Прицелившись подводить пресловутые музитоги года (кстати, следующий “Мегахаус”, аккурат после всех новогодних психозов, как раз и станет явлением протрезвевшему народу жесткой многономинационной музправды-матки под названием “MЕГА-TOP-YEAR-02”), вспомним о наиглавнейшем мериле музыкантского творчества — продукте многомесячных манипуляций в бессонные ночи, квинтэссенции звука, концентрации слова... Об альбоме, одним словом.
2002-й, на взгляд “Мегахауса”, врежется в память тремя главными, лучшими “пластинками года”. “Четырнадцатью неделями тишины” от Земфиры, “Кофе и Сигаретами” от “Сегодня Ночью” и “Занозой” от Найка Борзова. “Заноза” “вылезла”-отрелизилась самой последней — на стыке осени и зимы. И вызвала такое количество восторгов и недоумений, что обновленного Найка так и хочется назвать властителем дум холодного межсезонья. “Мегахаус” намылился было порассуждать с Борзовым как раз об этих всех “восторгах” и “недоумениях”, о концепциях и многозначительностях звуков и текстов, но, обнаружив его (в месте назначенной встречи) в трогательной компании любимой жены Русланы, как-то резко сбился на личные и даже — семейные темы. Хотя начали мы все же мрачновато — с маниакально-депрессивного синдрома.
— Прослушав “Занозу”, многие выдыхают: “Красивая депрессия!”
— В состоянии безысходности всегда есть узенькая замочная скважина, сквозь которую можно просочиться и выйти в другом измерении, где светло и нет никакой паутины... На таких гранях я и строил концепцию пластинки: чтобы она была парадоксальна и гармонична одновременно.
— Но ты — парень довольно депрессивный?
— Это состояние есть во мне, как и в любом человеке. Но в последнее время я стараюсь относиться к депрессии как к концу чего-то старого и началу нового. Как к некоего рода вакууму. Мир продолжает существовать вокруг, но во мне возникает ступор. Я набираю новую информацию, и этот вакуум начинает заполняться. То есть депрессия — это не безвыходная ситуация, а несомненно временная. Даже очень страшные параноики (а у меня есть друзья, сидящие постоянно на антидепрессантах) тоже имеют моменты просветления. Пускай они и короткие, но в них человек готов общаться с миром.
— Кто-то, кстати, впал в депрессию, в тоску из-за твоего голоса на пластинке. Ведь многих раздражает твой вокал — слегка гортанно-гнусавый...
— Я использую голос лишь как еще один инструмент, как смысловую линию в пластинке, несущую текст. Если он раздражает кого-то... Меня тоже многие голоса раздражают, и я очень многим советовал бы перестать петь. Ну Маликову или там Моисееву... Многим лучше танцевать либо рекламировать одежду...
— Ты начинал же вроде с барабанов? Солистом-вокалистом становиться особенно и не хотелось?
— Но однажды мне показалось, что могу и за барабанами сидеть, и петь одновременно. Хотя сперва мне петь и вправду нравилось не очень. У меня был очень странный голос, более непредсказуемый, чем сейчас. Когда я запел, мы как раз познакомились с Русланой, и она привела меня к своему педагогу: на несколько частных уроков вокала. Я понимал, что за голос надо серьезно браться, как-то его “одеть”. Начал заниматься и даже поступил в университет. В педагогический, на джазово-эстрадное отделение. Там Руслана тоже учится. Она сначала в Гнесинке училась, потом сюда перешла и меня перетянула.
Руслана: — Мы друг друга все время учим, короче...
Найк: — Ну да, на протяжении последних лет шести-семи.
— А вы так долго вместе?
Руслана: — С 96-го года. А ты думала — у нас конфетно-букетный период?
— Но вы так трогательно держитесь все время за руки... Прям молодожены...
Руслана: — Да мы уже женаты три года, а познакомились в конце 96-го.
Найк: — Ну да, а в 97-м я пить бросил.
Руслана: — Вот тогда мы начали встречаться уже совсем серьезно.
— А ты ведь выступала в это время в попс-коллективе “Армия”?
