Кто он — Алексей Козлов? Он с отвагой рыцаря ушел в музыку, в джаз, стал блистательным профессионалом, обрел мировую известность. Он создатель и руководитель ансамбля “Арсенал”, автор сложнейших аранжировок классики, композитор. Недавно прославленному саксофонисту присвоили звание народного артиста России. Он автор книги о роке и тома интересных мемуаров, где воссоздал живой портрет молодого поколения 50—60-х годов.
— Алексей, кто придумал марку “козел на саксе”, по которой тебя узнают сразу?
— Вообще-то в этом виноват Саша Филиппенко. Это фрагмент из фельетона, который для него придумал Марк Розовский. Взял из спектакля Театра Станиславского “Взрослая дочь молодого человека”, поставленного Анатолием Васильевым, где я был как бы музыкальным консультантом, рассказывал актерам про наш московский “Бродвей”. Я это хорошо знал. Ни Алик Филозов, ни Эмик Виторган, ни Юра Гребенщиков этого уже не застали, а изображать из себя стиляг в спектакле помогал им я.
— Тебя это обидело?
— Сначала вызвало досаду. Но потом я понял, что с этим ничего не поделаешь. Это сочетание слов стало частью моей легенды.
— Ты не поколотил сгоряча Сашу?
— Мы с ним были в хороших отношениях. Но после “козла” некоторое время я доставал его своими подшучиваниями. Обычно я ударяю словом.
— В мире много хороших саксофонистов. Когда-то молодой Козлов виртуозно играл американский джаз. Что с тобой, ведь ты его не разлюбил?
— Ты правильно заметила особенность моего состояния. Я в нем нахожусь около 20 лет. Джаз из Америки пошел по Европе и достиг Советского Союза. Наши музыканты имели одно желание — научиться играть джаз фирменно. Это была первая задача. Мы мечтали об одном: научиться играть и умереть с этим.
— Знаю, твоей игрой восхищались сами американцы.
— Это увлечение американским джазом я прошел и подумал над другим: как научиться играть джаз не по-американски?
— Как найти свой стиль?
— Более того — как найти свою идеологию. Откуда брать это все? Вдруг я понял: если я буду играть традиционный джаз — би-боп, хард-боп, авангардный джаз, я из этих стандартов никуда не смогу вырваться: те же приемы, те же ходы. И все равно лучше гигантов не сыграешь. И тогда я сделал “Арсенал”. Там можно было делать что хочешь, смешивать все. Брать классику, любой фольклор, фанк, рок и, конечно, джаз всех видов. Этот сплав позволил мне вырваться из цепей фирменной американской музыки. И сейчас я нахожусь в таком состоянии, что просто не могу играть американский джаз. Мне это неинтересно. У меня просто пальцы не хотят играть традиционные пассажи.
— Ты себя просто загипнотизировал.
— Нет. Я поймал себя на мысли, что даже то, что обожал и играл с наслаждением — Чарли Паркера или Кэннонбола Эддерли, — теперь играю формально. С большим удовольствием играю свою музыку.
— В тебе поселилась композиторская страсть.
— Возможно. Еще ни разу в нашей прессе не появилось нормального анализа того, что мы сделали со струнным квартетом имени Шостаковича. А вот Дэвид Брубек оценил, когда услышал, как мы играем “Take Five”. Это было на приеме в его честь в доме американского посла в Москве, и Брубек просто закричал от удовольствия: “Я никогда не слышал, чтобы можно было со скрипками так сыграть эту вещь”. Моя аранжировка пошла к нему в музей.
— Высочайший класс.
— Однажды на концерте в ЦДЛ я открыла для себя совершенно нового Алексея Козлова — музыканта и композитора. Меня, филолога, потрясло, что ты посвятил большое произведение поэтам-обэриутам, гонимым и уничтоженным советской властью. Возможно, многие впервые услышали непонятное слово “обэриуты”. Почему ты вдруг обратился к этой ныне экзотической теме?
— Как-то я написал пьесу на тему “Незнакомки” Блока, а совсем недавно сделал циклы на стихи обэриутов — Заболоцкого и Олейникова. Один смешной, другой — трагичный. С этой программой, с моей музыкой, мы были в США, в Чикаго, Нью-Йорке, Бостоне... В первом отделении для бывших русских читал стихи обэриутов, говорил про их трагичную судьбу. Там я понял: наши эмигранты не знают и не знали, кто такие обэриуты.
— Да и здесь, кроме филологов, о них не слышали. У них великолепная игра со словом...
— Главное — их сюрреализм. Они продолжили идею Достоевского. И за это с ними власть поступила со всей безумной жестокостью. Да и коллеги тоже их ненавидели, писали на них доносы.
— В писательской среде доносы процветали. У музыкантов доносительство не пустило корни.
