У каждого поколения свои кумиры, не похожие друг на друга. Поставьте рядом молодого Шаляпина и, скажем, остро модного Шнура, лидера группы “Ленинград”, которая последовательно изгоняется из столицы московскими властями по причине обилия матерных слов в текстах песен. Ясно, что они не могут поменяться местами. Каждый хорош для своего времени. В другую эпоху публика его просто не воспримет. Внешность, манеры, жесты, которым стремятся подражать современники, другому поколению покажутся чертами неврастеника или потомственного алкоголика.
Актер Вячеслав Тихонов — редкое исключение из правила. Он стареет, но не устаревает.
Наверно, многие скажут, это от того, что ему досталась универсальная мужская внешность, которая в любые времена считается “красивой”, “правильной”, “мужественной”. Мол, просто повезло человеку: мало того что родился с ровным носом, так еще умудрился ни разу его не сломать.
Но дело не во внешности. Дело в Штирлице. Мужчин с правильными чертами лица — множество, но редко кто из них становится всенародным любимцем. И секс-символом. Помимо внешности нужно много чего еще. Особенно в эпоху развитого социализма.
У Штирлица это “еще” было, есть и будет. Другие герои, сыгранные Вячеславом Тихоновым, тоже были молодцами. Но только с ними — без Штирлица — он никогда бы не стал властителем дум, скажем, у женского населения. Про него бы говорили так: “Да, хороший актер, интересный мужчина, кому-то нравится, кому-то — не очень...” Но для того, чтоб покорить сердца всех женщин Советского Союза от мала до велика, нужен был совершенно особенный персонаж.
Тихонову повезло не в том месте, где раздают внешность, а там, где наделяют чутьем, талантами, интуицией. И еще у лототрона судьбы, где людям выпадают шансы.
Ему выпал шанс, и он его не упустил. С поразительной точностью он сыграл тот тип идеального мужчины, который никогда не встречается в живой природе, однако люди все равно верят в его существование. В результате на черно-белых экранах материализовался принц — из тех, что живут в женских мечтах и приезжают за любимыми дамами то на белом коне, то под алыми парусами.
Принц носил длинный кожаный плащ, высокие сапоги и фашистскую фуражку, которая ему необычайно шла. Советские женщины любовались им дозированно — каждый вечер по одной серии — и понимали, что да, именно таким принц и должен быть, поэтому нужно искать такого. А может, и не нужно искать, потому что семейная жизнь уже как-то худо-бедно сложилась. Но ведь помимо семейной у женщин есть еще и тайная духовная жизнь, где водятся принцы, и вот в этой духовной жизни произошла в определенном смысле “сбыча мечт”. С появлением на экранах Вячеслава Тихонова в нацистской форме принц приобрел черты живого человека. Теперь хотя бы можно было его рассматривать. Наблюдать, как он двигается, как разговаривает, как смотрит, как думает. Какой у него голос, какой характер, какая жена...
Главное мужское достоинство Штирлица заключалось в том, что он мало говорил. Мало, редко и только по делу. На фоне необузданных демагогов, которые составляли (и составляют) большую часть мужского населения страны, эта его особенность казалась чрезвычайно интригующей. Когда первый встречный мужчина по всякому поводу имеет собственное оригинальное мнение, которое он непременно стремится высказать, перебивая и недослушивая даже тот минимум информации, который ты пытаешься до него донести, немногословные личности волей-неволей обращают на себя внимание.
Взять, к примеру, нашего президента. Он — в отличие от Штирлица — никак не может претендовать на роль секс-символа именно потому, что слишком много говорит. Ведь посмотрите, каждый день он где-то выступает — в каком-то очередном высоком собрании — и заученно хмурит брови, читая речь, сплошь состоящую из штампов и клише, обкатанных и обсосанных за долгие годы использования до полной потери всякого смысла. Это уже не слова, а какие-то гладкие камушки, прозрачные леденцы, со стуком сыплющиеся на блестящее металлическое блюдо.
