. 180 заключенных заканчивают школу, столько же учатся на швей и закройщиц. Здание ПТУ грозит разъехаться на четыре части — скреплено в нескольких местах. "Но не учить же их не можем", — сетуют в колонии. Сотня женщин осваивает заочное обучение в Московском социологическом институте — через несколько лет армию социологов столицы пополнят своеобразные кадры. Вокруг колонии — забор без колючей проволоки. Побеги тут случаются редко. Женщины расчетливее мужчин: все равно потом найдут и добавят срок. "Посторонним вход воспрещен" — гласит вообще-то ненужная табличка на входной двери: ее охраняет "злая собака", кавказец по имени Дик. Сама колония — несколько жилых корпусов, немытые окна, развешанное на морозе белье, стайки женщин с метлами и лопатами. Совсем как на воле. Да не совсем. — Здравствуйте, — робко и старательно произносят закутанные в телогрейки и шали женщины каждому встречному. Дисциплина драконовская. Кто-то подметает, кто-то, пугливо оглядываясь по сторонам, смолит папироску. Контингент не балуют. Пять пачек "Примы" в месяц. Заключенные едят на 220 рублей в месяц. Плюс статья "Содержание", которая составляет 1115 рублей. О детях государство заботится лучше — 2200 рублей в месяц, из которых 1900 "съедает" питание. По словам начальницы колонии Валентины Савиной, за работу заключенные получают в среднем по минимальному окладу — 83 рубля ежемесячно. Но есть и "передовики производства" с заработками по 300—400 рублей. И все же контингент — в основном из малообеспеченных, на свидания к ним ездят редко. К некоторым не ездят вообще. Пожилые обитательницы колонии — чаще всего убийцы. Такова местная аксиома. Даже самая старая заключенная, 79 лет, сидит за участие в групповом убийстве. Под горячую руку хрупких старушек чаще всего попадаются мужья и сожители, реже — собутыльники и соседи. Самое популярное орудие убийства — кухонный нож. Пожилые цыганки (их здесь немало) — в основном мошенницы. По словам Валентины Савиной, за все годы она ни разу не видела цыганку-убийцу. — Доченька, дай-ка я тебе погадаю, — седая цыганка треплет меня за воротник. Через полгода она освободится по амнистии и отправится дурить народ дальше. Баба Лена даже не помнит, сколько ей лет, — то ли семьдесят, то ли семьдесят четыре. Заходим в "класс". Женщины встают и здороваются, прямо как в школе. "Класс" — та же комната отдыха. Здесь можно писать письма, читать, смотреть телевизор, заниматься рукоделием. Сорокадвухлетнюю Люду, в прошлом — жительницу Истринского района Подмосковья, я застаю за изучением Библии. Теребит косу между пальцами. Люда — убийца. Мачеха выгнала ее из дома, а трех Людиных детей оставила у себя. Люда переселилась на частную квартиру. А однажды вечером в подвыпившем хозяине проснулись мужские инстинкты. Люда не дала над собой поиздеваться. Под руку подвернулся нож. Непреднамеренное убийство. 7 лет. За шесть лет отбывания наказания дети ни разу не навестили ее. За шесть лет написали ей два письма. А она все равно постоянно пишет им смешанными со слезами чернилами, просит прощения. Надеется, что когда-нибудь поймут и простят ее. — Сейчас бы столько любви и нежности детям отдала — накопилось... Но не жалею, что попала сюда: здесь культурные, интеллигентные люди. В 1996 году Люда "приняла Иисуса в свое сердце". Теперь будущее видится ей в розовом свете. Она, немногая из обитательниц колонии, знает, для чего живет. На руках у нее диплом об окончании трех курсов Московской христианской школы, переписывается с церквами — по выходу на свободу ее обещают взять проповедником. Духи в розлив не положено Развлечения в "Можайке" тоже случаются. Колония пользуется стабильным успехом и у масс-медиа, и у известных артистов, и у благотворительных организаций. Говорят, Валентина Толкунова после визита сюда ночь проплакала. Отработав репертуар, певица поинтересовалась: "Что вам еще спеть?" — "Песню про маму", — выдохнул зал. Среди "тянущих лямку" тоже много одаренных. Дают концерты для подруг, пишут в местную газету "Труд и быт", мастерят, делают поделки, рисуют, ведут общественную работу — кто в санно-банно-прачечном отряде, кто в отряде производства, кто в отряде обслуживания. Словом, заняты все. В субботу у заключенных был настоящий праздник. Приехали гости — Центр народной помощи "Благовест" во главе с депутатом Мосгордумы Драгункиной, благотворители из Японии, Дании, Прибалтики и Казахстана. Привезли плюшевых медвежат, постельное