— Когда началась новая волна эмиграции, я написал пьесу “Последний взгляд”. Мы прощались с друзьями, словно их хоронили — “Арсенал” сейчас играет эту грустную музыку, — и обходимся без фирменного джаза. Сейчас, когда я слышу, как наши музыканты великолепно играют американский джаз, то ловлю себя на мысли: теперь у меня самого возникают такие чувства, как у тогдашних секретарей ЦК.
— Это ужасно, Алексей!
— Нет.
— Почему же?
— Убежден, американский джаз должен звучать, но он не должен оттеснять тех, кто способен создать нечто самобытное. Нельзя позволить, чтоб гибло наше творческое начало.
— Да с какой стати одна музыка будет убивать другую? О чем ты?
— Я об исполнительских возможностях. Классический американский джаз понятен и знаком всем. Поэтому его охотнее слушают, чем наше новое. Ведь были же когда-то трио Вячеслава Ганелина, “Каданс” Германа Лукьянова... Есть же сейчас Аркадий Шилклопер, Александр Ростоцкий, Андрей Разин.
— Новое должно завоевать своего слушателя. Нельзя же во имя нового запретить знакомое и любимое!
— Вот! Было бы замечательно, если бы давали ход всему.
— А кто запрещает?
— Да никто, но и хода не дают. Люди с деньгами скорее будут вкладывать в американское.
— Их понять можно: деньги делают деньги.
— За что боролись, на то и напоролись. Этот перекос не только в культуре. Предпочитаю играть теперь в основном свою музыку.
— И тебе хочется, чтобы и другие ее играли.
— Об этом я вообще не думаю.
— Но к судьбе других ты ведь небезразличен?
— Да я пекусь не только о себе. Я не нуждаюсь — заработал такую популярность, что она меня кормит. И “Арсенал” популярен. Я вижу, как тяжело приходится людям, которых некому поддержать. Многие дают мне слушать свои кассеты — встречается очень интересная музыка! Сейчас новое не может пробиться сквозь этот асфальт.
— Вот ты, Алексей Козлов, саксофонист-классик, можешь не просто сочувствовать молодым, а помочь одному-двум встать на ноги?
— Пытаюсь помогать. Музыканты, которые меня окружают, все талантливые: Дмитрий Илугдин, Феликс Лахути...
— У него фамилия знаменитого поэта.
— Да этот перс — его дедушка! Потом — потрясающий музыкант Лев Слепнер. У него свой ансамбль. Он играет свою музыку. Но чем я всем могу помочь, если я сам еле выплываю?
— Твоему “Арсеналу” уже 30 лет. Вы когда-то играли хип-хоп и даже танцевали брейк-данс.
— Было даже это, а потом вернулись к стилю фьюжн, от которого пытаемся уйти к постмодернизму. С нами теперь выступают оперные певцы, классические музыканты — Олеся Шерлинг, американец Хью Уинн, мужской хор Хасидской капеллы, “Твинз-квартет”.
— Внешне ты такой мастодонт, несгибаемый, могучий. А в музыке не терпишь застылости. Откуда в тебе это?
— С детства во мне поселилась непоседливость. Я не мог спокойно стоять в кроватке — все прыгал, а сейчас не могу стоять в очередях. И никогда не стоял. Даже у врача не переношу очереди. Лучше буду голодным, но в очередь не стану. Даже музыка при частом исполнении мне надоедает. Хочется все время нового. Эта черта характера неприятна и для меня, и для окружающих. Но с этим ничего поделать нельзя.
— В музыке ты меняешь стили. А в семейной жизни являешь образец постоянства — вашему браку с Лялей уже 30 лет. Что оберегает ваш союз? Любовь?
— Любовь — расплывчатое понятие. Тут все гораздо шире. У нас просто мистически совпали все жизненные установки, и не было повода, чтоб нам расстаться. В первой половине своей жизни я менял девушек довольно часто. Надоедали моментально. А здесь... (Задумался.) Мы живем без напряга, без мысли держаться друг за друга. Считаю, наша встреча с Лялей — подарок судьбы.
— Встреча была случайной?
— В 1973 году, когда я репетировал с “Арсеналом” в подвале ДК “Москворечье”, туда пришли мои друзья — поэты Ассар Эппель и Юра Ряшенцев, привели сюда Лялю, аспирантку Института иностранных языков. Кто-то из них готовился за ней приударить. И я как ее увидел — и все!
— И возникли сложности у женатого музыканта. Ведь первый брак был тоже по любви?
— Да. Моя первая жена Галя была студенткой консерватории, и я этим очень гордился. Она родила мне сына Сергея. Когда я встретил Лялю, что-то в ней, в нас пересилило...
— Расскажи про сына.
— Несколько лет назад он стал кинооператором и успел получить две “Ники”. Сергей Козлов до отъезда в Америку снял несколько фильмов, в том числе “Дети чугунных богов” с венгерским режиссером, работал с Денисом Евстигнеевым, с Кончаловским снял “Одиссею”. Кстати, Сергей снимал первые наши клипы и рекламные ролики. Если ты помнишь серию его реклам банка “Империал”...
