“Природа одарила ее щедро. Тут было все: арбузные груди, краткий, но выразительный нос, расписные щеки, мощный затылок и необозримые зады...” Такой ее запомнили и полюбили. Незабываемая мадам Грицацуева, а в миру народная артистка России Наталья Крачковская, конечно, самая заметная личность нашего кино. В смысле, не заметить ее невозможно. Одно ее появление на экране вызывает улыбку. И не только из-за выдающихся форм актрисы. Настоящий комедийный самородок, откопанный в свое время самим Гайдаем, она и сегодня, только-только отметив 65-летие, потрясает своим искрящимся жизнелюбием и оптимизмом. Хотя, казалось бы, именно сейчас Наталье Леонидовне должно быть не до смеха. Уж сколько за последнее время на Крачковскую вылилось грязи из-за скандала с актерской школой, носящей ее имя. Непрекращающаяся травля довела актрису до предынфарктного состояния, заставила бросить собственное детище, но улыбаться не отучила.
— Наталья Леонидовна, не секрет, что многие девочки мечтают стать актрисами. Вы не были исключением?
— Я выросла в актерской семье. Наша семья жила недалеко от Театра имени Пушкина, поэтому то, что я стану актрисой, для меня было делом практически решенным. Но мама, сама актриса, была резко против моего выбора, говорила: “Наташа, ради бога, только не в актрисы”. А потом, когда увидела картину “Половодье”, она подошла ко мне и сказала: “Доченька, молодец”. Это стало ее признанием.
— Как думаете, будь вы высокой, стройной и длинноногой, добиться успеха было бы проще?
— Не знаю, я никогда не была ни высокой, ни стройной. Всегда была девочкой в теле с пышными формами. Никогда не забуду, как говорила моя мама: “Очень хочется Джульетту сыграть? Но знаешь, дорогая моя, не найдется такого Ромео, который встанет под тот балкон, на который выйдет такая Джульетта”. (Хохочет.)
— Что-то мама к вам была излишне сурова.
— Сурова, но справедлива. Но потом мама признала, что я сделала очень сложный, очень тернистый, очень неблагодарный, но самый лучший выбор в своей жизни. Актриса для женщины — идеальная профессия. Мы много видим, встречаем массу интересных людей, наша жизнь разнообразна. Она сложна, но в этом-то, наверное, и ее прелесть.
— Однако, знаю, в вашей жизни был момент, когда о карьере актрисы пришлось забыть.
— Да, я попала под машину, ударилась о парапет головой и на полгода ослепла — совсем ничего не видела. И естественно, врачи запретили мне учиться, а ведь тогда я только поступила во ВГИК... Ой не дай бог кому-то испытать подобное. Тем более человеку молодому, сильному, жаждущему жизни...
— Не было мыслей, что это навсегда?
— Нет, я совершенно четко знала, что все пройдет. Это, наверное, и помогло. Но учиться все-таки я не смогла. А как только зрение вернулось, сразу начала сниматься. Мне дали один эпизод, потом небольшую роль, и как-то закрутилось — горевать было некогда. С Басовым случайно познакомилась. В коридоре “Мосфильма” увидела ассистента по актерам, она меня взяла за руку, подвела к Владимиру Павловичу. “Завтра будете сниматься”, — говорит. На следующий день я пришла, как все девчонки молодые: накрасилась, напомадилась, соорудила на голове сумасшедшую прическу. Он посмотрел на меня. “Так, — говорит, — вот это все смыть. Надеть на нее рваный свитер, и в кадр”.
— Однако до встречи с Гайдаем в “Двенадцати стульях” вы не снимались около семи лет, даже в самых крошечных эпизодах. Почему?
— Все очень просто. Когда у меня родился сын (а он в детстве здорово болел), актерская жизнь для меня отошла на второй план — даже снялась с учета на “Мосфильме”. Мне было ни до чего. Только моя семья: муж, ребенок. Сказала себе: “Ну, значит, не буду артисткой. Буду просто мамой, мужней женой, буду воспитывать сына”. Совершенно случайно мне позвонили от Гайдая — и встреча с Леонидом Иовичем поставила все с ног на голову. Или наоборот — не знаю.
