Kазалось бы, о Гагарине уже давно все сказано, ничего нового добавить нельзя. Но, оказывается, осталась как минимум одна сторона его жизни, совершенно неизведанная журналистами…
Весь мир знает Юрия Алексеевича как первого космонавта планеты, обаятельного мужчину и просто энергичного человека. Однако мало кто знает, что кроме полетов у Гагарина была еще одна страсть: фотографирование. Многие годы он смотрел на окружающую действительность сквозь объектив любительской камеры…
А помогал ему в этом профессиональный фотохудожник Петр Кримерман, который накануне Дня космонавтики согласился дать “МК” интервью.
— Петр Михайлович, как вы познакомились с Гагариным?
— Я работал директором объединения “Кинофототехника”. Иногда выполнял правительственные задания: снимал важных лиц.
В один из январских дней 1961 года Николай Кузнецов (он тогда еще не руководил Центром подготовки космонавтов, а командовал авиационными соединениями в Генштабе) привел ко мне группу молодых летчиков, которые хотели заниматься фотографией. Среди них были будущие первые космонавты планеты — Юрий Гагарин и Герман Титов.
— Вы сразу выделили Гагарина из остальных?
— Нет, сперва мне больше понравился Титов — более открытым характером, интеллигентностью. Гагарин же внешне был попроще, но с хитрецой. “Дважды два — три, один в уме” — это про него.
— В жизни у Юрия Алексеевича была такая же обаятельная улыбка, как и на фотографиях?
— Точь-в-точь.
— Фотоаппарат для того времени — явление диковинное, власти не особенно стремились развивать это движение…
— Гагарин ходил по инстанциям, пытался решать некоторые вопросы, ему не отказывали.
— Совершенно неизвестная страница его биографии — Юрий Алексеевич еще и фотоискусство развивал?
— Ему это нравилось. Он даже вступил в инициативную группу нашего объединения, занимавшуюся популяризацией этого вида творчества…
Тогда ведь было не как сейчас: мыльницей любой снимет. А мы изучали устройство фотокамеры, когда какая нужна диафрагма, экспозиция, как печатать через фотоувеличитель.
— И вы всему учили Гагарина?
— Он был любознательным, задавал много вопросов, вникал в тонкости съемки. Вскоре после начала занятий принес несколько фотографий, довольно профессиональных и хорошо напечатанных. Правда, очень быстро Юра перешел на кинокамеру…
— Какой жанр ему был наиболее близок?
— Он мало интересовался репортажем, портретом. В основном снимал пейзажи на дальние расстояния. Видимо, уже тогда готовился к съемкам сверху, издалека.
— А где вы учили его снимать пейзажи?
— Мы часто выезжали на юго-запад Москвы, в парк, где потом построили Дворец пионеров. Потрясающе красивое место!
Однажды Юра предложил сфотографировать меня там на лавочке, на фоне пруда и раскидистого дерева. Я стал садиться и упал, обломилась стоечка. А он в этот момент как раз щелкнул.
Когда проявили пленку, расхохотались. В кадре у меня ноги торчат. Ругал Юру: разве можно так снимать!
— Приезжал он в штатском или в военном?
— По-разному. Но всегда бритый, чистенький…
— Вы знали, что Гагарин готовился к полету?
— Нет. О запуске первого в мире космического корабля с человеком на борту я узнал, как и все, из сообщения Левитана по радио. Но понятия не имел, что пилот именно Гагарин. Наверно, не расслышал фамилии. Только несколько дней спустя Кузнецов меня просветил.
— Когда вы снова увидели Юрия Алексеевича?
— Был значительный перерыв в общении, я никогда не спрашивал, где он пропадал. Однажды дверь приоткрылась, показались знакомые нос и губы: “Можно, Петр Михалыч?”
Раньше он всегда просто стучал и заходил, у меня все время было открыто. Я растерялся: “Ой, Юра! Почему же ничего не сказал?” Он лукаво улыбнулся: “Разве ты мне все говоришь?”
— Он объяснил, почему именно ему доверили столь почетную миссию? Ведь в первые космонавты серьезно прочили Титова?
— Юра уходил от разговоров на эту тему. Но много лет спустя у меня состоялась встреча с внуком Хрущева, и он сказал, что Гагарина выбрал не то Королев, не то Каманин.
А Титова подвело немецкое имя. Еще свежи были воспоминания войны, минуло всего лишь шестнадцать лет. Зато у Юры не было никаких противопоказаний. Он прекрасно подходил для символа супердержавы.
— Из обычного летчика Гагарин в одночасье превратился в национального героя. Это наложило на него какой-то отпечаток?
— Юра очень спокойно относился к славе. Никакой звездности. Наоборот, со временем наши встречи стали более частыми и незаметно перешагнули порог чисто деловых отношений. Я гостил у Юры в Звездном городке. Иногда он звонил и предлагал: “Поехали на Истру рыбачить!”
— Гагарин увлекался рыбалкой?
— Просто отдыхал с удочкой. Если мелюзга попадалась — выпускал. Но, бывало, и уху варили. Юра смеялся, анекдоты рассказывал.
— Вам когда-нибудь приходилось становиться свидетелем фантастической популярности Гагарина?
— Однажды мы возвращались с рыбалки, в машине произошла мелкая поломка, и Юра взялся ее устранить. Поблизости располагался дом отдыха, кто-то из прохожих узнал Гагарина.
Моментально со всех сторон нас облепили девчонки. Они радостно кричали, бросались Юре на шею. На прощание он подарил поклонницам всю рыбу, которую наловил.
— Юрий Алексеевич интересовался женщинами?