Порой кажется, он и сам не понимает, что говорит. И никто не понимает. Да и не нужно понимать. Президент обеспокоен судьбой России — это главное. Он обеспокоен, а те, к кому он обращается с речью, обеспокоены его обеспокоенностью — вот и все, что мы должны знать.
Разве можно себе представить Штирлица в такой роли, Штирлица, который даже в мыслях своих был лаконичен и точен, как компьютер? Разве можно представить, чтоб он три года подряд изо дня в день читал и читал с трибуны слова и в подходящих местах хмурил брови? Да он бы мигом потерял всю свою магическую привлекательность в глазах женщин, превратившись в самое будничное явление...
Эх, да если бы Штирлиц был как Путин, он бы знаете чем занимался? Он бы все семнадцать мгновений твердил то профессору Плейшнеру, то радистке Кэт, что надо бороться с фашизмом. Бороться денно, нощно и не щадя живота своего. И хмурил бы брови.
Они бы его спрашивали: “А как нам бороться?” “Планово, — отвечал бы он. — Конечно, планово. Даю вам день, набросайте план и принесите мне на рассмотрение. И запомните: план — это закон. Исполнение плановых позиций должно быть для нас законом. Наметили — должны выполнить”.
Скажем, первого числа он все это говорит. Третьего профессор Плейшнер приносит ему план на месяц (разумеется, списанный с прошлогоднего). До пятнадцатого Штирлиц его рассматривает, затем отдает на переработку до двадцать восьмого. А двадцать девятого — конец месяца, общее собрание в лесу и подведение итогов, на котором Штирлиц дерет профессора за невыполнение плановых позиций: “Надо изжить формализм в работе и несерьезное отношение к делу. Запланировали, а ничего не выполнили. Так мы немца не прогоним, дорогой товарищ Плейшнер. Все, делайте выводы, и к третьему числу представьте мне план на новый месяц с учетом высказанных замечаний”.
Есть масса образов и ролей, в которых Штирлица совершенно невозможно представить. К примеру, директором ФСБ Патрушевым, руководителем контртеррористической операции. Вообразите его личность в телевизоре — и тут же голос Копеляна за кадром, который медленно произносит завораживающие слова: “Патрушев знал, что проснется ровно через пятнадцать минут”. Ну никак одно к другому не подходит.
Пьяным Жириком в обнимку с хорошенькими мальчиками, когда он, пикая матом, поносит Гиммлера перед видеокамерой, — в таком виде Штирлица тоже трудно представить. И бывшим генпрокурором Скуратовым, похожим на человека, который развлекается с парочкой проституток, а потом идет в кафе и, не отрываясь, смотрит и смотрит из угла на собственную жену и курит, и глаза его наполняются слезами неизбывной тоски. И еще генералом Трошевым. Ведь тогда он должен был бы отказаться выполнить приказ Центра по политическим соображениям: “Как это меня из Берлина переводят в Цюрих? Это что за назначение такое, где тут повышение?” И послать шифровку Алексу: “Считаю ваш приказ политически близоруким, так как мой перевод негативно отразится на исходе мировой войны”. Хлопнуть дверью, вернуться в Москву и баллотироваться на пост генсека И.В.Сталина.
Все семнадцать мгновений Штирлиц мало говорит, но зато все время что-то делает. Замышляет, думает, провожает, выполняет, ездит, спасает...
В нашей жизни все наоборот. У нас много говорят, но ничего не делают. А если делают, то так, что лучше бы не делали.
Штирлиц — антипод. На любого современного деятеля его накладывай, и он будет резко отличаться вот этим своим свойством — говорить мало, делать много. Причем делать только то, что надо. И говорить тоже только то, что надо. Одного этого уже достаточно, чтобы стать для нашего неизбалованного общества всенародным любимцем, кумиром и секс-символом.
Вот, кстати, беспроигрышный пиар-образ для участников начинающейся избирательной кампании. Кто лучше всех изобразит Штирлица, за того проголосует большинство избирателей, а уж женское население точно будет у него в кармане. Так что да здравствует Штирлиц, Штирлиц навсегда!
Специальный репортаж Елизаветы МАЕТНОЙ
из Павловского Посада, родины Вячеслава Тихонова,читайте здесь.