Руслана: — Когда мы познакомились, я пыталась писать собственный альбом — не получилось. Потом работала бэк-вокалисткой: у Меладзе, у Сташевского...
Найк: — Когда она альбом писала, я сначала на песню одну там запал, а потом уже на нее.
— То есть это была встреча на деловой, творческой почве?
Руслана: — Ну мы в студии познакомились.
Найк: — В Подмосковье, в городе Видном, у моего дружка Влада Апанаса, с которым мы в “Х...й забей” (панк-группа. — К.Д.) играли, студия была. И очень прикольно получилось: я просто почувствовал, когда Руслана мимо прошла... И потом уже отойти не мог ни на шаг от нее.
— Ты тогда, значит, был дико андеграундным персонажем, а Руслана — вполне попсовой девушкой?
Руслана: — Он был волосатым, но хорошеньким. Черненьким, с хвостиком... А вообще — такой, как вот сейчас и был.
— А ты была какая?
Найк: — С длинными волосами, в шубе...
Руслана: — Я два года только, как приехала тогда в Москву из Йошкар-Олы, училась в Гнесинке на втором курсе... Может, даже скромная была, абсолютно неискушенная во всем этом шоу-бизнесе...
Найк: — В чем-то искушенная, а в чем-то — нет. Мы друг друга обучали многим вещам по ходу.
— И с тех пор так вот все: без сучка без задоринки?
Руслана: — Ну, Капа, так же не бывает. Но мы просто зла не держим никогда друг на друга.
Найк: — Будут еще испытания в нашей жизни, уверен. Но те, что выпадают людям в самом начале, — их ведь перейти тяжелее всего. Пришлось попариться немного и ей, и мне...
— Расставались?
Руслана: — И не раз. По-настоящему расставались: с перевозкой вещей, криками: “Не звони мне никогда”... Со слезами в подушку. Потом — обратно сходились. А потом прозвучала фраза: “Ну, блин, сколько можно-то? Все равно друг к другу возвращаемся!”
— А как ты, буйный панк, относился к функционированию любимой в женской попс-группе “Армия”?
Найк: — Нормально. Нам тогда нужны были деньги. Руслана какое-то время была источником семейного дохода.
Руслана: — Но Найк тоже перевоспитывался потихоньку.
— Ну да — бросил пить... А ты, кстати, был реальным “бухариком”?
— Ну — не реальным... Я мог себя держать в руках довольно долгое время. Но бывали и экстремальные периоды... Юношеский максимализм, все такое. У меня даже в то время мания величия была. Хотя до сегодняшних, допустим, высот мне тогда было как до Китая раком. Но вел я себя подобающим образом — как настоящий глэмовый персонаж... Даже носил женские колготки.
Руслана: — Ну я этого не видела, слава богу! А знаешь, как мы женились? На нем был синий блестящий перламутровый пиджак, красные волосы, а на мне — вязаное платье и белый “гриндерс”...
— А сейчас ты, значит, продюсируешь дебютную Русланину пластинку?
Руслана: — Он просто помогает, потому что больше-то некому. Он — самый близкий человек, и я никому другому не хочу это доверить.
Найк: — А мне еще интересно, потому что материал прикольный. Такой музыки никто из девушек в нашей стране точно не делает. По энергетике — это далекая ассоциация с Житан Демон, клавишницей древней готической группы “Christian Death”. Такая трансовая, осовремененная Марлен Дитрих.
Руслана: — Ну не знаю... У меня это больше ассоциируется с “Portishead”.
Найк: — Да близко у тебя никакого трип-хопа в музыке нету.
Руслана: — Ну просто электронная, немножко замороченная, интеллектуальная музыка. Но — очень женская.
Найк: — Да, там такие корни, что мужчинам немногим будет понятно.
— Говорят, талантливому музыканту надо постоянно подпитываться сильными эмоциями, переживаниями трагическо-романтического свойства, дабы черпать из них вдохновение!
