БГ, Гребень, позднее Борис Гребенщиков, а теперь и вовсе Борис Борисович — лидер “Аквариума”, признанный авторитет в интеллигентной среде и даже орденоносец. Как-никак “За заслуги перед Отечеством” недавно отхватил, пусть и 4-й степени...
Его ругали 20 лет подряд, а теперь хвалят, награды раздают. Теперь он свой. Теперь он нужный... А может, просто все те, кто сегодня у руля, росли под его песни, любили под его песни, лишались невинности под его песни? И теперь хотят отблагодарить его за тот “первый раз”? Все же “он БОГ, и от него сияние исходит”.
С другой стороны, друг ваш, Юрий Шевчук, на днях выдал: “Надеюсь, нам, парни-рокеры, не придется справлять 50-летие в Кремле!” Вот и доказывай теперь товарищам, что не прогнулся под “изменчивый мир”...
— Борис Борисович, когда ваши поклонники увидели на экране ТВ за несколько дней до вручения вам награды, как вы с другим БГ — с тем, который Борис Грызлов, кофе вместе пьете и сигаретки покуриваете...
— Пускай! Если их это смущает... Когда Бродскому сказали: пойдем к тому-то. А он: не пойду. Типа как советчик. Ему говорят: да нет, вы перепутали, Иосиф, он антисоветчик. А Бродский: какая разница. Люди, которые “против”, и люди, которые “за”, и те, и другие не понимают, в чем смысл жизни.
— Вы все-таки не Бродский. В период своей полуподпольной славы БГ находился на совершенно противоположной стороне жизни по отношению к власти и наградам. То есть имеет место какое-то натуральное предательство идеалов?
— Знаете, у Чжуан-цзы есть маленькая притча про то, как огромный феникс с крыльями размером в десятки километров летел высоко в небе. А внизу сидела в маленькой-маленькой грязной луже жаба, и, когда тень феникса накрыла ее, она поглядела в небо и, отпугивая феникса, заквакала. Вам о чем-нибудь говорит эта притча?
— Каждый поймет ее по-своему.
— Ну, чтобы каждый не понимал ее по-своему, чтобы каждый напряг мозги, поясню: музыка сама по себе — что в 72-м году, что в 92-м, что в 2003-м. Она представляет собой вещь настолько неизмеримо большую, чем копание в курятнике государства, что говорить не о чем. Раньше меня обвиняли в том, что я против власти. Тогда мы на это не реагировали.
Почему вы думаете, что теперь мы будем обращать внимание на тех же людей, которые обвиняют нас в том, что мы с властью? Пусть тех, кого интересует лужа грязи, сидят в ней и ухают, отпугивая от себя фениксов. У нас есть что-то значительное большее, причем большее в миллионы раз. Многие пожилые люди, которых я встречаю на улице, или какие-то мои дальние родственники со слезами благодарности радовались, что мне вручили медаль. Это вполне компенсирует любые обиды со стороны людей, которые на меня нападают. Люди, слава богу, нападали на нас всегда.
— В 50 лет вы еще ребенок?
— Я не могу сравнивать ни с чем свое состояние. Я не помню своих других жизней. Я чувствую себя так, как чувствую себя сейчас.
— А говорили, что чувствуете себя как 15-летний...
— Знаете, я могу сказать все что угодно, неужели вы этому верите? Я думаю, что вы этому не верите, и я этому не верю.
— Когда вы говорите, что читаете Джоан Роулинг, я готов в это поверить.
— Естественно, я читаю. А кого же читать мне? Мне читать советских говнюков?
— В общем, нет, конечно. Скажите, а что значит словосочетание: “интеллигент тире Борис Гребенщиков”?
— Это противоречие в терминах. Одни интеллигентные люди уехали в 70-е годы. Другие интеллигентные люди умерли. А я все нахожусь там, где я есть. Вы знаете, я очень простой человек. Я ехидный, но очень простой. Я ехидный для выживания.
— Вы по-прежнему не приемлете одиночества?
— Я никогда не говорил... Я мечтаю о нем.
— Опять же противоречие. С одной стороны, вы говорите, что не можете быть вне людей, когда вы ходите на Невский проспект и живете этим гулом...
— Получается, что моя работа теоретически должна была бы быть такой: я сижу, никого не вижу и пишу музыку с двумя-тремя друзьями. Фактически это выражается в том, что я в день общаюсь с сотней людей. Согласитесь, это невозможно. Это очень трудно, это очень вредно. Поэтому я хотел бы больше времени быть один. У меня это получается в период с пяти утра до девяти утра. А вы сейчас отвлекаете меня от того, чтобы я занимался музыкой.
