Стиляги консерваторы

Сел как-то давеча “Мегахаус” с некоторыми неглупыми музценителями, завел всякие концептуальные разговоры, порассуждал о новом “Duran Duran”, о свежем “Мумий Тролле” и... договорился до эдакой крамолы: рокапопс-то на самом деле придумал никакой не Лагутенко. А в далекую и романтическую предрассветную перестроечную пору, когда “Мегахаус” еще уныло протирал локти за школьной партой и радостно топтался под группу “Scorpions” на школьных дискотеках, а по телевизору уже показывали сладкоголосый дуэт “Modern Talking”, худощавый студент Института инженеров ж/д транспорта Женя Хавтан бросал в сухую и неблагодарную покамест совковую почву первое зерно. И рокапопс (еще сам не знающий, кто он такой) энергичным твистом четырех набриолиненных стиляг и удивительной девицы в мужском костюме и с косой принялся пускать цепкие корни. Страна погружалась в кооперативы и “бравоманию”, перестраивалась и фанатела от Агузаровой. Потом космическая Жанна свалила в непрекрасное далеко, в стране же наступил капитализм. Поп сменился роком, который, в свою очередь, опять задвинулся гнилой попсой. Звезды зажигались и тухли, а эти люди оставались на плаву, переживая мегаславу, мегамодность, меняя лица (солистов), но оставаясь неизменно самими собой. Культурному явлению под названием “Браво” этой осенью стукнуло 20 лет. И лучшие музыканты этой страны пришли по такому случаю к Евгению Хавтану, “браво-дирижеру”, и спели лучшие песни группы для юбилейной пластинки “Звездный каталог”. “Мегахаус” же пришел к Хавтану, чтобы осознать, в чем секрет вечной молодости.

— Двадцатилетие... Как-то жутко подавляют все эти цифры. Историзмы-эпохальности всякие лезут в голову... Как раз недавно говорили об этом с Вакарчуком из “Океана Эльзы”...

— Я к этому серьезно не отношусь. Иначе можно сойти с ума. Если задуматься: начинали в одной стране, при одном экономическом строе, сейчас живем и играем при другом. Люди изменились. В 80-е годы быть богатым было немодно.

— Это же невозможно было, а не немодно!

— Ну почему... Бывало, в студенческой среде появлялся человек, сильно отличавшийся финансово, но он становился чужаком, его в компании не принимали.

— Поколение мальчиков-мажоров, про которых спел Шевчук?

— Они ходили в дискотеки, спекулировали пластинками. Кстати, благодаря этим ребятам через себя, допустим, я пропустил колоссальное количество хорошей музыки. Если у тебя за ночь была возможность прослушать десять винилов свежих — появлялись ориентиры, естественно.

— А ты сам не был мажором?

— Я спекулировал пластинками тоже. Занимался этим, чтобы иметь к новой музыке доступ, быть в материале, ходить на дискотеки, вариться во всем этом. А дискотек тогда, в 83-м, в Москве было всего две: “Молоко” на проспекте Мира и вторая — в Олимпийской деревне. Два супермодных места, куда попасть по пятницам-субботам было невозможно, очередь выстраивалась задолго до открытия. Хозяева там были умными и играли хорошую музыку. Не итальянскую эстраду, которой душили народ, которая играла везде на пленках, а очень прикольные группы: Police, Duran Duran, A-Ha, Madness — основоположников. Я поступил в институт и сразу попал в этот омут, в эпицентр того, что происходит: вместо того чтобы ходить на лекции, менялся пластинками в институтском дворе, и все такое... А пластинки сюда попадали с чернокожими парнями, которые ездили на каникулы в свои развивающиеся страны транзитом через Европу. Им нужны были деньги, и они привозили оттуда джинсы, футболки, музыку. Еще привозили западногерманский журнал “Браво”, который печатал про все свежие группы. Так что я был в полном материале.

— А вот Лагутенко тоже пластинками в детстве фарцевал во Владивостоке.

— Ну да, у него вообще ярко выражена коммерческая жилка. К тому же у них город-порт, куда все попадало гораздо быстрее. Я вот, кстати, недавно узнал, что группе “Мумий Тролль” тоже 20 лет уже. Они же в школьном возрасте начинали. Но звездой Илья стал уже зрелым, а мы — лет в 20—21.

— А что лучше: озвездиться юным или жизненноопытным?

— По-разному, наверное. Есть вот группа “Pulp”. Они до момента известности 15 лет играли себе в пабах в Ирландии. А потом стрельнули... Я о возрасте очень редко задумываюсь. Может, поэтому многие удивляются, узнав, сколько мне лет.

— А сколько?

— 42 года. Вот поставь меня с кем-нибудь из молодых — и посмотрим, кто старше выглядит. В 26 лет они сейчас смотрятся, как 40-летние, после того, что прошли года за три в шоу-бизнесе этом. Ходячие трупы циничные. Важен не возраст, а эмоции, с которыми ты воспринимаешь все вокруг. Есть немало хороших групп, с большой историей — но при этом они очень хорошо выглядят. “A-Ha”, “Duran Duran”, “Depeche Mode” абсолютно актуальны, и когда я их вижу, совершенно не задумываюсь, сколько им лет.

