Исполняющий полномочия президента Чечни Ахмат Кадыров ныне бывает в Москве почти каждую неделю. Вот и недавно он навестил хозяев хорошо знакомых кабинетов, в частности, главу президентской администрации Александра Волошина. После бесед с высоким начальством Кадыров кокетливо заявил, что еще не принял окончательного решения, будет ли баллотироваться в президенты республики. Однако мало кто сомневается в президентских амбициях Кадырова. Тем более что он уже, по сути, начал свою предвыборную кампанию: недавно корреспонденту “МК” удалось побывать на мероприятии, которое официально называлось “встреча с чеченскими студентами столичных вузов”. Студентов, явно тщательно отобранных, было, впрочем, не более 20. Доступ в зал был сопряжен с беспрецедентными мерами безопасности. Чеченские охранники, извиняясь, внимательно осмотрели содержимое моей сумочки: “Понимаете, у нас некоторые девушки стали себя нехорошо вести”. Это все понятно: сейчас главная задача Ахмата Кадырова — дожить до выборов.
— Так называемый “чеченский” проект договора, который был разработан в Чечне и опубликован в чеченских газетах, был написан при вашем участии?
— Да, он разработан под моим руководством.
— Правда ли, что этот проект вызвал возражения в администрации?
— Нет. Абсолютно никаких возражений не было. На первом заседании, которое прошло, выступил Дмитрий Николаевич Козак. Он обозначил те пределы, за которые не должен выходить этот договор. Договор подготовлен в рамках Конституции РФ и из них не выходит. Над ним работали специалисты. Никакого противостояния или же замечаний не было. Сейчас у рабочей группы, которая изучает этот проект, может быть, появятся вопросы. Будем обсуждать.
— В проекте сказано, что “Чеченская Республика является суверенным демократическим государством в составе Российской Федерации”. Это как понимать?
— Еще когда готовился проект конституции, я задавал вопрос: как суверенное государство может быть в составе другого государства? Но мне показали несколько конституций других российских регионов, где так и записано. Поэтому тут ничего такого нету. Соблюдены все рамки конституции, все законы. (На самом деле Москва сейчас расторгает аналогичные договоры о разграничении полномочий с другими субъектами РФ, а из-за подобных фраз в конституции у ряда российских регионов возникли проблемы с Верховным судом. — М.П.)
— А что подразумевается под “особым статусом” Чечни?
— Мы хотим привлечь внебюджетные деньги. Чтобы нам были даны какие-то льготы по налогам. Если назвать по-другому — “офшорная зона” или “свободная экономическая зона”, — это сразу вызывает отрицательные эмоции: о, это воровство! Но если мы не привлечем деньги, ничего не выйдет. Бюджетных денег, которые выделяются сегодня для Чечни, недостаточно.
— Там сказано и про нефть: “земля, ее недра, воды и природные ресурсы — это богатство республики”. То есть вы хотите, чтобы нефтью распоряжалось руководство Чечни?
— Если бы мы могли распоряжаться нефтью, находящейся в Чеченской Республике, то уже сегодня можно было бы привлечь деньги под эту нефть. Есть люди, которые готовы дать под нее 150—200 миллионов, это не один человек, а целые компании из других государств.
— Вы сами, минуя центр?
— Как минуя, это же центральная труба! Нефть должна по трубе идти в Новороссийск или другой порт, а оттуда дальше, через терминалы. Мы никого миновать не можем. Она будет всегда подконтрольна. Но сегодня мы имеем только 49% от дохода, полученного от реализации нашей нефти. А если бы мы могли на все 100% работать со своей нефтью, то я бы сразу взял кредит.
— А у кого бы вы взяли кредит?
— У меня есть фирмы, например, есть предложения из Германии, есть предложения из Англии.
— В соседней Ингушетии контроль над нефтью решили оставить у государства. Будет ли приватизирован чеченский нефтекомплекс?