— Сейчас закончится марафон пятидесятилетия...
— Я жду, мне осталось два дня...
— Чем старше становитесь, тем больше склоняетесь к сентиментальности? Чаще начинаете плакать, когда видите в кино слезливые сцены, или это не зависит от возраста?
— Искусство никак не связано с годами.
— Но вы же сентиментальный человек?
— Ну если очень хорошее кино, то с удовольствием заплачу.
— Вы не стесняетесь пускать слезу, скажем, при женщинах?
— Нет.
— Скажите, что у женщины главное — грудь, ум или...
— Я думаю, что в любом человеке, вне зависимости от пола, даже в трансвестите — главное, чтобы человек был хороший, умный.
— Сейчас в вас говорит человек-философ. А как человек-мужчина?
— Как человек-мужчина... Знаете, если искать грудь, то проще идти к коровам, у них вымя еще больше.
— Вы как-то сказали, что вы с женой похожи на религиозных фанатиков.
— Я боюсь, что сейчас мы уже похожи на... Не знаю на кого, но на фанатиков мы точно не похожи. Я говорил это тогда, когда мы только приехали в Непал и были увешаны четками, бусами — по полной программе, как настоящие аборигены. Это давно прошло.
— Борис Борисович, с вами наверняка хотят, тем более сейчас, в таком статусе, дружить очень большие люди...
— Что вы называете большими людьми?
— Мир устроен сложно: есть простые, рядовые обыватели...
— Мир устроен очень просто, если его не усложнять.
— Это если не усложнять. А если мы усложняем, то мир устроен сложнопостановочно. Есть обычный средний класс, а есть люди не политики, а люди высшего эшелона — олигархи, люди, причастные к большим деньгам, большой власти. Они считают своим основным, может быть, духовным достижением псевдодружбу, как они подразумевают, с какими-то большими людьми, которые оставили свой след в истории. Такая навязчивая дружба тяготит?
— Я никогда в жизни с этим не сталкивался. Я два раза в жизни видел Березовского, он никаких отрицательных чувств во мне не вызвал, но общаться мне с ним тоже не довелось.
— Борис Борисович, смерть можно оправдать?
— В каком смысле?
— Допустим, потом снять шикарный фильм “Патриот”, где Мел Гибсон ведет на бой людей, где все гибнут, а потом мы говорим: ну это же во благо...
— Во благо чего?
— Во благо победы, во благо демократии... Мы можем столько эпитетов набрать...
— Лао-цзы говорил: любую победу следует встречать похоронной процессией. Поэтому оправдывать ничего не надо. Любая война — это пустая трата энергии.
— Прошлого не существует, будущего нет. Это по-прежнему так?
— Естественно. А вы думаете, с тех пор оно могло завестись? Если вы скажете мне, где это будущее находится, давайте, схожу с вами и посмотрю. Мы принимаем символы за реально существующие вещи, этого делать не надо.
— Вам сейчас хорошо живется?
— Мне живется очень насыщенно. Единственная моя жалоба, мне ужасно не хватает времени. Я бы хотел, чтобы в сутках было часов 60.
— А как вы потом подпитываетесь? Я бы ваш темп не выдержал точно, а как вы выдерживаете?
— Нет постоянной подпитки. Сначала одно хорошее, потом другое хорошее, потом третье...
— А сколько спите в день?
— Если все хорошо, то 5—6 часов. Иногда, когда нужно восстановиться, сплю больше, но так жалко времени!
— Особенно трудно жить в таком ритме, будучи лентяем. А вы неоднократно заявляли, что вы лентяй!
— Лентяем быть нелегко.
— То есть, будучи лентяем, ведете такой образ жизни насыщенный?
— Да.
— Опять же противоречия. Или, может быть, можно быть в душе лентяем, а вести...
— Может быть.
— Вы когда-то сказали, что, даже если у вас огромный долг, вы расплачиваетесь: продаете вещи из дома и даже иконы. Разве иконы можно продавать?
— Нет. Я продал в жизни одну или две. Это было совсем тяжелое время. И все равно я чувствовал, что поступаю очень нехорошо.
— “Когда я люблю женщину — в голове пустота”. Что вы имели в виду — физическую любовь к женщине?
— Мне все время хочется ссылаться к каким-то литературным источникам, чтобы объяснить, что я имею в виду.
