— Сколько тысяч ваших сотрудников ищут без вести пропавших? — без всякой задней мысли спрашиваю я в МУРе.
В ответ — взрыв хохота: “Сколько чего? Тысяч?!”
Без вести пропавшими в столице занимаются всего 120 оперативников (по 1—2 на каждое ОВД). Теперь давайте посчитаем. За последние 15 лет в розыск было объявлено 2136 человек (больше 140 каждый год). Делим на количество розыскников. Выходит, на каждого опера приходится не меньше 20 пропаж.
— Да, сотрудников у нас не так много, как хотелось бы, — признается Эдуард Голенищев, замначальника 5-й ОРЧ при УУР ГУВД Москвы. — Но так уж заведено.
А ведь объем работы, который требуется провести только по одному без вести пропавшему, — огромен. Сначала следственно-оперативная группа в составе следователя, оперативника и эксперта выезжает к нему домой. Там осматривают все его вещи, начиная с одежды и заканчивая записными книжками и содержимым компьютера. А вдруг человека убили в его же квартире? Несколько лет назад в Подмосковье был показательный случай. Пришел лесник, слезно рассказывал, что у него пропала жена. После осмотра лесной сторожки опер заподозрил неладное. Позже выяснилось, что мужчина в ссоре убил жену, а ее тело утопил в озере. В милицию же заявился для отвода глаз.
Но оказывается, пропажа пропаже рознь, и к каждому розыскному делу нужен свой подход. В Законе об оперативно-розыскной деятельности разделяются два понятия: “пропавший без вести” и “человек, утративший связь с родственниками”. В первом случае кто-то исчезает внезапно и беспричинно. Розыскное дело заводят обязательно, а вот уголовное возбуждают только тогда, когда ситуация “пахнет криминалом”. Например, человек пропал вместе со своей машиной или с большой суммой денег.
А вот “утратил связь с родственниками” — это когда, скажем, мужик отправился в другой город или страну на заработки. Жизнь в далеком краю показалась краше — на новом месте он обзавелся подругой, напрочь позабыв о жене, детях, родителях... Когда таких граждан находят, они часто умоляют не сообщать родным об их новом местожительстве и пишут заявление о прекращении розыскного дела. Сложно бывает с несовершеннолетними. Например, воспитанники детских домов, как только наступает летняя пора, тысячами устремляются в Сочи за теплом и удовольствиями.
Встречаются и курьезные случаи. 5 лет назад 30-летний москвич в майке и трениках пошел выносить мусорное ведро и не вернулся. Жена хватилась мужа через полчаса — около контейнеров валялось лишь пустое мусорное ведро. Двухлетние поиски ничего не дали, жена уже смирилась с мыслью, что больше не увидит отца своих детей. Но однажды вечером в ее дверь позвонили — в “глазок” она рассмотрела военного. Открыла. На пороге, широко улыбаясь, стоял ее супруг в камуфляжной форме. Свое долгое отсутствие он объяснил очень просто: “Около мусорки увидел знакомых ребят, которые ехали воевать в Чечню. Позвали с собой — ну и я с ними. Домой заходить не стал — знал, что ты меня не отпустишь...”
Конечно, розыскник целыми днями и ночами не может гоняться по следу без вести пропавшего. Сначала опер побеседует с родственниками-друзьями, потом съездит по адресам, где мог “застрять” потерявшийся. На проверке полученной от родных информации и строится вся его работа. Во все московские ОВД будет разослана ориентировка: вдруг пропавшего там признают? А если, скажем, известно, что человек мог уехать в Ростов, то ориентировку с номерами его машины направят на все посты ГАИ от столицы до Ростова.
— Чем больше информации о пропавшем человеке будет у нас, тем лучше, — объясняет Эдуард Голенищев. — Все данные заносят в так называемую опознавательную карту, туда же вклеивают фотографию. Карту отправляют в зонально-информационный центр ГУВД Москвы, куда стекается вся информация и о без вести пропавших, и о найденных неопознанных трупах.
Прогресс — все же великая вещь. Еще с десяток лет назад на Петровке, 38, сидели три девушки, в обязанности которых входило сравнивать карточки пропавших с карточками неопознанных трупов. Работка, надо сказать, еще та была, ведь человеческие память и зрение далеко не идеальны. Теперь у девушек появился компьютер, который куда точнее сравнивает данные. Иногда карты пропавшего и погибшего “пересекаются” по клочку одежды, по шраму на теле.
Получив авторитетное заключение компьютера, розыскник приглашает родственников на опознание. Конечно, процедура не из приятных, но родные погибшего благодарят уже за то, что могут его теперь похоронить по-человечески. Говорят, нет ничего страшнее неизвестности...
Правда, вовремя найти своего погибшего родственника удается далеко не всем. Порой, пока опознают человека — выяснится, что тело уже захоронили. Бесхозные трупы хранятся в Лианозовском трупохранилище только один месяц. Если родные не объявились, потом ему дорога на Перепечинское кладбище, в безымянную — только под номером — могилу.
— Спасибо московским властям, — говорят сотрудники 5-й ОРЧ, — в 1998 г. выделили место для таких захоронений на этом кладбище. До этого неопознанные трупы просто сжигали. А если родственники погибшего все же находились, им отдавали лишь одежду в опечатанном пакетике.
Проще всего, как ни странно, опознать труп... уголовника. А все потому, что в Главном информцентре МВД хранятся отпечатки пальцев преступников. По ним и опознают.
— Два года назад был принят закон о дактилоскопии всех сотрудников органов внутренних дел, военнослужащих, — рассказывает Эдуард Голенищев. — И это сразу облегчило нам жизнь. Вот когда дактилоскопируют всех россиян, проблема неопознанных трупов отпадет сама собой. Но когда это еще будет? Возможно, дело сдвинется с мертвой точки, когда в России введут новые загранпаспорта. В них, как известно, будут не только отпечатки пальцев, но и снимки радужной оболочки глаза. Нам остается только ждать...