— В фильмах Гайдая вам приходилось много бегать, прыгать, падать...
— Все трюки делала только сама. Леонид Иович говорил: “Наташа, дублершу мы для тебя все равно не найдем. Так что не будем изобретать колесо — делай все сама”.
— С вашей комплекцией ведь это непросто?
— Ничего, я человек не трусливый — все получалось. Конечно, не могло обойтись без курьезных ситуаций. В “Двенадцати стульях” самой сложной сценой для меня стала погоня за Бендером по лестницам редакции “Станка”. В первый же день съемок я едва не покалечилась. Выскочила из тени на свет и оступилась. Гомиашвили меня буквально спас, схватив за руку. Никогда не забуду, как две недели я носилась по этим шатким ступенькам. Когда на пятый день съемок я пришла домой и разделась, мне стало страшно — вся была в синяках, как лошадь в яблоках. Леонид Иович каждый раз спрашивал: “Наташа, живы?” Отвечаю: “Все прекрасно”.
А на съемках “Ивана Васильевича” я, всегда страдавшая боязнью высоты, согласилась перелезть с балкона на балкон аж на пятом этаже. Мне тогда кто-то сказал, что главное — не смотреть вниз. Конечно, я не удержалась, посмотрела — обморок подкатил мгновенно. Каким-то чудом меня поймали на перилах и втащили обратно на балкон.
— Не считаете, что режиссеры использовали вашу замечательную фактуру как какую-то комическую краску, а серьезной актрисы в вас, может, и не видели?
— Может, поначалу так и было. Не знаю: почему Леонид Иович решил меня взять. Но вспомните Ильфа и Петрова: мадам Грицацуева — женщина необъятных размеров с арбузными грудями...
— Второй такой не было?
— Да. И поначалу, когда прочла описание моей героини, мне стало обидно. А Гайдай только посмеялся: “А ты себя в зеркало-то видела?” Но уже в следующей картине — “Иване Васильевиче” — я гуляла как хотела. После тех съемок Леонид Иович мне признался: “Наталья Леонидовна, я рад нашей встрече и теперь могу с уверенностью сказать, что открыл новую звезду”.
— Знаете, говорят, что на самом деле 90% мужчин любят полных женщин, а остальные 10 — очень полных. Вы, наверное, в курсе, это так?
— У меня никогда не было недостатка в поклонниках. А один из них, еще в ранней юности, называл меня “сто килограмм мечты”.
— А это комплимент?
— Конечно. Я человек достаточно разумный, обладаю хорошим чувством юмора. И оттого, что к таким комплиментам в свой адрес я всегда относилась нормально, никому и не хотелось меня обижать. Понимали, что бесполезно — для этого я достаточно умна.
— Неужели никогда не завидовали худышкам?
— Абсолютно. Я всегда была человеком веселым, жизнерадостным, умела общаться с людьми, и когда появлялась на каких-то вечерах, меня всегда окружали мужчины. Красивые. А все эти “вешалки” сидели в углу. Многие мне предлагали руку и сердце. А замуж я вышла за Владимира Крачковского, замечательного звукорежиссера с “Мосфильма”. Он был человеком, обладающим удивительным чувством преданности, интеллигентным, много знающим, умеющим рассказывать. Все, что я знаю, — всему меня научил мой муж. Вообще, у нас была удивительная семья, настоящая. 26 лет прожили вместе, понимали друг друга с полуслова, умели прощать. Володя никогда не спрашивал, где и с кем я была. Ему не нужно было задавать этот вопрос. Только говорил: “Наташа, задерживаешься — позвони”.
— Ходит байка, что путь к вашему сердцу лежал через желудок. Это правда?
