Их точное количество неизвестно, полного учета никто не пытался проводить. Ясно лишь, что счет идет на многие сотни человек — богомольцев, ежедневно отправляющихся из Москвы в Троице-Сергиеву лавру.
Эта традиция появилась в XIV веке. Прослышав о христианских подвигах игумена Троицкого монастыря Сергия, на поклон к старцу отправлялись бояре, крестьяне, торговые люди... Посещал обитель и князь Дмитрий Донской, а его преемники на московском престоле почитали за правило хотя бы раз в году совершать сюда паломничество.
С давних пор принято было всем богомольцам — без различия чинов и заслуг — идти к преподобному пешком, а не ехать в повозке или верхом. Иногда даже цари отправлялись из Москвы в 70-километровый путь на своих двоих (известно, что Алексей Михайлович, например, по крайней мере дважды за время своего правления путешествовал до Троицкого монастыря пешком). Конечно, ходоки из государей были не ахти какие. Так что для похода к Троице им требовалось несколько дней.
Накануне царева “старта на длинную дистанцию” из столицы отправлялись гонцы. Предупрежденное ими местное начальство тут же мобилизовало крестьян из придорожных деревень на авральные работы по ремонту тракта. Кроме того, перед государевым кортежем двигалась группа “квартирьеров” — слуги загодя готовили места остановок “на природе”: ставили парчовые шатры, накрывали столы... Позднее для ночлегов главы государства построили несколько деревянных путевых дворцов на Архангельской дороге. Первый такой “стан” находился в ближнем селе Алексеевском (рядом с нынешней станцией метро “ВДНХ”), второй — в селе Тайнинском (в километре за МКАД). Дворцы стояли еще в Братовщине, Воздвиженском.
О пышности и торжественности, с которой обставлялись царские походы на богомолье, можно судить по сохранившимся свидетельствам очевидцев. Вот что писал один из них, вспоминая очередной “троицкий вояж” царя Алексея Михайловича: “Впереди шли 250 скороходов, неся в руках поднятые вверх бичи, блестевшие золотом. За ними везли в крытых телегах запасную казну, образа, оружие, постели, платье царя, царицы, царевичей и царевен, белье и принадлежности царской мыльни. В так называемую поборную телегу складывались подносимые государю дорогие вещи. В прочих запасных телегах уложены были разъемные столы, разъемные кровати, стулья резные и другая домашняя утварь... За царевым поездом следовал поезд царицы. Свита царицы также отличалась многочисленностью и великолепием...” К этому нужно добавить, что сам “хозяин” обычно ехал в колымаге — огромной и неуклюжей, но зато позолоченной карете, в которой даже печка имелась на случай холодов. (Чтобы сдвинуть такой “ретрочленовоз” с места, требовалось как минимум 6 натуральных лошадиных сил.)
Весьма своеобразно складывались путешествия в Троицкий монастырь цесаревны, а затем императрицы Елизаветы Петровны. Бывало, шла она пешком по 5—10 верст, затем, утомившись, приказывала ставить лагерь. Походный привал сплошь и рядом растягивался на день-два-три... Забыв о предстоящем посте и покаянии, Елизавета предавалась любимым своим утехам — скакала верхом по окрестностям, ездила на соколиную охоту, с вечера до утра веселилась в шатре, специально устроенном для танцев. Иногда, устав от такого “отдыха”, государыня садилась в экипаж и ехала назад, в Москву. Однако в пути ее начинало мучить раскаяние, и... “дщерь Петрову” спешно везли назад, в лагерь, откуда она продолжала пешее путешествие в монастырь.
Другая русская царица, Екатерина II, усовершенствовала этот метод. Чтобы доказать свою “русскость”, она в один из первых же приездов в Москву решила отправиться на богомолье в лавру. Ее величество шла пешком, однако в обветшалых путевых дворцах или тем паче в шатрах-времянках ночевать не желала. Преодолев за день (в окружении пышной свиты, разумеется!) очередные 10 или 15 верст, императрица садилась в карету и мчалась на ней назад, в Кремль, — отдыхать. Утром тот же экипаж возвращал царицу на место “промежуточного финиша”, откуда она продолжала свой пеший путь. Вечером — снова в Москву. Утром — опять на Архангельский тракт... Так — челноком — до самого Троицкого монастыря и добиралась.
В августе 1830 года пешее паломничество “к преподобному” совершил Лермонтов. Не слишком спеша, с веселой компанией друзей и подруг он преодолел эту “марафонскую дистанцию” за четыре дня.