— Ну, солист “А-На” себе пару-то пластических операций сделал! Иначе не смотрелся бы в 40, как в 25.

— Ну, наверное... В какой-то момент они все сказали себе: хватит употреблять наркотики, надо подумать, что будет дальше. Я очень удивился, когда узнал, что Мик Джаггер возит за собой в туры стометровую беговую дорожку. И перед концертом он минут 40 по ней бегает и лишь затем выбегает на сцену. В 70—80—90-е музыканты не думали особо о своем здоровье, прожигали как могли положенное время. Сейчас музыканты ходят в тренажерные залы, лозунги поменялись: “sex, drags & rock’n’roll” на “пепси-кола, презерватив и...”

— ...рокапопс! А как же формула “рок-герой должен уйти молодым”?

— Я с этим в корне не согласен. Может, поэтому мы и были всегда чужими в рок-тусовке, хотя начинали вместе в 80-х. Мы вообще, знаешь, как чебурашки — нас классифицировать нельзя: вроде и не рок-музыка, но и не попса. А фабула “умереть молодым и остаться навсегда” красиво звучит, но меня не прикалывает такой финал. Да и, по-моему, рокеры не хотят больше умирать молодыми. Они хотят красиво жить, ездить на хороших машинах, модно одеваться, получать большие гонорары за концерты. Реальных бунтарей не осталось, а модная волна а-ля 70-е (“Franz Ferdinand” и т.д.) — нечто свежее, конечно, но скоротечное. Это глянцевые герои, хорошие и искренние даже ребята, но точно не голоса поколения, каким был, скажем, Цой...

— Ну, а где же голоса поколения, если рок-герои думают только о респектабельных хоромах на Чистых прудах и Рублевском шоссе, где в гостиной непременный поднос, на котором постоянно кокаиновая горка как признак благополучия?

— Ну, ты же знаешь, есть персонажи. Дельфин мне очень симпатичен с его позицией. Земфира...

— Земфира — это вселенская глобальность...

— С Земфирой я был знаком с момента ее приезда в Москву, с самых первых записей. И все, что она сразу стала делать, сильно удивляло. Она стопроцентный профессионал, при этом пишущий совершенно не по-женски. Ну, ты вот назовешь хоть одну женщину-композитора реально талантливую, гармонически одаренную? Чтобы не просто русский рок с гитарой у костра, не просто девушка с микрофоном, которая под пять-шесть аккордов пропевает про свои страдания. Земфира несравненно выше этого, она в курсе всех свежайших тенденций, она все жадно впитывает. И эта черта позволяет ей постоянно развиваться, и дальше путь ее будет сложным, изменчивым (в смысле успеха), но очень интересным. А ее люди, слушатели, всегда будут любить ее за неизменный стержень, посыл.

— А вот Лагутенко не говорит, что группе 20 лет. Не очень хочет афишировать возраст. Хотя “Мумий Тролль” тоже вполне мог бы уже выпустить трибьют.

— Я, кстати, не хочу называть пластинку “Звездный каталог” трибьютом. Трибьют — это когда другие музыканты кромсают твои песни как хотят. А у нас получилось нечто цельное, и главное — я позвал для этой работы только тех людей, нахождение которых на сцене мне лично очень симпатично.

— И кто был первым?

— Земфира, конечно. Мы с ней случайно встретились в кафе гостиницы “Октябрьская” в Питере — у меня там были концерты, у нее какие-то дела. И я тут же предложил идею, которая билась уже какое-то время у меня в голове. С этого момента, с разговора с Земфирой, и закрутилась история этого альбома. С сильного желания, чтобы Земфира спела с нами. Она сама выбрала песню “Как быть”. Предложила для записи много интересных штук. Эффект “зажеванного пленкой” голоса, дополнительную гитару... И порекомендовала мне еще музыкантов для пластинки.

— Кого?

— Машу Макарову. Сказала, что она отлично споет. У меня же были сомнения по поводу ее участия в песне “Верю я”. А результат получился офигительный: один из лучших треков на альбоме — дуэт Макаровой и Сукачева.

— Я вот не знала, что “Верю я” — песня Сукачева.

— Я до “Браво” играл в группе, где пел Гарик. Такие были длинноволосые хиппи с надписями на куртках “Black Sabbath”. И эта песня их репертуара в тот момент звучала, как у группы “Smokie”, но Гарик там написал только слова. Потом нам с Жанной не хватало материала, и мы решили “Верю я” сделать. Кстати, Маша Макарова спродюсировала еще в этот трек Геру Моралеса, кубинца, чей отец, как гласит легенда, воевал в отрядах Че Гевары. Так он сказал про “Верю я”, что это лучшая регги-песня, которая появлялась в этой стране. Лучшего комплимента из уст растамана, по-моему, не услышишь.