— На съемках фильма “Половодье”, где мы с Володей и познакомились, другие мужчины носили мне какие-то цветочки, а он действовал иначе. По утрам в моей комнате раздавался такой интеллигентный стук в дверь, и появлялся подносик, на котором стояли свежий творог, сметана, теплая булочка... Тем и покорил.
— Наталья Леонидовна, вы хоть и гордитесь пышностью своих форм, но не поверю, если скажете, что не пытались похудеть.
— Не то что пыталась — перепробовала все на свете, разве что чугунные шарики не глотала. Бессолевая диета, творожная... Что там еще. Одно время ела только гречку, попробовала диету с луковым супом...
— А зачем вам?
— Ну, во-первых, модно (кокетливо улыбается). Когда я видела стройных женщин, которые позволяют себе юбки по... м-м-м... (проводит рукой по бедру). Я-то никогда себе этого не позволяла. Ну как же — женщина есть женщина. А у нас стадное чувство развито чуть побольше, чем у мужчин. И я худела, но... через некоторое время набирала вдвое больше. Это как мама говорила: “Ну все, наша на диете”. День голодаю, другой. Естественно, у меня портилось настроение — начинала ссориться с домашними. А к концу третьего дня я тихонечко ночью открывала холодильник, наедалась и ложилась спать. Счастли-и-ивая! И в конце концов поняла, что меня эта игра не приведет ни к чему хорошему. Сейчас вот немножко надо похудеть. Потому что возраст, и ножки немножко устали. А так мне не мешает. Даже наоборот.
Помню, во время съемок в “Иване Васильевиче” я заболела и похудела аж на 20 килограммов. Так из-за этого остановили съемки: все платья повисли на мне самым жалким образом. Леонид Гайдай строго сказал: “Так, Наташа, срочно на диету: с утра — манная каша со взбитыми сливками, в обед — макароны с сыром, на ужин — оладьи с медом. Через неделю вернетесь”.
— А муж не пытался вас посадить на жесткую диету?
— Никогда в жизни. Какая есть, я всегда была для него самая красивая. Однажды мне его друзья рассказали, на просмотре нового фильма с Софи Лорен, когда все восхищались итальянской актрисой — ах какая красивая, ах какая стройная, — Володя сказал: “А моя Наташка лучше”. (Смеется.)
— 15 лет назад его не стало. Тяжело перенесли потерю мужа?
— Для меня это трагедия до сих пор. Хоть Володя был и намного старше меня, честное слово, я никогда не ощущала разницы в возрасте. Когда он заболел, знаете, первый момент я даже не поверила, что все настолько серьезно. Это потом уже забила во все колокола, сутками сидела у него в реанимации. И вроде обошлось... Смерть его стала для меня полной неожиданностью. Он ехал на работу, присел на лавочку перед “Мосфильмом” и умер... А я в это время была на съемках. Приехала домой, мне сын сказал: “Мама, папы нет”... Давайте не будем об этом. Понимаете, на моем пути и сейчас встречаются мужчины, я всегда сравниваю с ним — все они проигрывают.
— А что в них не так?
— Не знаю. Наверное, в них не хватает той чистоты, того трепета, порядочности... Я могу до бесконечности перечислять все качества Володи. А идти на худшее, зная лучшее... Давайте все-таки сменим тему.
— Давайте. Наталья Леонидовна, вот я где-то читал, что у вас 6-метровая кухня. Сейчас...
— Все то же самое. 2-комнатная квартира — всего 26 метров, коридор — 1,5, кухня — 6.
— То есть актерская школа Натальи Крачковской, на которую сейчас вылилось столько грязи, вам денег не принесла?
— Нет. Я не имею права выдавать коммерческую тайну, но если вы узнаете, сколько я там получала, — будете смеяться. Я бы за это время, что отдала школе, наверное, заработала бы значительно больше. Вот и считайте.
— Не пожалели, что со всем этим связались?