— Мы будем рассматривать все схемы, полезные для республики. Я думаю, лучше, если нефть будет в собственности какой-то определенной негосударственной компании. Будет хозяин. Мы привыкли: если государственное, значит, надо оттуда воровать. А так будет жесткий контроль. Никто не сможет воровать. Сегодня, например, у нас ничего не восстанавливается. Ни одна качалка не заработала. Нефть, которая от нас уходит, — это фонтанирующие скважины. 69 скважин, которые просто выдают нефть. Но приватизация — это не сегодняшний вопрос. Это когда изберется парламент (в 2004 году, может быть, в марте). (По словам президента Ингушетии Мурата Зязикова, ингушский нефтекомплекс был развален и разворован именно для того, чтобы затем продать его в нужные руки. Теперь ингушская нефть — это федеральная собственность, а не республиканская. Так что тут с главой Чечни можно поспорить. — М.П.)
— Правда ли, что именно вопрос о нефти — основной камень преткновения между вами и президентской администрацией?
— Нет. У нас с президентской администрацией вообще нету никаких камней. У нас спокойное, нормальное течение, без волн.
— А почему тогда сразу не приняли ваш проект?
— А почему они должны были его принять? А зачем тогда распоряжением президента была создана целая комиссия, если сразу этот вариант подписали бы? Сначала надо обсудить.
— Вы абсолютно уверены в поддержке администрации и президента?
— Что президент меня поддерживает, это вся Россия знает. В Администрации Президента работают 2200 человек. Я и не говорю, что они все меня поддерживают. Я не говорю, что меня все поддерживают и в Чечне. Но то, что пишут в этих газетах, это абсолютная ложь.
— Кстати, о газетах. Там опубликованы данные опроса, проведенного в Чечне в июне Фондом “Общественное мнение”, согласно которому наибольшим доверием населения пользуются Асламбек Аслаханов — 24%, Руслан Хасбулатов — 18%, Малик Сайдулаев — 15%. Вы на последнем месте, у вас 12%. В то же время на первом месте среди тех, за кого чеченцы не стали бы голосовать ни в коем случае, Аслан Масхадов — 66%, а сразу за ним вы: решительно против вас настроены 61,5% опрошенных. Как вы можете прокомментировать такие результаты?
— 5 октября покажет, у кого какой рейтинг. Я постараюсь, чтобы эти выборы были демократическими, чтобы потом проигравшие не говорили: там подтасовки, фальсификации, Кадыров нас зажимал, руки выкручивал. Что делали люди, которые сегодня представляются отцами и спасителями нации, в 97-м, 98-м, 99-м году? Где они были? Почему они тогда не приходили в Чечню со своими деньгами, со своими брошюрками, со своей гуманитаркой?
— Вы заявили, что ведете переговоры с Гелаевым. Потом последовали опровержения со стороны представителей боевиков: дескать, Кадыров все выдумывает.
— Я ничего не выдумываю. Если говорю, то у меня есть фамилии, имена людей, с которыми я работаю по этому вопросу. Может быть, мне не надо было вообще говорить об этом. Вот я сказал, а теперь думаю: плохо я сказал. А понравится ли это Гелаеву? Я же не хочу его спугнуть. Ведется разговор через посредников. Да и не один год уже. И всегда он говорит: “Нам надо встретиться, большой салам Кадырову, я еще подумаю”. Он думает, что завтра солнце взойдет с запада. Войска уйдут, начнутся переговоры. Он этого ждет.
— А где он, кстати?
— Я не спрашивал, где он.
— Представитель Масхадова в Скандинавских странах, Осман Ферзаули, утверждает, что вы в случае с Гелаевым выдаете желаемое за действительное.
— Вот, Ферзаули! Кто он такой, этот Ферзаули? Я хотел бы с ним встретиться, с этим Ферзаули. И сказать ему, с кем я веду переговоры и через кого я веду эти переговоры. Я бы ему дал фамилию, имя этого человека, и пусть бы он с ним встретился. Именно из тейпа Ферзаули человек, который у нас посредником.