белье для детей, красную и черную икру и, самое главное, карамельки: в прошлый раз заключенные попросили чего-нибудь сладенького. Хотели было подарить духи, но не положено. В духах, а также туалетной воде и одеколоне, — спирт. Перед наполненным концертным залом выступал хор народной песни из Зеленограда. Завороженная публика с обветренными от мороза лицами подпевала, смеялась и плакала. Некоторые пришли "в чем были", не успев даже снять бигуди. Молодежь принарядилась, накрасилась. А цыганки сидели отдельно, положив головы друг другу на плечи. Когда на сцену вышли юные таланты из числа контингента, аплодисменты перешли в шквал. Две девушки с низкими грудными голосами запели: "Ты, теперь я знаю, ты на свете есть..." — Эта хрупкая блондинка в белом платье — убийца, — просвещала меня полковник Савина, — а ее напарница, полненькая, в синем костюме, — та клофелинщица. Кстати, наркоманка. Ее муж, врач, приучил... Изящная, как змея, танцовщица из Таджикистана оказалась торговкой наркотиками, танцгруппа "девочек-белочек" через одну состояла из убийц... — Нет, это они только выглядят крохами, на самом деле все совершеннолетние. После концерта барышни из зеленоградского хора поплыли с карамельными подносами по залу. — Покажите свою воспитанность, не рвитесь вперед остальных, — наставляла заключенных начальница. — Нашла где искать воспитанность... — прошипела девушка за моей спиной. — А ты чего конфеты не берешь? — обернулась к ней я. — Не надо. Не хочу ни с кем иметь отношений, в долгу быть. — Это как? — Да все равно ночью все на чифирь обменяют или отберут. По ночам бухают по-страшному, а я не пью. За чай тут все что хочешь можно получить — от хлеба до одежды. Здесь нельзя ни с кем общаться, — шепотом добавила Алла, — зона-то "красная". Сегодня посекретничаешь, а завтра бегут сдавать. За это чай дают. У-у-услужливые все (брезгливо улыбается)... А что делать? Максимум тут получают 30—40 рублей в месяц... Алла села месяц назад за провоз из Украины в Москву анаши. — Бывает, и в "шизо" попадают, когда сильно провинятся, — продолжает она. — Так камеру-одиночку называют. Оттуда вообще полуживыми выходят — холодно. До пятнадцати суток наказание. Скоро и я туда отправлюсь (криво усмехается) — за то, что столовую мыть отказалась. — Ну... а женщины не пристают? — Однополый секс, что ли? Меня пока не трогали. Да тут и за это платят. Тому, кто роль мужчины исполняет. "Его" вообще на руках носят — кормят, одевают, чифирем поят. Бывает, один обслуживает несколько человек — работа-то черная... Семья в клеточку С личной жизнью, как и в любой зоне, здесь напряженка. А вот рыжеволосой кудрявой участнице группового убийства двадцатипятилетней Свете завидует до слез вся зона. Год назад она вышла замуж. За столичного бизнесмена. По объявлению. История кажется фантастической, однако вполне реальна. На третьем году срока от нечего делать Света написала в газету ответ на объявление молодого искателя жены, выслала фотографию. Ей ответил преуспевающий практически новый русский: работает в фирме, часто командируется в Германию. Потом он приехал на трехчасовое свидание "через стекло", осмотрел претендентку и, недолго думая, сделал предложение. Молодые расписались, но медовый месяц провели по отдельности: он — работая в фирме, она — строча на машинке халаты в зоне. Семейную жизнь тоже приходится укладывать в зоновский распорядок: раз в три месяца молодоженам положено трехдневное свидание. Свете осталось сидеть три года. Мечтает о тихой семейной жизни, воспитании первенца. Но здесь ребенка заводить не хочет. Родившие в зоне считаются героинями. Декретный отпуск — три месяца до родов и три после. Но чаще всего и эти полгода проходят без отрыва от производства. Впрочем, некоторые из матерей — героини по более банальным причинам. Например, появившийся в колонии ребенок у двадцатичетырехлетней Татьяны — уже третий. Остальных воспитывает на воле молдавская бабушка. В тюрьме Таня оказалась на пятом месяце. Ей предстоит отсидеть пять лет за торговлю наркотиками. Попалась глупо — сожитель попросил перенести от поезда до вокзала ящик с "дурью". Признала вину, раскаялась. У швеи Марины (это ремесло она осваивает в зоне) история похожая. В разбойное нападение вовлек муж. Ей дали семь лет, мужу — девять. У больной матери Марины на шее двое внуков. Третий появился в зоне через четыре месяца. В феврале ему исполнился годик. — Если Москва и