— А я уже развязалась. Школы Натальи Крачковской больше не существует — теперь у нее другое название. Могу только сказать, что школа создавалась исключительно с благой целью — обучать детей. Классы были по пять-шесть человек, с ребятами занимались педагоги — все с высшим образованием и правом преподавания. Это была единственная среди подобных школ, которая имела лицензию. И вы не представляете, с каким упоением занимались дети. И самое главное: ведь многие хотят быть актерами. Приходили 16—18-летние мальчики и девочки. Я их сразу предупреждала, что профессия наша очень зависимая и сложная. Давайте, говорю, посмотрим — вы занимаетесь, а потом на экзамене я вам честно скажу: есть данные — будем работать, нет — значит, нет. И реверансов никому не делала. А чаще всего говорила: “Нет, девочка, у тебя нет данных. Не морочь себе и нам голову, не трать деньги”. Она же смотрит на меня, верит, ловит каждое слово. И разрушать ее судьбу — зачем мне это нужно.
— Но ведь любое коммерческое предприятие нацелено на то, чтобы получать прибыль. Разве ваши деловые партнеры не науськивали, как и что вам нужно говорить?
— Что вы, я бы тогда сразу ушла. Нет, я оценивала только данные ребят. Никакого отношения к трудоустройству и тем более к деньгам я не имела. Даже не знала об этом. В этом плане совесть моя чиста.
— Получается, вы были свадебным генералом?
— Ну конечно, я этого и не скрываю. Единственное, могу сказать, что от этого прессинга журналистского, простите, я устала. И считаю, что с их стороны это просто неприлично. Ведь даже в самой школе было написано: Наталья Крачковская — художественный руководитель. Я не директор, к коммерции никакого отношения не имела. А пишут, что, дескать, она зарабатывает на детях миллионы. Как им только совесть позволила такое сочинять?! Видишь ли, им захотелось каких-то жареных фактов. Но если вы немолодую женщину, вдову начинаете оскорблять на всю страну... А кто за меня заступится? Кому это надо?
— Как к скандалу отнеслись ваши коллеги? У них не изменилось отношение к вам?
— Что вы? Они сказали: “Наташа, плюнь. Это желтая пресса”. А Касаткина Людмила Ивановна как-то подошла ко мне, говорит: “Наташенька, ты не выдержишь, ты уйдешь оттуда”. И вот четвертый месяц, как я действительно ушла.
— Все-таки молва оказалась сильнее вас?
— Нет, не сильнее. Все дело в том, что у меня нелады со здоровьем. Я так за последнее время перенервничала, что дело дошло до предынфарктного состояния. Потом еще два гипертонических криза — я просто не имела права продолжать бороться. Извините, я еще пожить хочу.
— А доброе имя актрисы Натальи Крачковской, как считаете, сильно пострадало?
— Не знаю. Мои говорят: нет. Ко мне постоянно подходят люди, утешают: “Наталья Леонидовна, мы не верим всему этому. Как им только не стыдно про вас такое писать”. Но мне все равно больно и обидно. И рана на сердце заживет еще не скоро.
— Вы ощущаете себя красивой женщиной?
— Да, конечно. Пусть кто-то скажет, что это не так... Да нет, я отношусь к себе достаточно трезво. Знаю, что не красавица, но чертовски мила. Как говорила Раневская.
— Вот вы сказали “кто посмеет”. Говорят: если что — рука у вас тяжелая.
— Да, могу заняться и рукоприкладством.
— Серьезно? Приходилось?
— А как же. Во всяком случае, людей ставить на место я умею. В основном, конечно, словами. Но порой и словами так отбреешь, что лучше и не надо.
— То есть с вами лучше не связываться?
— Не надо со мной связываться. Я сама на рожон никогда не лезу, но ответить могу.
— Может, случай какой припомните, чтобы не быть голословной.