— А обещали больше не заумничать...
— Когда у мужчины в голове женщина, когда он целует ее, у него при этом в голове не должно быть вычислений или посторонних мыслей.
— Траханье девушек для вас...
— Не менее свято, чем молитва. Меня за такие слова священники из церкви вон.
— А почему оно не менее священно, объясните?
— Вся деятельность человека одинаково священна. Мы все созданы от Бога, все Божьи, и поэтому любая наша деятельность священна.
— А я не могу ни о чем не думать, когда я с девушкой. У меня лично всегда вычисления, как бы доставить ей больше удовольствия!
— Так это все равно стремление произвести на нее впечатление. Получается, что ты не сам по себе отдаешься, а ради чего-то.
— То есть это эгоизм мужской?
— Эгоист не получает удовольствия от жизни. В этом-то и беда.
— А вы эгоист, хоть в какой-то степени?
— Я думаю, что все люди научены быть эгоистами. Но если ты умный, то разберешься в себе, поймешь, что гораздо удобнее быть неэгоистом. И тогда начнешь думать, как от этого избавиться.
— Борис Борисович, вы сейчас много пьете?
— Нет, пью, к сожалению, очень мало.
— А как же русская ментальность?
— Раньше я пил больше и как бы чувствовал себя вполне хорошо. А сейчас у меня нет на это ни времени, ни желания. Я получаю от пьянства меньше удовольствия.
— А почему нет желания?
— Потому что я гораздо больше удовольствия получаю от жизни, будучи трезвым.
— Трезвым этот мир вам приятнее созерцать?
— Да. Но по старой памяти ностальгирую по тем временам, когда я выпивал много. Понимаю, что вел себя как идиот, но все равно получаю сентиментальное удовольствие в воспоминаниях. И поэтому я, смеясь, жалею, что мне неинтересно выпивать так много, как раньше.
— Борис Борисыч, вы как-то сказали, что написание песен — это круче, чем ЛСД...
— Значительно.
— А ЛСД разве не способствует написанию песен?
— Абсолютно нет. Дайте любому дураку ЛСД и посмотрите, будет он писать песни или нет. Пишут те, у кого это есть в душе.
— Есть мнение, что значительная часть не самых плохих произведений была написана в измененном сознании.
— Что вы! Это одна миллиардная одного процента! Да, все песни “Битлз” связаны с ЛСД, но почитайте, как они создавались. Они все писались на абсолютно чистую голову. Просто кислота может дать определенную звуковую энергетику. И имея ее в виду, ты будешь писать немного по-другому. Но к написанию песен кислота не имеет ни малейшего отношения. Кислота может дать другое восприятие звука, и потом на трезвую голову будешь с ним работать.
— 50 лет к чему-то обязывает?
— Абсолютно нет. Чем больше лет, тем меньше возраст к чему-то обязывает.
— Вы в последнее время не снимаете клипы...
— На это нет ни денег, ни времени, ни энергии. У нас ни разу в жизни не получался хороший клип, думаю, что уже не получится. У меня есть по этому поводу идеи, но они требуют таких огромных денежных затрат, что мы предпочитаем клипов не снимать. Наши песни нет смысла рекламировать.
— Вы и коммерцией, наверное, никогда не займетесь?
— Думаю, что уже поздновато. К этому нет склонности.
— Значит, и на пенсии будете песни писать?
— Мне всяких дел хватит еще лет на сто.
— Вы со старшей дочерью Алисой часто видитесь?
— Каждый раз, когда я в Москве... Она сейчас приезжает в Ленинград, насколько я знаю.
— Вы довольны ее карьерой?
— Ее карьера — это ее жизнь. Я доволен, что у нее есть своя жизнь.
— Вы не замечали, она часто пользовалась вашим именем?
— Ни разу в жизни, насколько я знаю. Я поэтому ею очень горжусь.
— Как вы относитесь к ее творчеству?
— Мне важно, что она что-то делает, что-то хочет. Вмешиваться и оценивать — не мое дело.
— Она вас знакомит со своими молодыми людьми?
— Это было один или два раза.
— Вы в этом смысле строгий отец?
— Нет.
— Вы не боялись при таком философском отношении к жизни избаловать детей?
— Я их избаловал, ну и что?
— Вы не боитесь этого?
— Ну и что? Ну избаловал, ничего не поделаешь.
— Когда вы умрете, вы хотите, чтобы вас похоронили или кремировали?
— Тут я не отвечу, потому что это мое личное дело.