Московская область судят лояльно, то в регионах — ужас, — говорит Валентина Савина. — Всех нас поверг в шок приговор, вынесенный в Саратовской области. За четыре сворованных курицы женщина получила... семь лет восемь месяцев! Не повлияло на решение судей даже то, что она беременна. Скоро в Доме малютки за колючей проволокой появится 48-й малыш. Простит ли он матери этих четырех куриц, когда вырастет? Простит ли злое государство, по вине которого впервые увидит небо через решетку?.. Это тебе за маму... Согласно международной конвенции, ребенок должен находиться в непосредственной близости от матери, разумеется, если она не лишена родительских прав. Поэтому при Можайской колонии помимо родильного отделения в 1951 году построили Дом малютки, рассчитанный на девяносто детей. Раньше, до перестройки, было два корпуса, но сейчас второй пришел в полную негодность. Его забросили, чтобы сэкономить средства на ремонт первого. Впрочем, вряд ли удастся столько сэкономить — нужно 7 миллионов рублей. Десять лет по Москве искали спонсоров, но найти так и не удалось. В Доме малютки дети содержатся до трех лет — потом их отправят в детские дома или по бабушкам. В этом году в доме прибавится еще минимум шесть "постояльцев" — столько в зоне беременных. Рожать им придется в первобытных условиях: администрация колонии не имеет средств даже на спецкостюмы для акушерок. А между тем в колонии все прибавляется наркоманок. Среди них порядочно ВИЧ-инфицированных (из 17 ныне сидящих — 11). С содроганием администрация "Можайки" ждет, что когда-нибудь здесь появится "ВИЧ-ребенок". К этому роддом не готов совсем. Нужны отдельная комната, отдельное кресло, отдельный инструмент. А все идет к тому, что ВИЧ-инфицированный ребенок появится гораздо быстрее, чем условия для его появления. Дом малютки выглядит заброшенной казармой на территории колонии. Между ним и зоной — высоченный забор. Мечта администрации — убрать этот заслон между матерью и ребенком. Но пока не положено. Сваленные в кучу у входа коляски с погремушками, облезлая дверь. В грудном отделении на пожелтевших простынях сопят 36 малюток в вязаных шапочках — холодно. Матери приходят к ним через каждые три часа на кормежку. Когда они подрастут, будут видеть свою мать не чаще двух раз в день. Такой график. Для одиннадцати подросших малышей здесь "старшая группа" — кроватки стоят вдоль стены паровозиком. Днем всем скопом карапузы возятся в "игротеке". На расстеленном ковре (подарок от "Благовеста") вывалены игрушки, общие. "Тетя, иди тюдя! Иди тюдя!" — детские ручонки тянутся вверх, треплют за джинсы. Местная экзотика — чернокожая Даша с копной жестких негритянских кудряшек. На самом деле негритянка имеет рязанские корни. Провинциальная мама в студенчестве согрешила с сокурсником из Дании. Даша появилась на свет в колонии, правда, в Рязанской, куда мама попала за распространение наркотиков. В Можайск ее привезли по этапу. Смешливая негритяночка любит раскладывать кубики и рассказывать всем, что, когда она вырастет, поедет в Африку, будет сидеть на пальме и есть бананы. По достижении трехлетнего возраста девочка отправится к бабушке в Рязань. Очень немногим детям-"отказникам" сказочно везет: за ними приезжают заморские папы и мамы. Денежки за усыновление (в колонии даже не знают сколько) уходят Комитету образования. Дому малютки не перепадает ни копейки. Трехлетний Равиль с кукольным лицом — счастливчик. Скоро он уедет в Испанию (или Италию — администрация не может вспомнить). К нему уже приезжали будущие "папа с мамой". Раньше чудеса милосердия проявляли наши сограждане, все больше из Москвы. На патронажных пунктах выстраивались очереди из желающих усыновить детей. Привилегии в очереди были у сотрудников колонии. Теперь всем как-то не до этого... — До слез обидно, что ни в чем не повинные дети вынуждены жить в таких скотских условиях, — говорит депутат Мосгордумы Зинаида Драгункина. — Я бывала в подобных колониях в скандинавских странах. Там матери — в чистеньких однокомнатных квартирах, целый день с детьми. Мы помогаем всем, чем только можем. Но это — капля в море. Может, Лужков с Громовым смогут изменить ситуацию... Когда-нибудь ситуация сдвинется с мертвой точки. В колониях появятся цивилизованные условия для матерей и их детей. Правосудие станет справедливым. А пока в России — полтора десятка колоний с Домами ребенка. Можайская — можно сказать, столичная. То есть одна из лучших.
