Эти люди знают, чем пахнет в аду: человеческими испражнениями, порохом и смертью. Им можно верить: они провели там 56 часов своей жизни. Для этого им не пришлось спускаться в мрачное царство Аида — он сам нашел их в центре Москвы. Потусторонний мир был ограничен для них парой десятков шагов: от своего красного кресла в концертном зале на Дубровке до оркестровой ямы... Они вернулись оттуда 26 октября, в субботу. Оказалось, что и год спустя тот ад не желает их отпускать...
После штурма Виталик не должен был выжить. Все 14 лет его небольшой, но яркой жизни он страдал заболеванием поджелудочной железы. Болезнь, в общем-то, не мешала ему жить, учиться и петь. А вот если три дня не есть, а потом еще наглотаться ядовитого газа...
С того света его вытащили врачи 13-й больницы. Если бы это было в его силах, Виталик поставил бы им памятник... За то время, что прошло после освобождения, артист мюзикла Виталий Розенвассер снялся в нескольких музыкальных клипах и даже в кино. Фильм рассказывает о судьбе литовских евреев в годы войны и называется “Час до рассвета”. Он играет там главного героя в подростковом возрасте. Так же, как и в “Норд-Осте”, где Виталик исполнял роль юного Саньки Григорьева.
В ту субботу за час до рассвета Виталик спал, свернувшись калачиком в красном кресле такого родного для него зала. Поэтому он не помнит штурма — ненадолго очнулся он только в автобусе. Зато этот предрассветный час навсегда запомнился его родителям. Его мама с папой и еще шесть матерей захваченных актеров детской труппы все три дня просидели в квартире неподалеку от здания театрального центра. Отцу Виталика, Борису, через два часа после захвата удалось выбраться из гримерки, где он ждал сына после вечернего спектакля.
— Утром 26-го мы услышали со стороны здания, где были наши дети, несколько взрывов, — в глазах Бориса влага застыла, кажется, навсегда. — Слов и эмоций уже давно ни у кого не было, поэтому мы все просто сползли на пол. А потом я в зеркало посмотрел на здание (подходить к окнам запретили спецназовцы) и увидел, что стены целы. Оказалось, что это начался штурм.
Последствия того эмоционального истощения стали сказываться для родителей Виталика через год.
— У меня начались проблемы с памятью, — говорит Борис — крепкий, подтянутый мужчина. — Разгадываю кроссворд: смотрю слово по вертикали, а что было на пересечении по горизонтали — не помню... У вас есть дети? — голос Бориса как будто треснул.
Сейчас Виталий Розенвассер и другие участники детской труппы мюзикла играют в Детском музыкальном театре юного актера. 1 ноября, когда Виталику исполнится 16 лет, в театре премьера. Они посвящают ее, да и каждый свой выход на сцену, погибшим при штурме товарищам — Кристине Курбатовой и Арсению Куриленко. Виталик хочет стать артистом. Мог бы послужить в армии, но теперь ему почти ничего нельзя есть. И еще он не может видеть оружия. А в последнее время прежде всегда такой веселый и общительный мальчишка стал все чаще уединяться в своей комнате. Он боится женщин в платках, а при слишком громком звуке автомобильного глушителя невольно прижимается к отцу...
Евгений Лукашин (фамилия изменена) — алкоголик. Он признает это сам. При этом до 23 октября 2002 года он выпивал только по праздникам и когда в дом культуры города Нелидово Тверской области приезжали столичные артисты. В этом ДК Евгений работал осветителем. В октябре он отправился в Москву, чтобы подлечить глаза в клинике Гельмгольца. Остановился у сестры. В тот вечер пошел в “Норд-Ост” — расслабиться и посмотреть на суперпрофессиональную, как он слышал, работу светотехников. Сейчас этот резко состарившийся человек не любит вспоминать о захвате. Каждое произнесенное им слово об этом — как будто проглоченный камень. Он не хочет представлять себе даже зал родного ДК, в который он впервые вошел через две недели после своего освобождения.
— Я увидел красные матерчатые кресла, и у меня перед глазами возникло лицо того парня, который то ли на второй, то ли на третий день — не помню — побежал, и ему выстрелили прямо в глаз. Я рядом сидел...
В дом культуры на работу он больше не вернулся. Перебивался какое-то время случайными заработками. Потом устроился на завод пластмасс, но единственным его призванием осталась светоаппаратура. Через какое-то время Евгений запил. Хотя врачи еще в Москве строго-настрого ему это запретили: после отравления газом при штурме ему поставили диагноз “острый токсикологический гепатит”.
— Да и ну ее к черту, эту печень, — 52-летний Евгений зло улыбается. — Своей семьи у меня нет, только сестра в Москве. И никто обо мне жалеть не станет...
nnn
В первые дни после штурма Ольгу Черняк часто показывали по телевизору. Это с ее звонка из зала на работу — в редакцию “Интерфакса” — началось трехдневное кровавое телешоу под названием “Захват “Норд-Оста”. Этот звонок она сделала, когда все — включая сидящего рядом мужа Сергея — думали, что появившиеся на сцене вооруженные люди — всего лишь нестандартный режиссерский ход. Еще Оля быстрее всех сообразила, что, пока не отобрали телефон, его надо использовать по максимуму. Она слала эсэмэски подруге, от которой они уходили в ФСБ. Последняя пришла почти через сутки:
24.10.02 18.34 “ломайте дверь, спасайте Макса. Звони маме”
Макс — это их с Сергеем маленькая левретка, которая осталась дома ждать их со спектакля. Спектакль затянулся... Он тянется до сих пор, периодически выскакивая из памяти ночными кошмарами и головокружениями. Слава Богу, это случается все реже. А поначалу была затяжная истерика, мешавшая лечиться от отравления газом, работать, жить.
— Я потребовала психотерапевта еще в 13-й больнице на третий день после освобождения, — рассказывает Ольга. — Он спросил, что ТАМ было самым страшным.
Страшно не было. С самого момента захвата у нее была спокойная уверенность, что их освободят... через три дня. Только на вторые сутки, когда террористы решили было все взорвать, “картинка” в ее глазах поплыла от предчувствия близкой смерти. Поэтому чеченка, готовящаяся нажать на зловещую кнопку, никак не хотела стираться из памяти. Еще долго они вместе с психотерапевтом будут мысленно удалять ее на все большее и большее расстояние.
— Когда она в моем сознании превратилась в маленькую точку, — говорит Оля, — врач спросил: “Что ты сейчас хочешь с ней сделать?” — “Спустить в унитаз...”
Оле повезло: она сильная. Еще больше в этом повезло ее мужу. Сергей лежал в “Склифе”, и с ним не работали психотерапевты. Через две недели после того, как их выписали, Ольга за брючный ремень стащила его с подоконника, когда он готов был уже прыгнуть вниз...
У Ольги и Сергея сейчас ни к кому нет претензий: ни к московским властям, ни к врачам, ни к спецслужбам — они сделали все что могли. За мужество, проявленное в зале “Норд-Оста”, Ольгу Черняк избрали в общественный совет национальной премии “Воины духа”, которая вручается простым людям за героизм в критических ситуациях. Оля не задумываясь отдала бы эту премию бойцам “Альфы”...
После трагедии прошел год. Закончился срок, в течение которого врачи запретили Ольге и Сергею Черняк заводить детей.
— Да будут у нас дети, будут! — Оля — молодая, красивая и теперь уже снова жизнерадостная — в этом твердо уверена.