— Конечно, как всякому нормальному мужчине, они ему нравились. И тогда, после рыбалки, не особо торопился сбежать. Но Гагарин очень бережно относился к жене Валентине.
Как-то мы просматривали видеозапись его приземления — как раз те кадры, где его обнимают симпатичные девушки. В это время за дверью послышался голос Вали, и лицо Юры изменилось. Он торопливо зашептал: “Убери, убери скорей…”
Валентина почувствовала неладное: “Я тоже хочу посмотреть”. Пришлось соблюсти конспирацию и поставить другую, безобидную пленку.
— Она его сильно ревновала?
— Наверно, ревновала, но он старался не давать повода.
— А как же сплетни про шрам на брови?
— …Будто однажды Валя застала его с любовницей, а он прыгнул с балкона да расшиб лицо о кирпич? Выдумка! Юра в портмоне носил фото Вали.
— Вообще про Гагарина ходило много слухов. Например, о его пристрастии к алкоголю…
— Не замечал. Когда ездили на рыбалку, брали легкую закуску и коньяк. Юра лишь слегка прикладывался к стакану.
— Я знаю, что однажды Гагарин спас вас от серьезного конфуза…
— Да, было дело. Как-то мне позвонил мой друг Зиновий Гердт: “Еду во “Внуково” на встречу с иностранными товарищами, они проездом, хочу подарить фотоаппарат, можешь подобрать?”
Я спешил по делам и оставил презент в условленном месте, предупредив администратора о визите известного актера. С Зямой мы разминулись буквально на пару минут. Я видел, как он вышел и сел в машину. Но коробка с фотоаппаратом была нетронута. И тут меня прошиб холодный пот…
Накануне один из наших сотрудников угодил в больницу с подозрением на дизентерию. Всем остальным пришлось сдавать анализы. И “деликатные” коробочки сложили в упаковку из-под аппарата “Смена”. Ее-то, к моему ужасу, и увез Зяма!
Тут приехал Гагарин. Я чуть не упал ему в ноги: “Юра, выручай! Мне срочно надо во “Внуково”!” Помчались. У Гагарина была иномарка, и нас везде пропускали.
По дороге я ему все рассказал. Юра хохотал как сумасшедший. Перед самым аэропортом настигли Гердта. Гагарин остановился поперек, но выходить не стал, чтоб не привлекать внимания. Когда Зиновий меня увидел, очень удивился: “Я что, взял более дорогой аппарат?” — “Очень дорогой, Зяма!”
— Известно, что к Юрию Алексеевичу особенно благоволил Хрущев, с которым вы тоже имели честь быть знакомым. После выхода на пенсию генсек вспоминал своего любимца?
— После отставки Хрущев жил совершенно изолированно. Чтоб попасть к нему в Петрово-Дальнее, надо было пройти два пропускных пункта. В 1966 году я приехал к Никите Сергеевичу, захватив с собой Юрины фотографии. Хрущев посмотрел их и задумался: “Петр, а нельзя ли Гагарина пригласить ко мне? Очень хочу с ним увидеться”.
Я передал Юре. Он обрадовался, но тут же спохватился: “Ты пока ничего не говори Никите Сергеевичу”. И будто забыл об этом разговоре.
А когда я напомнил, Юра потупился: “К сожалению, поехать не могу. Сейчас не время”. Я понял: ему не рекомендовали навещать опального тогда Хрущева.
— Впоследствии вы говорили с Гагариным о Никите Сергеевиче?
— Иногда. Вспоминал, сколько при нем было всего интересного, как много он сделал. Юра никогда не поддерживал такие беседы.
— Неужели Гагарин совершенно не интересовался политикой?
— В меру. Например, меня беспокоило, почему никто не извинился перед Туполевым, Королевым и многими другими главными конструкторами, которые незаслуженно сидели. Я поражался: “Юра, как же так, люди создали такие замечательные аппараты, а их посадили?!” Он отвечал: “Не знаю, это не моя область”.
Или взять всеобщие очереди. “У вас в городке тоже так?” — спрашивал я Гагарина. “Как у всех”, — отвечал он.
Юра держал язык за зубами. При мне никого не критиковал. Я ведь был человеком публичным, мало ли кому мог сболтнуть…
— Гагарин был скрытным?
— Очень! Как бы глубоко я ни копал (скажем, допытывался, кто следующим полетит), он всегда оставался невозмутимым.
Однажды он пришел с худеньким молодым человеком. Рыжеволосым, веснушчатым, довольно скромно одетым. Потом выяснилось, что это был будущий космонавт Алексей Леонов, а Юра ничего не сказал. Но не из-за недоверия, просто нельзя было откровенничать.
— Что могло вызвать гнев первого космонавта?
— Как-то мы с ним выбирали велосипед для его маленьких дочерей. Ему чуть ли не бесплатно отдавали, только бы он побыл в магазине, оставил запись в книге отзывов. Но Гагарин был не в настроении: “На велосипеде детям кататься, а на мне столько людей ездят!”
Он сильно уставал от Каманина, от его требований. Мне кажется, среди космонавтов была не очень здоровая обстановка.
— Когда вы в последний раз видели Гагарина?
— Месяца за два до гибели. Я проявил цветные диапозитивы, которые он мне дал, и позвонил: “Юра, все готово!” Он приехал, мы поговорили… А вскоре пришла трагическая весть.
Я до сих пор чувствую Юру живым… Кажется, он просто уехал в командировку, но вот-вот приоткроется дверь, покажется знакомое лицо и приятный голос спросит: “Можно, Петр Михалыч?”
Читайте в рубрике "КОСМИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ":