— А как проявил себя Лагутенко?

— Мне запомнилась его фраза, когда он прочитал текст песни “Мне грустно и легко”: сейчас так не пишут. В смысле: куплет-припев. Надо знать его интонации... Я у него спросил: почему ты выбрал эту песню, чтоб спеть для нашей пластинки? Он ответил: потому что с ней связаны личные воспоминания.

Светлана Сурганова предложила сделать из “Чудесной страны” босанову. Это ее стилистика, она достаточно гармонично делает это. К этой песне я боялся прикасаться больше всего. Она же разделила в конце 80-х поколение на ТО и ЭТО. После фильма “Асса” (“Вчера побывала в чудесной стране” — один из лейтмотивов фильма в исполнении Агузаровой) ведь все стало по-другому. А моя десятилетняя дочь сейчас и не поймет уже, о чем фильм. Надо знать контекст времени. Так же, как любую группу надо четко оценивать в контексте времени, в котором она появилась.

— Ты же не любишь русский рок. Это я о приглашении в альбом такого персонажа, как Сурганова.

— Я с симпатией отношусь к некоторым его персонажам. А сама тенденция “русский рок” мне неинтересна, поскольку я воспитан был все же на английской и американской музыке. В русском роке очень важны слова, а для “Браво” — особенно первое время — они вообще никакого значения не имели. Мне важны были музыка и имидж. Поэтому, если взять наши первые фотографии, мы выглядим абсолютно как британские группы. Эстетика и стиль выступали у “Браво” на первых местах всегда. Поэтому наши поклонники-стиляги — это возникший тогда особый вид людей. Мы и создали эту моду Тишинского рынка. Все там стоило копейки — пошел, купил и выглядишь лучше всех без всяких Версаче. Очень демократично все: за 15 копеек прическа-полубокс, мальчик-девочка, и все выглядят отлично, прикольно. И все по-доброму. А русский рок предполагает пьянство, наркотики, рваные джинсы — мне это никогда не было близко. Ведь основная задача “Браво” — фан, позитивное веселье.

— Кого из нынешних рок-персонажей ты еще хотел бы видеть в этой the best-пластинке?

— Славу Вакарчука, но у него начались перипетии в группе, и не сложилось. Хотя я даже был готов к тому, чтобы они спели песню “Браво” на украинском языке.

Знаешь, очень мало есть у нас барышень, которые могли бы спеть песни Агузаровой. Мало сильных, с харизмой женских персонажей на нашей сцене. Лишь Земфира — непререкаемый человек в этом смысле.

— А как Жанна относится к тому, что Земфира спела ее песню?

— Непонятно.

— Вы что, вовсе не общаетесь?

— Почему... Разговаривали три недели назад. Она ночью позвонила из Лос-Анджелеса. Рассказала, что записала новую песню.

— А почему в “Браво” всегда была такая текучка солистов?

— Текучка — это очень хорошая вещь. Когда ушла Жанна — мы резко потеряли огромное число поклонников, и год сидели в полной заднице. Зато мобилизовались. И сделали колоссальный рывок. Потом был Женя Осин, Ира Епифанова. А затем с Валерой Сюткиным мы вновь вернули себе стадионы в начале 90-х. Потом Роберт Ленц. И он уже 7 лет в “Браво”. Большой срок.

— Так почему от вас все время уходили люди?

— По разным причинам. Творческие амбиции в основном. Все хотели видеть группу по-разному.

— А ты все эти годы четко несешь историю “Браво” и никуда не отклоняешься. Даже в какие-нибудь параллельные проекты. Не скучно? Не хочется перемен?

— Поклонники любой группы очень консервативны. Они привыкают к тому, как все есть, и не приемлют больше никаких изменений. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. “Браво” ведь записали парочку убыточных альбомов с несколько непохожим звуком. Допустим, “Хиты про любовь” — мы попали с ним на колоссальные деньги. Я не хочу, шокируя фанатов, их терять. Поэтому все эксперименты я вынесу в собственный сольный альбом, электронный. А в группе, которой уже 20 лет, чревато что-то менять. Хотя я очень уважаю людей, способных на резкие повороты. Сегодня играли хард-кор, а завтра ушли в диско. Но это могут единицы.

Собственно “Браво” для этой пластинки спели открывающую песню “Выше всех”. Вот ее я готовил как раз для сольного альбома. Но после всех этих кошмарных событий в сентябре мы решили, что необходимо открыть нашу пластинку с такой, очень позитивной, жизнеутверждающей песни о Москве. Она особенно актуальна именно в момент, когда в Москве происходит вся эта гадость. Я сам спел ее как вокалист. И она задала, как мне кажется, правильное состояние альбома: добро, которого сейчас так не хватает. Я все же как-то наивно верю, что позитивные песни могут повлиять на то, что вокруг нас происходит.

Дай-то бог.