Борис Леонов одним из первых оказался в Беслане в первые часы теракта. Он видел больше других. Он чуть не попал под горячую руку местных жителей. В него стреляли бандиты, когда он ходил с “Альфой” в атаку. В числе первых наших он попал в спортзал и общался с заложниками. Он видел в Беслане нечто такое, что даже его, бывшего офицера, а ныне оператора телекомпании РенТВ, заставляет повторять: беспредел, беспредел...
— Борис, в каких горячих точках вы были до Беслана? Часто на войну ездите?
— На войну я езжу начиная с Афганистана. Еще Чечня, Югославия, Ирак и так далее. Работа такая — я бывший военный, майор. Служил в авиации, в “Русских витязях”, в пилотажной группе. Инженер по вооружению — бомбы, ракеты...
— Чем отличается работа в Беслане от многих прочих в горячих точках?
— Бардаком. Честно говорю — бардаком...
— Спецслужбы как-то ограничивали вас — предупреждали, военная цензура действовала?
— Нет, цензуры никакой нет, а есть полная неразбериха. В чем это выражается? Ну избили трех операторов, потом у меня камеру отбирали, кассету вырывали — гражданские, неизвестно кто. Каких операторов избили? При мне избили оператора IPN. Хорошо, что он был в бронежилете. Потом оператора французской телекомпании и еще кого-то. Когда мы стояли рядом с тарелкой Евровидения — у них тоже была драка, отбивались от местных.
— Почему телевизионщиков избивали?
— Говорят, мы врем. Спрашивают: почему к камерам выходят представители власти и объявляют неверное число заложников? Только из-за этого, мы оказались крайними. Уже первого сентября народ говорил: в заложниках 1200 человек, а власть объявила — 354. Иностранцы-журналисты удивлялись: что это за число такое — 354? Почему не 600 и не 700? И я тоже удивлялся этому. Притом все иностранные корреспонденты говорили своим телезрителям, своему народу всю правду — они же знали реальные цифры. Это сразу озлобило местное население против нас — как будто кто-то делал это специально, подогревал народ... Не хватало нам еще осетин в виде врагов.
— А почему доставалось иностранным корреспондентам, если врали наши?
— А там не разбирались — операторы-то у иностранцев русские.
— Почему достается операторам, а не корреспондентам с микрофонами? Почему бьют людей с камерами?
— Они просто бросаются на камеру, а корреспондент взял микрофон и за пазуху спрятал.
— Такое было в других горячих точках?
— Нигде не видел этого.
— Борис, вы стали самым героическим оператором. Как это вы в атаку с альфовцами ходили?
— Да... Чисто случайно это получилось. Был бы на моем месте кто-то другой — и он бы так сделал. Просто я оказался рядом. Вы понимаете, ни один оператор никогда не думает об опасности. Я, когда смотрю в видоискатель, обо всем забываю. Пули сверкают, но я же их не слышу, моя задача только снять.
— Вы были на острие штурма рядом с альфовцами, как они не прогнали вас оттуда?
— А знаете, на камерах у всех есть логотипы, у нас — РенТВ. Я эту ветрозащиту потерял вместе с логотипом. Потом я был одет соответственно — во всем черном, неярком. Вообще, на войне оператор не должен в яркие цвета одеваться. А то сюда некоторые операторы приехали, как на свадьбу, — остроносые ботинки, в ярких рубашках... На войне нельзя этого делать.
— Представляете, что испытывает ваша семья, глядя по ТВ ваши сюжеты?
— А семья не видела ничего, отдыхает. Хорошо, что хоть они в Турции находятся. Моя жена с дочкой 1 сентября вечером улетели, а я приехал сюда. Просто сказал, что в Беслане, а больше она ничего не знает, она и так поседела от моих приключений.
— Можете вспомнить первое, что бросилось в глаза, когда вы вместе с “Альфой” ворвались в спортзал?
— У детей в глазах был ужас и озлобленность. А вообще там творилось что-то невообразимое. Народное ополчение, местные жители с ружьями, винторезами открыли жуткую беспорядочную пальбу, когда ворвались с военными в спортзал! Никто не понимал, где свои, а где чужие.
— Что спровоцировало кровавую развязку? Вы разговаривали с местными?
— Я разговаривал в этом спортзале с мальчиком. Он был адекватным и сказал, что первые два взрыва были в зале. Еще в первый день террористы, как только захватили школу, прикрепили две свои бомбы в зале... скотчем. Два дня скотч держался, а на третий то ли от жары, то ли от влажности оторвался. Пошли взрывы. И дальше всем уже известно. Стрельба со всех сторон. Один альфовец выскочил во двор школы и кричит, стреляя в воздух из автомата: вы мешаете, прекратите огонь! Может быть, как на “Норд-Осте”, это был синдром третьих суток. Психика не выдерживает у всех.
— Почему вы чуть не стали жертвой толпы?
— Я приехал в Беслан из Чечни одним из первых. У меня была аккредитация по Чечне, которую сейчас дает МВД. Она меня и спасла. Когда местные начали отбирать у меня камеру — рядом стоял милиционер и смотрел, как меня избивают. Я его спрашиваю: товарищ прапорщик, неужели вы не видите этот беспредел? Только тогда он подошел. Меня передали майору, потом подполковнику и отпустили.
— Что осталось за кадром?
— Я видел, как под одним из “КамАЗов” возле школы спрятался боевик — его ОМОН туда спрятал от народа. Все как бешеные, глаза жуткие. Отбили его, стреляя в воздух, взяли в кольцо и завели в РУБОП.