— А-а-а... (Начинает хохотать после паузы.) На каком-то вечере одна известная актриса, проходя мимо, слегка меня задела и в сердцах бросила: “Вот встанет тут — не пройдешь”. “А зато меня мужчины любят”, — отвечаю с милой улыбкой.
— И всего-то?
— А в это время как раз ее бросил муж. Я это знала. (Смеется.) И все — удар под дых. А не надо гадостей говорить — можно получить в ответ. Но я бы не сказала, что у меня много недругов — завистники есть, конечно.
— А чему они завидуют?
— Чему? Моему хорошему характеру!
— И скромности, да?
— Да. Жизнь у меня тоже нелегкая, никаких ценностей особых нет, человек я небогатый. Но у меня есть одна хорошая черта — я умею радоваться тому, что есть. Вот, например, нет подарка. Я сама себе сделаю подарок: пошла какие-то невероятные носки себе купила — господи, какое счастье! Может, и глупость, но я доставила себе положительные эмоции.
— Я читал, что вы снялись для какого-то эротического журнала. Это что, тоже из разряда маленьких женских радостей?
— Не было такого, это все придумал Садальский. Он вообще мастер на такие пошлые и мерзкие придумки. В одной картине мы снимали сцену в бане. Я была замотана в простыню, и после съемки один молодой человек, культурист, проводил меня до двери — скользко же. И тут же сделали репортаж, что это, мол, мой молодой человек, поместили фотографию — очень неприятная ситуация. Нет, у меня была только одна несколько фривольная фотография, где я в норковом манто... а под ним как будто ничего нет.
— А на самом деле?
— Ну естественно, есть. Я понимаю, что раздеться может себе позволить женщина, которая обладает идеальной фигурой. Чтобы это было вкусно, чтобы глаз радовало. А если у тебя есть недостатки — лучше их не показывать.
— Что еще приходится скрывать? Имею в виду уже недостатки характера?
— Сказать честно: ленивая иногда бываю. Очень ленивая. Могу, извините, дня три не вылезать из кровати и ничего не делать. Иногда плюну на все: господи, да пропади все пропадом. Читаю, треплюсь по телефону... Ну что еще? Вкусно ем. И при этом замечательно себя чувствую.
— Вашему сыну Василию, который пошел по папиным стопам и стал довольно известным звукорежиссером, уже сорок... Ой, извините. Наверное, невежливо напоминать даме возраст ее детей.
— Я не боюсь назвать свой возраст. Знаете почему? Потому что я хорошо выгляжу. (Хохочет.) Я как яблочко — ни одной морщинки. Полная ведь женщина — кожа натянута.
— Мне кажется, вашему внуку Володе крупно повезло. Вы, наверное, замечательная бабушка?
— Я обожаю своего внука. Во-первых, он очень хорош внешне. Но я вам могу сказать... что он такой стервец. Причем при всей его ангельской внешности — чисто мужской характер. У Вовки волосы как проволока, и такой же жесткий характер. Звоню ему, он: “Да... Да... Что? Ну говори быстрее: что тебе нужно, у меня времени мало”. Вот так со мной разговаривает: конкретно, четко. Чтобы не расползалась по древу. Он меня не балует... А так — удивительный мальчишка. Любит читать, а ведь это сейчас такая большая редкость. А потом у него отличный слог: он хорошо говорит, прекрасно читает стихи...
— Будущий актер?
— Не знаю, кем он станет. Готовить его к этому я не буду. Пускай сам выберет себе профессию. Но если захочет стать актером — помогу, конечно.
— В наше время, может, и нехорошее слово, выгодно быть актером?
— Нет. Быть хорошим актером — значит, не станешь хвататься за все предложения. А не будешь хвататься — останешься без денег.
— Вы сейчас хватаетесь?
— Хватаюсь, но не всегда. Все-таки, извините, я уже пожилой человек, не будем лукавить. А на эту нищенскую пенсию даже умереть толком нельзя. А мне еще хочется побаловать своего внука, поездить по миру. Мне еще всего хочется, понимаете...