Основной поток богомольцев всегда приходился на летние месяцы. В эту пору через Крестовскую заставу Москвы, откуда начиналась дорога к Троице-Сергиеву монастырю, проезжало-проходило до 300 тысяч человек. Жители сел и деревень, стоящих вдоль Архангельского тракта, традиционно делили всех богомольцев на три категории. “Черный народ” (крестьяне) шел в монастырь в основном начиная со Святой недели и до Троицына дня (как раз во время паузы между окончанием посевной и началом покоса). “Красный народ” (купеческое, торговое сословие) предпочитал отправляться в Троицкую обитель в дни Петрова поста. Наконец, представители “белого народа” (господа-дворяне) чаще всего вспоминали о “душеспасительном” паломничестве к Сергию в августе, во время Успенского поста.
Ночевать приходилось в придорожных трактирах и на 1000 постоялых дворов, которых понастроили во множестве по всему тракту предприимчивые люди. А публика победнее и вовсе предпочитала коротать ночь по-спартански — на ворохе травы под густой кроной деревьев. Практически все паломники, независимо от “рейтинга”, делали привал в селе Большие Мытищи — отдохнуть, подкрепиться. И главное, попить чайку: на всю округу славилась вкуснейшая вода из мытищинских родников. (Художник В.Перов увековечил это “действо” в своей знаменитой картине “Чаепитие в Мытищах”.)
Вплоть до середины XIX века существовала еще одна “дорожная” традиция: большинство идущих и едущих по Архангельскому тракту богомольцев обязательно задерживались... на Поклонной горе. Нет-нет, вовсе не на той, где ныне создан мемориал Великой Отечественной войны! Кроме нее в старину вокруг Москвы существовало еще несколько одноименных возвышенностей. Фактически на каждой “магистрали”, ведущей в Златоглавую, имелась собственная Поклонная гора. Свое название все эти горы получили благодаря обычаю русских людей креститься и кланяться святым местам, встречающимся по пути. Те, кто шел в Москву, поднимались на пригорок, откуда уже была видна столица, и кланялись ее святыням — “здоровались” с ними. Встречные, наоборот, оборачиваясь назад, прощались с храмами Первопрестольной.
В отличие от своей знаменитой тезки Поклонная гора на Архангельском тракте (Ярославском шоссе) куда менее заметна. Сейчас этот холмик и вовсе потерялся среди кварталов многоэтажных домов. Но все-таки краеведы смогли его найти: рядом с “исчезнувшей” Поклонной горой стоит церковь Андриана и Натальи.
В середине XIX века несколько русских предпринимателей решили облегчить путникам дорогу к “святым местам”, проложив от Москвы до Сергиева Посада одну из первых в стране железнодорожных магистралей. Во главе этого предприятия стояли Федор Чижов (ученый, механик, литератор) и богатейший купец Иван Мамонтов (в списке учредителей он значился, впрочем, всего лишь как “мещанин г. Мосальска Калужской губернии”). Чтобы доказать потенциальным участникам концессии экономические выгоды от строительства “чугунки”, требовались веские аргументы, которые могла дать только статистика. На протяжении месяца у Крестовской заставы день и ночь дежурили специально нанятые учетчики, которые “брали на карандаш” каждого пешехода и каждую повозку, двигающихся по Архангельскому тракту. Порою и сам Мамонтов, чтобы проверить своих “регистраторов”, долгие часы просиживал возле заставы, делая пометки в тетради.
Регулярное движение поездов между Москвой и Сергиевым Посадом было открыто в 1862 году. Поезда преодолевали расстояние в 67,5 версты за два часа, а билет в “демократическом” III классе стоил 80 копеек. И все-таки подобные “чудеса техники” не смогли отвадить богомольцев от старой традиции “пешего хождения”. Как и прежде, вдоль обочин Архангельского тракта по утоптанным тропинкам тянулись вереницы людей... Эту традицию “погасила” лишь наступившая после 1917 года “эра социализма”: в атеистическом государстве проявлять столь явно свою религиозность было небезопасно, да и саму лавру большевики на несколько лет закрыли.
Сейчас народ предпочитает отправляться из Москвы в Загорск (ставший вновь Сергиевым Посадом) “на колесах”. Однако изредка можно встретить исключения из этого правила — и весьма оригинальные. Вот, например, эпизод, о котором вспомнил краевед, знаток архитектуры М.Ильин: “В обычной электричке из Москвы в Загорск обратила на себя внимание старушка, которая, не останавливаясь, шла от одного конца вагона к другому, затем поворачивалась, возвращалась обратно, снова поворачивалась и снова возвращалась. И так, не останавливаясь, это “шествие” продолжалось всю дорогу вплоть до полной остановки поезда в Загорске. Такое хождение взад и вперед не могло не вызвать к себе интереса, и старушку спросили о ее странном поведении.
— Да вот по обету иду в монастырь к угоднику... Ведь полагается идти, а не ехать. Вот я от самого Воронежа так и иду...”