Найк: — Иногда достаточно чужих переживаний. А если ты еще являешься хорошим “проводником”, очень открытым для чувств и эмоций, влияний космоса, тебе легко ощущать боль других людей, даже глядя в телевизор. Мы же можем черпать эмоции друг из друга. У нас бывают неслабые ситуации. До драк, слава богу, не доходит...
Руслана: — Но мы можем друг друга на полчаса возненавидеть. И потом очень долго это переживать и об этом писать.
— Вы же почти все время вместе... Руслана ездит с тобой на гастроли, подпевает на бэках... Не устаете?
Найк: — Русланин голос на “Занозе” — это концепция, задуманная мной. У нас очень хорошо и красиво сочетаются голоса — почему же это не использовать? Зачем кого-то звать, деньги платить, если у тебя прекрасный певец под боком.
— М-да, семейный бизнес — дело выгодное. Но, мне кажется, фабула “семья — ячейка общества” — не для рок-музыканта все же...
Найк: — У нас-то нетрадиционная “ячейка общества”. Нам хватает друг друга настолько, чтобы почувствовать в определенный момент желание одиночества. И мы идем на компромиссы — даем возможность друг другу быть одинокими. Это как контрастный душ. Но чтобы его принять, вызвать это ощущение в теле — не обязательно реально ломануться в баню, а потом — нырнуть в сугроб! Экстремальные переживания можно ведь искусственно, как театр, разыгрывать, верно?
— Я — за естественность ощущений. А вы-то частенько “комедию ломаете”? Сексуальные перверсии? Зовете типа третьего?
Найк: — Не до такой степени. Хотя случались ситуации: возникал в жизни, моей и Русланы, кто-то еще. Одновременно, а не параллельно. И все это было частью одной, общей истории, и через это реально надо было пройти.
— А чувство ревности?
Руслана: — А в этом нет повода для ревности. А к поклонницам ревновать нелепо...
— То, что звучит в “Занозе”, — уже не рок, по-твоему?
Найк: — А что такое “рок”? Джордж Харрисон? Я воспринимаю это как мертвый язык, оставшийся в прошлом веке. Так же, как, допустим, панк-рок.
— А у тебя теперь — “трансовые баллады”?
— Мне нравится слово “транс”. И нравится состояние транса — медитационное. Я в нем постоянно нахожусь.
— С помощью чего?
— Не знаю... Это мое естественное состояние. Один раз его достигнешь — дальше становится проще. Ну это, к примеру, как собаку приучить писать в одно место.
— А я вот очень мало встречала музыкантов, которые бы входили в такое состояние без стимулирующих веществ!
— Ну все, конечно, было. Хотя самую свою психоделическую пластинку (андерграундного периода. — К.Д.) “Закрыто” я записал, не попробовав вообще до этого никаких наркотиков. Максимум — алкоголь и марихуана были, но это такие мелочи... А вот дальше-то было столько всяких веществ, что лучше и не пересказывать. Но все, что ты получаешь от наркотиков, через какое-то время обращается в тот самый вакуум, депрессию, из которой выбраться очень тяжело. Если ты не имеешь возможности опять и опять догонять это состояние, в котором мир казался эдаким, причудливым... А мир на самом деле намного проще. У меня вот сейчас состояние — “все впереди”. Что-то мне подсказывает, что все будет просто ништяк дальше-то. И если даже не будет Америки — ну и не очень-то плохо!
— В каком смысле?
— Но ведь научно доказано: полюса тают и смещаются в сторону американского континента. Американцы даже хотели все это взорвать ядерной бомбой. Но плотность льда на полюсах такая, что он внутри сырой. И при взрыве — все расколется, а потом обратно сожмется. Так что — бесполезно... В принципе каждый день вода на побережье в Лос-Анджелесе поднимается на несколько миллиметров. Жалко, конечно, — Америка все-таки очень много музыки дала.
— А с нами-то ничего не случится?
— Нет, мы выживем в любых ситуациях. Еще Дэвид Боуи, проезжая по Байкало-Амурской магистрали, сказал: “Русских победить невозможно — они всегда живут в состоянии войны”.
И у них всегда внутри — занозы.