— Если вы против переговоров с Масхадовым или Закаевым, почему ведете их с Гелаевым?
— Во-первых, я не видел, чтобы он был замешан в похищении людей. Второе. Он никогда не был сторонником ваххабизма. Этот человек — мусульманин суфийского толка. С теми, кто связан с ваххабизмом, абсолютно нельзя вести никакие переговоры. С ними должен быть другой язык. Да, у нас были хорошие отношения с Гелаевым, они не портились. Я готов встретиться хоть с чертом ради мира в нашей республике.
— Если поддержка президента такая безусловная, как вы утверждаете, то что делает в Москве Саламбек Маигов, который говорит, что он представитель Масхадова?
— Вот этот вопрос надо задать спецслужбам. Почему представитель человека, находящегося в федеральном розыске, официально в Москве, дает интервью? Я не пойму такую политику. Это специальные, целенаправленные действия, я считаю.
— Со стороны кого?
— Со стороны тех, кто не должен был допускать этого. Кто должен работать против террористов, против бандитов. У них, видимо, какое-то свое видение в этом вопросе. Кто такой Маигов? Его надо было... По-другому с ним поговорить.
— Он уже заявил, что они с Масхадовым не признают результатов выборов.
— Они и референдума не признают. Ну и что? Пусть не признает себе на здоровье. Кто такой Маигов? Он один раз в 1997 году выдвигался в президенты Чечни, заработал целых 0,06%, вот кто он. 286 голосов у него было (смеется). Он клятву мне давал как муфтию вместе со всеми кандидатами: помогать избранному народом человеку. И все они нарушили эту клятву. Все пошли критиковать Масхадова. Басаев со своей бандой, Удугов со своей. Яндарбиев прямо на инаугурации сказал: “Я бывший президент чеченского народа, мне западло работать. Я больше не могу работать нигде”. Это что такое? Откуда у него деньги? Значит, на ворованные деньги чеченского народа он остальную жизнь хотел прожить. А как только пришла вторая кампания, тут же он получает должность генерального представителя Масхадова по Ближнему Востоку и убегает из республики со своей семьей. А потом его показывают: двухэтажный белый особняк, развешанные пеленки, и он там с бородой ходит, чешет ее.
— Уже после референдума в Чечне, а потом и в Москве прошла серия терактов с участием смертников. Означает ли это, что референдум не принес ожидаемого результата?
— Нет. Это абсолютно не связано. Если случилось преступление, почему надо связывать его с референдумом? Если убили магаданского губернатора на Арбате, значит, надо отменить Конституцию в Магадане? Если здесь террористка взорвалась, значит, референдум рановато сделали? Референдум — это определенный статус Чеченской Республики, за который народ проголосовал.
Люди, которые боятся вслух об этом говорить, молча пришли и бросили в урну бюллетени. Когда они вслух говорят, бандиты их ночью убивают. 73-летнего старика в Шатое убили за то, что тот сказал на каком-то религиозном мероприятии, что дорога Кадырова верная. Это что — независимость? Это что — джихад? Убит атагинский имам, 70-летний старик, Насруддин. Он только примирением занимался. На утренний намаз шел, вышел кто-то навстречу: извини, я тебя должен убить — и расстрелял. И так сколько имамов у нас убито! В Алхан-Юрте, в Урус-Мартане. Это освобождение народа? Где народ, который их поддерживает? Где на улице стоят люди, кричат: “вывод войск”, как было в 1995/96 годах?
Было бы и сегодня, если бы в 1997—1999 годах что-то для людей они сделали. Хотя бы элементарно пенсии людям отдали, которые Москва стабильно посылала! Учителя, медики не получали зарплату, все развалилось. Поэтому люди не пошли за ними. Но они боятся об этом говорить. Их убивают. И сегодня нет силы их защитить. Вот станет на ноги наша милиция, сможет обеспечить безопасность нашему народу, тогда только что-то получится.
— Чеченская милиция?
— Милиция Чеченской Республики.