— Великолепные миниатюры с элементом сюра и хорошей долей юмора и иронии. Такого таланта рекламы больше не существует.
— Через меня пытаются Сергея разыскать для каких-то новых рекламных проектов. Но это уже не для него.
— Твой отец однажды выдал афоризм: “Гены сильнее разума”.
— От отца я унаследовал одно важное качество, но за него надо и приходится расплачиваться. Представь — я не могу соврать, не могу лицемерить. По моему лицу можно догадаться, как я отношусь к человеку.
— Не придумал себе защитную маску?
— Просто стараюсь реже встречаться с неприятными мне людьми. Никакой дипломатичности в моем поведении!
— Ты должен страдать от этого.
— Страдаю постоянно. В России непьющему человеку живется нелегко. Трудно найти истинных друзей. Дружба с перспективой выгодных деловых отношений не для меня. Я не пью, не курю, не вписываюсь в общепринятый стандарт. Со сталинских времен пошло: кто не пил, становился подозрительным, и его убирали. Прямота моя людей настораживает. У меня, к примеру, не получается давать взятку.
— Алексей, в книге ты достаточно откровенно пишешь о своих недостатках. Можешь назвать свой главный недостаток, который ты не смог преодолеть?
— Свой недостаток я знаю. Лень. Но вот что я понял: лень дана мне от природы не как порок, который надо преодолеть. Мой недостаток сослужил мне службу. Я учился в музыкальной школе, но играть гаммы мне было лень. Я бросил и увлекся джазом из-за лени. В музыке тобой управляет желание! Когда мне нужно что-то выучить, я предпочту сымпровизировать. Когда мне неинтересно, лень побеждает. И я говорю себе — не буду! А если я чем-то увлечен, захвачен, то могу работать, не замечая времени. Такую радость мне сейчас доставляют мои компьютерные работы.
— Ты архитектор по образованию. Тебе удалось что-то построить?
— Меня сразу увлекла теория дизайна, теория творчества. Это, кстати, мне помогло развить внутреннее видение.
— И дачу себе не построил?
— Нет. Сижу у себя в комнате у компьютера.
— Ты меня прости, Алексей, тебя послушаешь и подумаешь, что твои музыкальные гены в твоем успехе ни при чем. Вот, дескать, ленился и стал знаменитым музыкантом. А люди должны знать, что твоя мама, Екатерина Ивановна Толченова, закончила консерваторию.
— Моя мама уникальный человек — ей сейчас 97. Она внучка протодьякона Успенского собора в Кремле — Ивана Гавриловича Полканова, известного в Москве священнослужителя. В 1919 году он умер — и таким образом избежал репрессий и преследований.
Я познакомилась с Екатериной Ивановной, она так хорошо улыбается — светло и чисто. И рассказчица отменная, любит слушать музыку, была очень счастлива, увидев, что в книге “100 музыкантов” среди самых знаменитых стоит имя ее Алеши.
— Господин народный артист, в какую страну охотнее всего ездишь?
— Мне и здесь хорошо. В Штаты мне уже трудно добираться. Перелеты тяжелые. Наездился. Из европейских стран, как ни странно, больше всего мне понравилась Германия. А вот в Америке мне некомфортно: там нет обедов.
— Любишь поесть?
— Любил. Сейчас я на диете: у меня диабет. Случилось это недавно, и я стал интересоваться этой болезнью. Оказывается, многие джазмены умерли от диабета, например Эрик Долфи, Кэннобол Эддерли, Элла Фицджеральд.
— Чем ты сейчас увлечен?
— (Достает большую коробку дисков для компьютера.) Это называется “История джаза”, изданная мной недавно. В 32 дисках все стили, все! Здесь музыка, все биографии, фотографии основных создателей каждого стиля в джазе. Я раздобыл полнейшую информацию о джазе и превратил ее в электронный вариант. Сейчас работаю над серией “Инструменты в джазе”: труба, альт-саксофон, саксофон-тенор и другие. Их будет 18.
— Бесценная работа.
— Аналогов моих серий в мире нет. В Интернете у меня есть свой сайт www.musiclab.ru — Музыкальная лаборатория Алексея Козлова. Там еще и рок, и фанк, и целая библиотека. Председатель правления одного московского банка Олег Скворцов, знаток и коллекционер музыки, заодно и мой поклонник, нашел меня сам, позвонил и предложил создать этот сайт. Моя задача — поддерживать и пополнять всю эту информацию. К тому же на радиостанции “Арсенал” веду свою авторскую программу “Джаз, рок и медные трубы”.
— Можно поздравить любителей музыки — вместе с тобой они станут энциклопедистами. Скажи, на улице тебя узнают?
— Вот недавно иду на свой любимый Рижский рынок, навстречу человек среднего возраста, улыбается, рукой машет и говорит, как знакомому: “Козел на саксе?” Кивнул я ему, он как-то обрадованно поднял большой палец. К счастью, бывает такое нечасто, иначе это бы утомляло.
